Жанысбекова эльмира тулегеновна



Pdf көрінісі
бет35/59
Дата07.01.2022
өлшемі2,96 Mb.
#18421
түріДиссертация
1   ...   31   32   33   34   35   36   37   38   ...   59
Байланысты:
Disser

конелюдей  [166, с. 173], женокобылиц с раскосыми глазами [166, с. 179], стадо 
бесноватых  кентаврят.  И  «...нет  у  этих  причудливых  конелюдей  должной 
памяти, <...> словно у человеческих младенцев» [166, с. 173].  
Причудливое  мифологическое  мышление,  согласно  концепции  М.  Кляйн, 
В. Руднев интерпретирует как возврат на «младенческую стадию развития» как 
в  онтогенезе  отдельного  человека,  так  и  в  филогенезе  всей  нации  (можно 
добавить  –  и  нации  кентавров  Кима):  такая  «позиция  –  примитивная 
организация  психического  аппарата,  характеризующаяся  проявлением 
первоначальных  переживаний  ребенка,  сопровождающихся  возникновением 
страха перед воображаемым разрушением, его уничтожением» [165, с. 29], так 
как, по мнению М. Кляйн, с самого начала жизни младенец переживает тревогу, 
связанную с работой инстинкта смерти и переживанием собственного рождения 
[168]. 
Исходя  из  этой  концепции,  миф,  по  сути,  есть  погружение  в  
бессознательное  (прежде  всего  –  травму  рождения  и  смерти),  так  как  у 
современного  человека-невротика,  как  и  у  древнего  человека,  место  сознания 
занимает  бессознательное,  выраженое  в  образах  с  редуцированными 
логическими  связями.  «...миф  является  странным  обьектом»  (В.  Руднев),  он 
«инструмент по уничтожению времени» (К. Леви-Строс), «нейтрализатор всех 
оппозиций»  (А.М.  Пятигорский),  в  его  высказываниях  господствует 
конъюнкция,  а  не  дизъюнкция  (Е.М.  Мелетинский),  то  есть  он  может 
«одновременно»  утверждать  противоположные  вещи  (как,  например, 
христианский архетип бога-карателя/спасателя в романе А. Кима), поскольку в 
мифе  высказывание  и  реальность  слиты  во  «всеобщем  оборотничестве»  (А.Ф. 
Лосев).  
Первобытное  мышление  было  психотическим  [165,  с.  92].  Первобытный 
человек интроецировал внешнее и проецировал внутреннее, так как интроекция 
и проекция – механизмы защиты психики от провала в хаос. Так как реальность 
современного  человека  «фундаментально  ненадежна»  (В.  Руднев),  метафора, 
метаморфоза,  оборотничество  и  в  широком  смысле  все  художественные 
«превращения»  –  есть  тоже  представление  внешнего  как  внутреннего, 
порождающего мифологическую модель мышления.  
Следующая позиция развития ребенка  – орально-депрессивная, она менее 
примитивна,  однако  и  она  еще  не  делает  младенца  полноценным  человеком: 
«Голод  сводил  с  ума  кентавров,  пустота  брюха  вытесняла  все  человеческое  и 
сдвигала их гораздо ближе к скотскому» [166, с. 209]. Как считает У. Бион, две 
эти позиции чередуются на протяжении всей жизни человека, актуализируясь в 
зависимости от стадии развития и воздействия стресса, который снова и снова 
возвращает к фиксации на детских травмах и тревогах [168].   
                                                 
2  Руки – символы созидания, в отличите от ног – символов разрушения [250].  


 
64 
 
Депрессивная  позиция  связана,  обычно,  с  депривацией,  отдалением 
ребенка  от  матери  или  ее  утратой:  «Когда-то  жеребцы  текусме  амазанок,  а 
может быть, и наоборот: человеки кобылиц. Появились от этого мы, кентавры. 
А  потом  лошади  прогнали  нас  от  себя:  мол,  у  ваших  кобыл  вымя  не  сзади,  а 
спереди,  не  снизу,  а  сверху,  и  не  одно,  а  целых  два.  Мы  ушли  от  лошадей  и 
отправились к амазонкам. А эти вовсе повернулись к нам задом: мол, выкусите 
это, звери, не рожали мы вас, никогда не давали жеребцам и привычки такой не 
имеем.  Вас  родили,  мол,  кобылы,  которым  понравились  малмарайчики 
человеческих  самцов,  этих  несусветных  паскудников.  Вот  почему  вы  такие 
уроды,  скоты  и  чудища  –  пошли  вон!  И  амазонки  стали  нас  расстреливать  из 
своих  дальнобойных  луков,  протыкать  нас  стрелами  с  железными 
наконечниками,  знаменитыми  зюттиями.  Мы  побежали  от  них,  но  с  другой 
стороны  понеслось  на  нас  видимо-невидимо  самых  свирепых  и  диких 
жеребцов» [166, с. 248]. 
Каждый  депрессивный  хочет  утраченной  материнской  любви,  а  не 
сурового мужского Суперэго, в которое и превращаются кимовские амазонки  - 
«злонамеренные  андрофобки»,  вариант  авторитарной  матери  (В.  Руднев): 
«Амазонская  стерва,  которая  хочет  ездить  на  мужике,  как  на  лошади...  Лысая 
Елена, у который растет рыжая бороденка... Понятно теперь?» [166, с. 266].  
Культ  великой  матери  у  земледельческих  народов,  представленных  в 
романе дикой лошадиной ордой, трансформируется у А. Кима одновременно в 
эдипово  богоборчество  кентавров  с  амазонками  (фаллическими  матерями)  и 
лошадьми  (отцами-земледельцами):  «Жестокие  войны  между  кентаврами  и 


Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   31   32   33   34   35   36   37   38   ...   59




©emirsaba.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет