Джек Лондон «Белый клык» 100 лучших книг всех времен:
http://www.100bestbooks.ru
Проснувшийся инстинкт отцовства управлял волком. Он знал, что пищу надо найти во что
бы то ни стало. В полдень ему попалась белая куропатка. Он выбежал из зарослей
кустарника и очутился нос к носу с этой глупой птицей. Она сидела на пне, в каком-нибудь
футе от его морды. Они увидели друг друга одновременно. Птица испуганно взмахнула
крыльями, но волк ударил ее лапой, сшиб на землю и схватил зубами как раз в тот миг, когда
она заметалась по снегу, пытаясь взлететь на воздух. Как только зубы Одноглазого
вонзились в нежное мясо, ломая хрупкие кости, челюсти его заработали. Потом он вдруг
вспомнил что-то и пустился бежать к пещере, прихватив куропатку с собой.
Пробежав еще с милю своей бесшумной поступью, скользя, словно тень, и внимательно
приглядываясь к каждому новому береговому изгибу, он опять наткнулся на следы все тех
же больших лап. Следы удалялись в ту сторону, куда лежал и его путь, и он приготовился в
любую минуту встретить обладателя этих лап.
Волк осторожно высунул голову из-за скалы в том месте, где ручей круто поворачивал, и его
зоркий глаз заприметил нечто такое, что заставило его сейчас же прильнуть к земле. Это был
тот самый зверь, который оставил большие следы на снегу, — крупная самка-рысь. Она
лежала перед свернувшимся в тугой клубок дикобразом в той же позе, в какой рано утром
лежал перед таким же дикобразом и сам волк. Если раньше Одноглазого можно было
сравнить со скользящей тенью, то теперь это был призрак той тени, осторожно огибающий с
подветренной стороны безмолвную, неподвижную мару — дикобраза и рысь.
Волк лег на снег, положив куропатку рядом с собой, и сквозь иглы низкорослой сосны стал
пристально следить за игрой жизни, развертывающейся у него на глазах, — за рысью и
дикобразом, которые хоть и притаились, но были полны сил и отстаивали каждый свое
существование. Смысл же этой игры заключался в том, что один из ее участников хотел
съесть другого, а тот не хотел быть съеденным.
Старый волк тоже принимал участие в этой игре из своего прикрытия, надеясь, а вдруг
счастье окажется на его стороне и он добудет пищу, необходимую ему, чтобы жить.
Прошло полчаса, прошел час; все оставалось по-прежнему. Клубок игл сохранял полную
неподвижность, и его легко можно было принять за камень; рысь превратилась в мраморное
изваяние; а Одноглазый— тот был точно мертвый. Однако все трое жили такой
напряженной жизнью, напряженной почти до ощущения физической боли, что вряд ли
когда-нибудь им приходилось чувствовать в себе столько сил, сколько они чувствовали
сейчас, когда тела их казались окаменелыми.
Одноглазый подался вперед, насторожившись еще больше. Там, за сосной, произошли какие-
то перемены. Дикобраз в конце концов решил, что враг его удалился. Медленно, осторожно
стал он расправлять свою непроницаемую броню. Его не тревожило ни малейшее
подозрение. Колючий клубок медленно-медленно развернулся и начал выпрямляться.
Одноглазый почувствовал, что рот у него наполняется слюной при виде живой дичи,
лежавшей перед ним, как готовое угощение.
Еще не успев развернуться до конца, дикобраз увидел своего врага. И в это мгновение рысь
ударила его.
Удар был быстрый, как молния. Лапа с крепкими когтями, согнутыми, как у хищной птицы,
распорола нежное брюхо и тотчас же отдернулась назад. Если бы дикобраз развернулся во
всю длину или заметил врага на какую-нибудь десятую долю секунды позже, лапа осталась
бы невредимой, но в то мгновение, когда рысь отдернула лапу, дикобраз ударил ее сбоку
хвостом и вонзил в нее свои острые иглы.
Все произошло одновременно—удар, ответный удар, предсмертный визг дикобраза и крик
огромной кошки, ошеломленной болью. Одноглазый привстал, навострил уши и вытянул
хвост, дрожащий от волнения. Рысь дала волю своему нраву. Она с яростью набросилась на
зверя, причинившего ей такую боль. Но дикобраз, хрипя, взвизгивая и пытаясь свернуться в
клубок, чтобы спрятать вывалившиеся из распоротого брюха внутренности, еще раз ударил