История русской литературы XIX века. Часть 1: 1795-1830 годы



Pdf көрінісі
бет12/194
Дата12.09.2022
өлшемі2,98 Mb.
#38918
түріЛитература
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   ...   194
Байланысты:
часть пер


разделявшие принципов сентиментализма и возникавшего на основе переводов и 
переложений с европейских языков (например, баллад Жуковского) романтизма. Наиболее 
последовательным и талантливым среди них был поэт и драматург князь А.А. Шаховской. В 
1805 г. он выступил с пьесой «Новый Стерн», направленной против карамзинистов. Затем, в 
1808 г. он опубликовал в своем журнале «Драматический вестник» несколько сатир, в 
которых упрекал современных лириков в мелкости тем, в излишней слезливости, в 
нагнетании искусственной чувствительности. В своей критике Шаховской был прав. Он прав 
был и тогда, когда решительно ополчился против «коцебятины» (от имени посредственного 
немецкого драматурга Августа Коцебу, которым по какому-то необъяснимому 
недоразумению восхищался Карамзин, превознося его психологизм) – сентиментально-
мелодраматических пьес, наводнивших русскую сцену. Вскоре опубликовал новое 
сочинение и Шишков («Перевод двух статей из Лагарпа с примечаниями переводчика»; 
1809), где развивал идеи знаменитого трактата. 
Чаша терпения сторонников Карамзина переполнилась, и они решили отвечать. Сам 
Карамзин участия в полемике не принимал. 
Казалось бы, общая забота о создании единого национального литературного языка и 
общая устремленность к романтизму должны были привести к объединению усилий всех 
просвещенных слоев. Однако случилось иначе – общество раскололось и произошло 
глубокое размежевание. 
С критикой Шишкова выступил в 1810 г. на страницах журнала «Цветник» Д.В. 
Дашков, подвергший сомнению утверждение Шишкова о тождестве церковнославянского и 
русского языков. Он доказывал, что церковнославянизмы – лишь одно из стилистических 
«вспомогательных» средств. Согласно Дашкову, Шишков – дилетант-филолог и его теория 
надуманна. 
В том же номере появилось послание В.Л. Пушкина «К В.А. Жуковскому», в котором, 
24 Более подробно о взглядах Карамзина и Шишкова, кроме книги М.Г. Альтшуллера, см.: История русской 
литературы в четырех томах. Т. 2. Л., 1981; Лотман Ю.М., Успенский БА.  Споры о языке в начале XIX века как 
факт русской культуры: Ученые записки Тартуского государственного университета. Вып. 358. Труды по 
русской и славянской филологии: XXIV. Литературоведение. Тарту, 1975. 


