Руфус
01:18
Глухой ночью мы едем в Плутон.
«Плутон» – название, которое мы дали интернату, где оказались,
когда наши родители нас бросили или погибли. И хотя настоящий
Плутон разжаловали из ранга планет в карликовые планеты, мы друг
для друга не перестали быть чем-то важным.
Я остался без семьи только четыре месяца назад, а Тэго и
Малкольм друг с другом гораздо дольше. Родители Малкольма умерли
при пожаре по вине какого-то поджигателя, которого так и не нашли,
но кем бы он ни был, Малкольм надеется, что он горит в аду за то, что
забрал у него семью. Малкольм тогда был тринадцатилетним
хулиганом, который не оказался нужен больше никому, кроме органов
опеки (да и не факт, что им тоже). Мать Тэго бросила его еще
ребенком, а папаша сбежал три года назад, когда не смог больше
оплачивать счета. Месяц спустя Тэго узнал, что его папаня совершил
самоубийство, и с тех пор пацан не пролил по нему ни единой слезы и
даже не поинтересовался, как и где он умер.
Еще до того, как я узнал, что умру, я осознавал, что Плутону
недолго осталось быть моим домом. Приближается день моего
восемнадцатилетия, у Тэго и Малкольма тоже. У них обоих дни
рождения в ноябре. Мы с Тэго поступили в колледж и решили, что
Малкольм может пожить у нас в общаге до тех пор, пока не устроится
сам. А теперь черт знает, что будет дальше, и как же тошно, что меня
все эти проблемы уже не коснутся. Но сейчас Малкольм и Тэго со
мной – и это главное. Они были рядом с того самого дня, как я попал в
интернат. Всегда – и во время семейных праздников, и во время
вечернего нытья – они были рядом, справа и слева от меня.
Останавливаться я не планировал, но все-таки торможу, когда вижу
церковь, куда приходил спустя месяц после несчастного случая. То
были мои первые выходные с Эйми. Здание монолитное, с темно-
красными башенками и отделкой из грязно-белого кирпича. Я хочу
сфотографировать витражи, но, боюсь, вспышка все испортит. А
впрочем, неважно. Если фотография достойна инстаграма, я все равно
накладываю на нее классический черно-белый фильтр. Проблема лишь
в том, что вряд ли снимок церкви, сделанный рукой такого
безбожника, как я, – лучшая последняя фотка для моих семидесяти
подписчиков. (Хештег #вотужнет.)
– Ты чего, Руф?
– Это церковь, в которой Эйми играла для меня на пианино, –
отвечаю я.
Она католичка, но мне свою веру не навязывала. Мы разговаривали
о музыке, и я упомянул, что с недавних пор тащусь от классики,
которую раньше часто включала Оливия, когда занималась. Эйми
решила, что я должен услышать эту музыку вживую, и захотела лично
ее для меня исполнить.
– Нужно рассказать ей о звонке.
Тэго дергается. Уверен, его так и подмывает напомнить мне, что
Эйми хочет от меня отдохнуть, но ведь в Последний день это уже не
имеет никакого значения.
Я слезаю с велосипеда и откидываю подножку. Далеко от парней я
не отхожу, просто делаю пару шагов ко входу, и в этот миг из церкви
выходит священник, сопровождающий женщину в слезах. Она
постукивает кольцами на руке, кажется, с топазами. Похожие мама
как-то заложила в ломбарде, чтобы купить Оливии билеты на концерт
в день ее тринадцатилетия. Должно быть, эта женщина Обреченная
или знает Обреченного. Ночные смены в народе недаром называют
«мертвыми», и сейчас это больше не шутка. Малкольм и Тэго вечно
стебутся над священниками, которые сторонятся Отдела Смерти и его
«нечистых сатанинских видений», но все-таки круто, что некоторые
священники и монахини работают с Обреченными далеко за полночь,
отпуская грехи, крестя некрещеных и все такое прочее.
Если где-то там есть Бог, как верила мама, надеюсь, сегодня он
меня поддержит.
Я звоню Эйми. Шесть гудков, после чего включается голосовая
почта. Я набираю еще раз – та же история. Пробую снова, и голосовая
почта включается уже после трех гудков. Эйми не хочет со мной
разговаривать.
Я набираю сообщение:
Мне позвонил Отдел Смерти. Может, и ты позвонишь.
Но нет, я не мудак и не могу это отправить.
Я исправляю:
Мне позвонил Отдел Смерти. Можешь перезвонить?
Не проходит и минуты, как раздается звонок. Обычная мелодия, а
не сирена Отдела Смерти, от которой замирает сердце. Это Эйми.
– Привет.
– Ты серьезно? – с ходу спрашивает она.
Если бы я пошутил, она бы точно убила меня за ложную тревогу.
Тэго однажды так соврал, лишь бы привлечь внимание, но Эйми
быстро его раскусила.
– Да. Мне нужно тебя увидеть.
– Где ты? – Она говорит мягко и не пытается повесить трубку, как
все последние разы.
– У церкви, куда ты меня приводила, – говорю я. Здесь капец как
спокойно, будто я мог бы провести тут весь день и дожить до завтра. –
С Малкольмом и Тэго.
– Почему вы не в Плутоне? Где это вы бродите в понедельник
ночью?
Мне нужно больше времени, чтобы ответить на этот вопрос. Может
быть, лет восемьдесят, но столько у меня нет, а взять себя в руки и
рассказать все прямо сейчас я не готов.
– Мы сейчас на пути к Плутону. Давай встретимся там?
– Что? Нет. Оставайся в церкви, я сейчас приеду.
– Я не умру, пока снова тебя не увижу, поверь…
– Ты не неуязвимый, придурок! – Теперь Эйми плачет, и голос ее
дрожит так же, как в тот вечер, когда мы попали под дождь без
курток. – Господи, ты меня прости, но знаешь, сколько было случаев,
когда Обреченные давали такие обещания, а потом им на голову
падало пианино?
– Думаю, не так уж и много, – говорю я. – Смерть от падения
пианино – явление не такое уж частое по теории вероятности.
– Ничего смешного, Руфус. Я одеваюсь, а ты не двигайся с места.
Мне нужно максимум тридцать минут.
Надеюсь, она простит меня за все, в том числе за сегодняшнее. Мы
встретимся раньше, чем Пек до нее доберется, и я успею рассказать
историю со своей стороны. Уверен, Пек поедет домой, приведет себя в
порядок и позвонит ей с телефона брата, чтобы поведать, какой я
монстр. Лучше, конечно, так, чем если он позвонит копам, иначе я
проведу свой Последний день за решеткой или, чего доброго,
подвернусь какому-нибудь случайному легавому под дубинку. Думать
обо всем этом мне не хочется; я просто хочу встретиться с Эйми и
попрощаться с плутонцами как друг, которого они знают, а не как
чудовище, которым я стал этой ночью.
– Встречаемся дома. Просто… приезжай. Пока, Эйми.
Я вешаю трубку раньше, чем она успевает возразить. Потом сажусь
на велосипед, в то время как телефон вновь начинает трезвонить.
– Какой план? – спрашивает Малкольм.
– Возвращаемся в Плутон, – говорю я. – Вам, ребята, предстоит
организовать мои похороны.
Я проверяю время: 01:30.
Есть вероятность, что кто-нибудь из плутонцев тоже получит
предупреждение. Я им этого не желаю, но, быть может, мне не
придется умирать одному.
А может, такова моя участь.
Достарыңызбен бөлісу: |