Шестое размышление
О существовании материальных вещей и о реальном
различии между умом и телом
Мне остается исследовать, существуют ли материальные
вещи. Пока мне, по крайней мере, известно, что материаль-
ные вещи, поскольку они представляют собой объект чистой
математики, могут существовать, — когда я воспринимаю
их ясно и отчетливо. Ведь нет никакого сомнения, что Бог
способен создать все то, что я способен воспринимать таким
образом; притом я никогда не считал, будто он не может со-
здать какие-то вещи, за исключением тех случаев, когда мне
что-то мешало воспринимать эти вещи ясно. Помимо того,
из самой способности воображения, коей, как я познаю на
опыте, я пользуюсь, когда мысли мои заняты этими мате-
риальными вещами, по-видимому, вытекает, что вещи эти
действительно существуют; глубже вдумываясь в сущность
воображения, я вижу: оно есть не что иное, как применение
познавательной способности к телу, как бы внутренне во
мне присутствующему и потому существующему.
Дабы полностью прояснить это, я прежде всего иссле-
дую различие, имеющееся между воображением и чистым
пониманием. Например, когда я воображаю треугольник,
я не только понимаю, что он представляет собой фигуру,
ограниченную тремя линиями, но одновременно острие
моей мысли проникает эти линии, как если бы они были
передо мной, — и именно это я определяю словом «вооб-
ражать». В самом деле, если бы я хотел помыслить тысяче-
угольник, я с таким же успехом понимал бы, что это фи-
гура, составленная из тысячи сторон, как я понимаю, что
треугольник — это фигура, имеющая три стороны; однако
я не могу столь же ясно представить себе эту тысячу сторон
РАССУЖДЕНИЕ О МЕТОДЕ
161
или всмотреться в них как в присутствующие. И хотя в этом
случае вследствие привычки всегда что-либо воображать я
всякий раз, как мыслю телесную вещь, быть может, и пред-
ставляю себе смутно какую-нибудь фигуру, однако ясно,
что фигура эта — не тысячеугольник, ибо она ничем не от-
личается от той, которую бы я воображал, если бы мыслил
десятитысячеугольник или какую-то другую многосторон-
нюю фигуру; при этом ничто не способствует различению
тех особенностей, кои отличают тысячеугольник от других
многоугольников. Однако, если речь идет о пятиугольнике,
я могу мыслить его форму, подобно форме тысячеугольни-
ка, без помощи воображения; но я могу и вообразить себе
этот пятиугольник, если обращу свою мысль к пяти его сто-
ронам и одновременно к ограниченной этими сторонами
площади; при этом я замечаю, что для воображения мне
требуется некое особое напряжение духа, не требующееся,
когда речь идет о понимании: это дополнительное напря-
жение духа показывает мне различие между воображением
и чистым пониманием.
Вдобавок я замечаю, что моя сила воображения — по-
скольку она отлична от способности понимания — не яв-
ляется необходимой составной частью моей сущности, или,
иначе говоря, сущности моего ума; ибо, даже если бы она
у меня отсутствовала, я все равно, без сомнения, оставался
бы тем же, кто я есть ныне: из этого, видимо, следует, что
сила воображения зависит от чего-то отличного от меня са-
мого. Но я легко постигаю: если бы существовало какое-то
тело, с коим мой разум был бы сопряжен таким образом,
что был бы в состоянии по своему произволу это тело рас-
сматривать, могло бы статься, что именно поэтому я был
бы способен воображать телесные предметы; таким обра-
зом, этот модус мышления отличается от чистого постиже-
ния лишь тем, что мысль, когда она постигает, некоторым
образом обращена на самое себя и имеет в виду одну из
присущих ей самой идей; когда же мысль воображает, она
обращена на тело и усматривает в нем нечто соответствую-
щее идее — умопостигаемой или же воспринятой чувством.
162
Достарыңызбен бөлісу: |