почувствовав себя задетым Шишковым, он отверг упреки в антипатриотизме: 
Отечество люблю, язык я русский знаю, 
Но Тредьяковского с Расином не равняю. 
Еще дальше В.Л. Пушкин пошел в «Опасном соседе» (1811), которым восхищались 
карамзинисты. Описывая проституток, восторгавшихся «Новым Стерном» Шаховского, 
автор поэмы адресовал драматургу слова: «Прямой талант везде защитников найдет». Фраза 
эта стала крылатой. 
Оскорбленный Шаховской написал комедию «Расхищенные шубы», в которой высмеял 
небольшой талант В.Л. Пушкина и его незначительный вклад в русскую словесность. 23 
сентября 1815 г. состоялась премьера комедии Шаховского «Урок кокеткам, или Липецкие 
воды». В пьесе был выведен слезливо-сентиментальный балладник Фиалкин, стихи которого 
пародировали балладу Жуковского «Ахилл» (в комедии содержались намеки и на балладу 
«Светлана»). 
Так завязалась веселая и принципиальная полемика между карамзинистами и 
шишковистами. Шишков отстаивал идею национальной самобытности литературы. 
Карамзинисты спорили: национальной идее не противоречит ориентация на европейскую 
культуру и европейское просвещение, которое есть единственный источник формирования 
вкуса. Утверждая изменчивость и подвижность литературных форм, они обвиняли своих 
противников в литературном старообрядчестве, в приверженности устаревшей 
нормативности. 
Содержание и стиль полемики сложились после того, как в 1815 г. Д.Н. Блудов написал 
сатиру в прозе «Видение в какой-то ограде». Сюжет сатиры Блудова заключался в 
следующем. «Общество друзей литературы, забытых Фортуною» и живущих в Арзамасе 
вдали от обеих столиц (издевательский намек на известных литераторов из «Беседы», 
которые на самом деле все канули в Лету, т. е. умерли как писатели), встречаются в трактире 
и проводят вечера в дружеских спорах. Однажды они случайно наблюдают откровения 
незнакомца (по внешним чертам в нем легко узнать А.А. Шаховского). Используя старинный 
слог и форму библейского иносказания, незнакомец рассказывает о пророческом видении. 
Ему привиделось, что некий старец (в нем угадывался А.С. Шишков) возлагает на него 
миссию написать пасквиль на соперников, которые даровитее старца. Тем самым старец 
будто бы восстанавливает свою низко павшую репутацию, утоляет грызущую его зависть и 
забывает о собственной творческой неполноценности. 
Сатира Блудова во многом наметила и жанр, и иронические приемы арзамасских 
сочинений. Она дала жизнь кружку (прежний Арзамас25 решено возродить как «Новый 
Арзамас»), возникшему в 1815 г. и названному «Арзамасское общество безвестных людей» 
или – кратко – «Арзамас». В него вошли В.А. Жуковский, П.А. Вяземский, Д.В. Дашков, 
А.И. и Н.И. Тургеневы, М.Ф. Орлов, К.Н. Батюшков, А.Ф. Воейков, В.Л. Пушкин, Д.Н. 
Блудов, С.С. Уваров. Арзамасцем числился и А.С. Пушкин, который открыто присоединился 
к обществу после окончания Лицея. 
«Арзамас» возник как общество, ориентированное прежде всего на полемику с 
«Беседой» и Российской академией. Он пародировал в своей структуре их организационные 
формы. В противовес официозной столичной «Беседе», где заседали крупные и опытные 
чиновники, арзамасцы нарочито подчеркивали провинциализм «общества безвестных 
людей». Особым постановлением разрешено было «признавать Арзамасом всякое место» – 
«чертог, хижину, колесницу, салазки». 
Арзамасские пародисты остроумно обыгрывали известную традицию Французской 
25 Под «прежним», или «старым», Арзамасом участники понимали тот, о котором рассказано в сатире 
Блудова, и «Дружеское литературное общество», многие участники которого стали членами «Нового 
Арзамаса». 


академии, когда вновь избранный член произносил похвальную речь в честь умершего 
предшественника. Вступающий в «Арзамас» выбирал из «Беседы» «живого покойника», и в 
его честь звучала «похвальная речь», пропитанная иронией. Язык арзамасских речей, 
изобиловавший литературными цитатами и реминисценциями, был рассчитан на европейски 
образованного собеседника, способного улавливать подтекст и чувствовать иронию. Это был 
язык посвященных. 
В арзамасских протоколах доминирует игриво-пародийное начало. Королем 
буффонады единодушно был признан Жуковский, бессменный секретарь общества. И так 
как, по его утверждению, «оно родилось от нападок на Баллады», участникам присваивались 
прозвища, взятые из баллад Жуковского. Сам «балладник» носил арзамасское имя Светлана, 
Вяземский – Асмодей, Батюшков – Ахилл (намекая на его тщедушную фигуру, друзья 
шутили: «Ах, хил»), Блудов – Кассандра, Уваров – Старушка, Орлов – Рейн, Воейков – 
Ивиков журавль, юный Пушкин – Сверчок, а его дядя Василий Львович бывало, что и 
четыре – Вот, Вот я вас, Вот я вас опять, Вотрушка. 
Своеобразной эмблемой общества был величественный арзамасский гусь (Арзамас 
славился своими огромными и вкусными гусями), а наименование гусь стало почетным для 
каждого члена. Однако у современников возникали и другие ассоциации. В книге «Эмблемы 
и символы», изданной впервые по указу Петра I в 1705 г. и многократно переиздававшейся, 
была эмблема под № 86 – «гусь, пасущийся травою» с таким символическим толкованием: 
«Умру, либо получу желаемое», что вполне гармонировало с чувствами арзамасцев, 
провозглашавшими «непримиримую ненависть к Беседе».
Итак, арзамасцы принялись шутливо отражать нападки «Беседы» и сами азартно и 
бесстрашно атаковали своих противников. Содержание споров было серьезным, но форма, в 
которую облекли их арзамасцы, – пародийно-игровой. 
Для арзамасцев «Беседа» – общество прошлого, там заседают, кроме Крылова и еще 
нескольких писателей, косные старцы во главе с Дедом Седым, т. е. Шишковым. Почти все 
они бездарны, литературных талантов у них нет, а потому их амбиции смешны и претензии 
на руководство литературой беспочвенны. Как писатели они мертвецы. Таковы же их 
сочинения, место которым в реке забвения Лете, текущей в подземном царстве мертвых. 
Пишут «беседчики» на мертвом языке, употребляя давно исчезнувшие из речевого обихода 
слова (арзамасцы издевались над выражением «семо и овамо»). 
Шишков и его братия, по мнению арзамасцев, достойны не столько беспощадного 
негодования, сколько беззлобного вышучивания, так как их произведения пусты, 
бессодержательны и сами лучше всякой критики обнажают собственную несостоятельность. 
Основным способом веселого издевательства становится «арзамасская галиматья» – 
устаревший высокий стиль, беспредельно поэтизирующий безумное содержание и языковое 
сумасшествие сочинений «беседчиков». Такими предстали арзамасцам взгляды Шишкова. 
Тяжеловесной величавой темноте сочинений и речей сторонников Шишкова арзамасцы 
противопоставили легкий, изящный и даже несколько щегольской стиль Карамзина. 
Уходящую со света «Беседу» сменяет «Новый Арзамас». Арзамасцы создают свой 
космический мир, творят невиданную еще арзамасскую мифологию. 
Вся история «Арзамасца» распадается на два периода – ветхий и новый. Нетрудно 
увидеть здесь прямые аналогии с Ветхим и Новым Заветами, с идеей Православной Церкви. 
«Ветхий Арзамас» – это «Дружеское литературное общество», в котором уже возникли идеи, 
блестяще развитые «Новым Арзамасом», на который перешла благодать прежнего Арзамаса. 
Действительно, многие члены «Дружеского литературного общества» стали в 1815 г. 
участниками «Арзамаса». Принимая эстафету, «Новый Арзамас» крестился, т. е. очистился 
от старых пороков, и преобразился. Крещенскими водами стали для «Нового Арзамаса» 
«Липецкие воды» (намек на комедию Шаховского). В этих очистительных водах исчезли 
остатки «грязи» «беседчиков», и родился обновленный и прекрасный «Арзамас». С 
крещением связано и принятие новых имен. Отныне арзамасцы обрели новую религию, 
узнали и уверовали в своего неземного бога – бога Вкуса. 


В полном согласии с идеями Карамзина художественный вкус толкуется как личная 
способность. Он не может быть постигнут умом. Вкусу нельзя научить – он не достается 
трудом. Человек получает вкус как небесный дар, как спустившуюся с неба и посетившую 
его благодать. Вкус таинственно связан с добром и подлежит ведению не знания, а веры. 
Отсюда ясно, что, создавая многомысленность представлений, арзамасцы сопрягают 
церковные и эстетические идеи. Церковная идея переносится в бытовой план, а эстетическая 
идея «сакрализуется» (освящается религией, становится священной). Иначе говоря, 
арзамасцы сочетают травестию (ироническое использование «высокого» жанра и 
«высокого» стиля для передачи заведомо «низкого» содержания) и бурлеск (намеренно 
грубое и дерзкое стилистически «низкое» изложение «высокой» темы). 
В игровом космическом мире арзамасцев Вкус – бог, отрицающий правила, нормы, бог, 
требующий ясности мысли, психологической уместности и точности слова и выражения, их 
легкости, изящества и благозвучия. Бог Вкуса действует тайно, поселяясь как дух в каждого 
арзамасца. Одновременно его тайное присутствие обретает плоть – арзамасского гуся. Чтобы 
арзамасцы могли спастись от демонических сил «беседчиков», бог Вкуса предлагает им 
отведать свою плоть. Вкусив божественной плоти, они таинственным образом избегают чар 
«Беседы» и спасаются. Гусиная плоть вкусна и чудодейственна. Она не только оберегает и 
защищает арзамасцев от всех напастей, но и заключает в себе божественный творческий дар: 
сочинения арзамасцев оказываются наполненными истинным вкусом и выступают как 
«богоугодные», т. е. одобренные богом Вкуса. Культ бога Вкуса поддержан церковью. 
«Арзамас» – средоточие эстетической веры – представляет собой храм, церковь бога 
Вкуса, подобную Православной Церкви – хранительницы религии. У литературного 
православия, как у всякой истинной религии, есть противник в виде литературных сил тьмы 
и зла. Они сосредоточились в «Беседе». 
Поскольку «беседчики» сами отринули бога Вкуса, они разоблачаются как 
«раскольники», «язычники», «магометане», «иудеи», а нечистый храм их – «Беседа» – 
именуется то «капищем» (язычество), то «синагогой» (иудаизм), так как главными врагами 
православия были язычество, ислам, иудаизм. Нередко «Беседа» объявляется местом 
колдовства, совершения ритуальных зловещих молений. Тогда она предстает ложной 
церковью, 
«антицерковью», 
а 
«беседчики» 
– 
«колдунами», 
«чародеями», 
«чернокнижниками». Наконец, «беседчики» оказываются в свите Сатаны, Дьявола и тогда 
они превращаются в чертей, ведьм, а сама «Беседа» становится местом их сборища – адом. 
Тем самым арзамасцы имеют свой поэтический храм – «Арзамас», своего бога – Вкус и свой 
«пиитический ад» – «Беседу». 
В 1816 г. «Беседа» прекратила свое существование. «Арзамас» продержался до 1818 г. 
и тоже исчез с литературной арены. Попытки возродить «Беседу», предпринятые А.С. 
Хвостовым, равно как и попытки придать арзамасским заседаниям серьезную форму, не 
имели успеха. Однако арзамасское братство и арзамасское красноречие не прошли 
бесследно. В преобразованном виде они вошли в литературный быт и в литературу. 
Оба взгляда на единый литературный язык имели достоинства и недостатки. Карамзин, 
верно подчеркнув значение «среднего» стиля разговорного языка образованного общества и 
сосредоточившись на нем, первоначально не учел стилистической роли «высокого» и 
«низкого» стилей (впоследствии, работая над «Историей государства Российского», он отдал 
должное «высокому» стилю, что было поставлено ему в заслугу Шишковым). Шишков, 
верно обратив внимание на «высокий» и «низкий» стили, отверг «средний» стиль, 
разговорный язык. Единый русский литературный язык не мог быть создан, если бы 
писатели пошли по пути только Карамзина или только Шишкова. Все три стиля должны 
были участвовать в его сотворении. Так и случилось. 
На основе разговорного литературного языка и «среднего» стиля, обогащенного 
«высоким» и «низким» стилями, усилиями всех писателей начала XIX в. образовался единый 
литературный язык. Это не стало началом объединения нации, как на то надеялись Карамзин 
и Шишков. Напротив, пропасть между дворянским и недворянским сословиями все более 


углублялась. Она стала предметом размышлений всех русских писателей и мыслителей, от 
Пушкина до Бердяева. Однако созидательное начало в самом факте создания единого 
литературного языка сказалось в полной мере в литературе. Именно благодаря этому 
обстоятельству русская литература в чрезвычайно короткие сроки стала на один уровень с 
ведущими европейскими литературами. У истоков ее триумфального шествия стоит веселая 
полемика арзамасцев с шишковистами, наполненная вполне серьезным и значительным 
содержанием. 
В сотворении единого литературного языка главная заслуга, бесспорно, принадлежит 
Пушкину. 
Пушкин-лицеист исповедовал идеологию «Арзамаса». Он весь отдался литературной 
схватке с «Беседой губителей  русского слова». От «Арзамаса» он навсегда унаследовал дух 
литературного озорства, стихию «легкого и веселого», нацеленность на полемику. 
Настроение Пушкина получило отражение в эпиграмме «Угрюмых тройка есть певцов» 
(1815). Однако уже в 1820-е гг. Пушкин неудовлетворен литературным «сектантством» 
(Ю.Н. Тынянов), односторонностью и Карамзина, и Шишкова. В 1823 г. он пишет 
Вяземскому: «Я желал бы оставить русскому языку некоторую библейскую похабность. Я не 
люблю видеть в первобытном нашем языке следы европейского жеманства и французской 
утонченности. Грубость и простота более ему пристали. Проповедую из внутреннего 
убеждения, но по привычке пишу иначе»26. Эти слова означают, что основой поэтического 
языка Пушкина по-прежнему остается «средний» слог, но поэт уже отчетливо осознает его 
ограниченность. Он признает относительную правоту Шишкова («Притязания Шишкова во 
многом смешны; но и во многом он был прав»), хочет «выучиться» у Катенина, сторонника 
«высокого» и «просторечного» стилей. Такие произведения, как «Борис Годунов», 
свидетельствуют о том, что Пушкин учел некогда враждовавшие точки зрения. 
Полемика о русском литературном языке способствовала тому, что литература 
отказалась от жанрового мышления, обратилась к мышлению и игре стилями, чем особенно 
виртуозно воспользовался Пушкин в «Евгении Онегине». Лермонтов в своих поэмах, Гоголь 
в своих ранних повестях. Она открыла простор как для развития романтического 
направления в его психологическом и гражданском (социальном) течениях, так и для 
формирования реалистических основ русской литературы в творчестве Крылова, 
Грибоедова, Пушкина, Лермонтова и Гоголя. 


Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   ...   194




©emirsaba.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет