Человек в поисках смысла: Сборник. С англ и нем

потребность, ему свойственна и символическая потреб­
ность. Насколько эта врожденная символическая потреб­
ность глубоко укоренена и закреплена, мы видим в по­
вседневной жизни обычного человека. Ежедневно и еже­
часно он делает символические жесты — когда он привет­
ствует кого-то или когда он желает что-то кому-то. С ра­
ционалистической, утилитаристской точки зрения все 
эти символические жесты абсолютно бессмысленны, 
поскольку они бесполезны и бесцельны. На самом деле 
они отнюдь не бессмысленны: они просто бесполезны и 
бесцельны или, лучше сказать, просто не служат какой-
либо цели [8. с. 110]. 
Вспомним слова Паскаля: у сердца есть свои резоны, 
неведомые рассудку, резоны, недоступные рационализму 
и утилитаризму. 
Действие символа можно сравнить с эффектом пер­
спективы. Подобно тому как перспектива средствами вто­
рого измерения выражает третье, позволяет в плоскости 
увидеть пространство, так и символический образ делает 
непостижимое доступным и понятным. Необходимо толь­
ко осознавать, что приведенная только что аналогия ме­
жду перспективой и символическим образом сама являет­
ся всего лишь символическим образом. Поэтому Ясперс 
был прав и расставил все точки над «i» по этому поводу, 
когда он сказал, что само понятие символа это всего 
лишь символ [8, с. 109]. 
Через имманентное содержание символа трансцен­
дентный объект приобретает все новую и новую направ­
ленность. Единственным условием является проницаемость 
этого имманентного содержания, через которое транс­
цендентный объект должен быть виден. Чтобы символ со­
хранял эту свою прозрачность, он никогда не должен по­
ниматься буквально и дословно. Лишь когда на него на­
правляется свет интенционального акта, в нем вспыхивает 
трансцендентное. Всякий раз в новом акте происходит ов­
ладение символом. 
Абсолютное постигается не «с помощью» символа, 
а «в» символе. Это можно пояснить следующим приме­
ром: мы не в состоянии увидеть небо, даже если осветим 
его мощнейшим прожектором. Если при этом мы видим, 
например, облака, то это доказывает лишь, что то, что мы 
в и д и м , — это как раз не небо. И вместе с тем именно види­
мые облака являются символом невидимого неба [8, 
с. 109]. 
127 

Если интенция не идет дальше видимого символа, то 
она не достигает незримой трансцендентальноста. Таким 
образом, символ всегда пребывает в неопределенности: 
он всегда нечто меньшее, чем та вещь, которую он симво­
лизирует, но при этом больше, чем просто ее образ. Если 
может быть справедливо утверждение Клагеса о «реаль­
ности образов», то оно относится к символу, но лишь по­
стольку, поскольку (реальный) символ является симво­
лом некоей высшей реальности. Если бы он был просто 
образом, то он не мог бы обладать той же степенью ре­
альности, что и сам символизируемый предмет. 
С точки зрения экзистенциального анализа бог никоим 
образом не является образом отца. Скорее наоборот: 
отец — это, можно сказать, первый конкретный образ бо­
га, складывающийся у ребенка. 
Отец не является для нас прообразом всего божеского, 
скорее верно прямо противоположное: бог — это про­
образ отцовства. Только онтогенетически, биологически, 
биографически отец первичен; онтологически же первичен 
бог. Хотя психологически отношение ребенок — отец 
предшествует отношению человек — бог, онтологически 
первое отношение является не образцом, а отражением. 
Что следует из того, что бог выступает как невидимый 
свидетель и наблюдатель? Актер, стоящий на подмостках, 
точно так же не видит тех, перед кем он играет; его ослеп­
ляет свет софитов и рампы, а зрительный зал погружен 
в темноту. Тем не менее актер знает, что там, в темном 
зале, сидят зрители, что он играет перед кем-то. Точно 
так же обстоит дело с человеком: выступая на подмостках 
жизни и ослепленный сверкающей на переднем плане пов­
седневностью, он все же мудростью своего сердца всякий 
раз угадывает присутствие великого, хоть и незримого на­
блюдателя, перед которым он отвечает за требующееся 
от него осуществление его личного конкретного смысла 
жизни. 
То, что нравственность человека может им самим не 
осознаваться, известно еще со времен Фрейда, сказавшего 
однажды, что человек часто не только гораздо безнрав­
ственнее, чем он думает, но и гораздо нравственнее, чем он 
полагает. Экзистенциальный анализ делает лишь следую­
щий шаг, отстаивая ту точку зрения, что человек часто го­
раздо более религиозен, чем он сам подозревает. Не надо 
только ставить эту неосознаваемую религиозность в один 
ряд с вытесненной сексуальностью или, как это сделал од-
128 

нажды один из учеников Юнга, говорить о религиозном 
влечении наряду с агрессивным. 
Мы сказали, что человек нередко более религиозен, 
чем он подозревает. Часто эта подсознательная вера вы­
ступает как вытесненная религиозность; с не меньшим 
правом, однако, ее можно назвать стыдливой религиоз­
ностью. Ведь сегодняшний интеллектуал, воспитанный 
в традициях натурализма, натуралистического образа ми­
ра и человека, склонен стыдиться своих религиозных 
чувств. 
Такая либо вытесненная, либо осознанная, но стыдли­
вая религиозность не нуждается в обращении к каким-
либо архетипам для объяснения. Ведь общность содержа­
ния (представления о боге) определяется не сходством 
определенных форм (мы имеем в виду архетипы), а тожде­
ством объекта (то есть бога). Никому, в конце концов, не 
придет в голову при виде нескольких похожих фотогра­
фий утверждать, что это отпечатки с одного и того же не­
гатива: ведь и негативы схожи между собой или даже оди­
наковы лишь постольку, поскольку на них снимался один 
и тот же объект. 

жүктеу/скачать 3,33 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: