Сантьяго шёл молча. Он не раскаивался и ни о чём не жалел.
Если завтра он умрёт, значит Бог не хочет изменять будущее. Но он
умрёт, уже успев одолеть пролив, поработать в лавке, пересечь
пустыню, узнать её безмолвие и глаза Фатимы. Ни один день его с тех
самых пор, как он ушёл из дому, не пропал впустую. И если завтра
глаза его закроются навеки, то они всё же успели увидеть много
больше, чем глаза других пастухов. Сантьяго гордился этим.
Внезапно он услышал грохот, и шквальным порывом неведомого
ветра его швырнуло наземь. Облако пыли закрыло луну. Перед собой
юноша увидел огромного белого коня — он поднялся на дыбы и
оглушительно ржал.
Когда пыль немного осела, Сантьяго обуял никогда ещё доселе не
испытанный ужас. На белом коне сидел всадник в тюрбане — весь в
чёрном, с соколом на левом плече. Лицо его было закрыто так, что
видны были только глаза.
Если бы не исполинский рост, он походил бы
на одного из тех бедуинов, которые встречали караван и рассказывали
путникам, что делается в пустыне.
Лунный свет заиграл на изогнутом клинке — это всадник
выхватил саблю, притороченную к седлу. Громовым голосом,
которому, казалось, отозвались гулким эхом все пятьдесят тысяч
пальм оазиса Эль-Фаюм, он вскричал:
— Кто осмелился узреть смысл в полёте ястребов?
— Я, — ответил Сантьяго.
В эту минуту всадник показался ему необыкновенно похожим на
изображение Святого Иакова, Победителя Мавров, верхом на белом
коне, топчущем копытами неверных. В точности такой — только здесь
всё было наоборот.
— Я, — повторил он и опустил голову, готовясь принять разящий
удар. — Много жизней будет спасено, ибо вы не приняли в расчёт
Душу Мира.
Но клинок отчего-то опускался медленно, покуда остриё его не
коснулось лба юноши. Выступила капелька крови.
Всадник был неподвижен. Сантьяго тоже замер. Он даже и не
пробовал спастись бегством. Где-то в самой глубине его существа
разливалась странная радость: он умрёт во имя Своей Стези. И за
Фатиму. Стало быть, знаки не обманули. Вот перед ним Враг, а
потому смерть не страшит его, ибо Душа Мира существует и через
мгновение он станет её частью. А завтра та же участь постигнет и
Врага.
Всадник между тем всё не наносил удар.
— Зачем ты это сделал?
— Я всего лишь услышал и понял то, что поведали мне ястребы.
Они хотели спасти оазис. Его защитники перебьют вас — их больше.
Остриё по-прежнему лишь касалось его лба.
—
Кто ты такой, что вмешиваешься в предначертания Аллаха?
— Аллах сотворил не только войско, но и птиц. Аллах открыл
мне их язык. Всё на свете написано одной рукой, — ответил юноша,
припомнив слова погонщика.
Всадник наконец отвёл саблю. Сантьяго перевёл дух.
— Поосторожней с предсказаниями, — сказал всадник. — Никто
не избегнет того, что предначертано.
— Я видел войско.
Я не знаю, чем кончится сражение.
Всаднику понравился такой ответ, но он медлил спрятать саблю в
ножны.
— А что здесь делает чужеземец?
— Я ищу Свою Стезю. Но
тебе не понять, что это такое.
Всадник вложил саблю в ножны. Сокол у него на плече издал
пронзительный крик. Напряжение, владевшее Сантьяго, стало
ослабевать.
— Я хотел испытать твою отвагу. Ничего нет важнее для тех, кто
ищет Язык Мира.
Юноша удивился. Всадник рассуждал о вещах, в которых мало
кто смыслил.
— Кроме того, нельзя расслабляться ни на миг, даже когда одолел
долгий путь, — продолжал тот. — И нужно любить пустыню,
доверять же ей полностью нельзя. Ибо пустыня — это испытание для
человека: стоит отвлечься хоть на миг — и ты погиб.
Его слова напомнили Сантьяго старого Мелхиседека.
— Если к тому времени, когда придут воины, голова у тебя ещё
останется на плечах,
разыщи меня, — сказал всадник.
В руке, которая совсем недавно сжимала рукоять сабли, теперь
появилась плеть. Конь рванулся, снова взметнув тучу пыли из-под
копыт.
— Где ты живёшь? — крикнул Сантьяго вслед.
Всадник на скаку ткнул плетью в сторону юга.
Так юноша повстречал Алхимика.
Достарыңызбен бөлісу: