гипотетического «марсианина».
Предположим, что какой-то необычный космический житель смотрит в определенную
точку пространства, где находится планета Земля, и обнаруживает там флуктуирующие
тепловатые массы. Он обнаруживает, что эти массы (т. е. люди) существуют во времени и
пространстве, что они имеют определенные границы, что они постоянно передвигаются,
поддерживают постоянный обмен веществ со средой, взаимодействуют между собой и т. п.
Если бы марсианин спустился и подслушал, как называют весь этот процесс сами
тепловатые массы, то он услышал бы слова вроде: «процесс жизнедеятельности», «процесс
уравновешивания со средой», «борьба за реализацию потребного будущего» и т. д.
Но, вероятно, с его точки зрения, все эти слова были бы скудны и бедны для
обозначения осуществляющегося процесса! Потому что, будучи необыкновенным
существом, он имел бы необыкновенные «фильтры», через которые рассматривал бы этот
процесс. И вот, взяв один фильтр, он обнаружил бы, что массы наполнены какими-то
состояниями: гневом, радостью, ненавистью, восторгом – и что эти состояния
распространяются на другие массы, заражают их, влияют на их функционирование. Взяв
другой фильтр, он увидел бы совсем другое, например распределение информации: сгустки
информации, каналы передачи информации и т. п. Он увидел бы, что плотность информации
не соответствует плотности распределения самих масс, что информация скапливается и
оседает в одних местах (например, в библиотеках), рождается в других (в головах ученых) и
т. д. Через третий фильтр он увидел бы только биохимические процессы и больше ничего, а
через четвертый – трансформацию метрических тензоров. И все это, повторяю, он увидел бы,
наблюдая один и тот же процесс – существование в пространстве и времени сгустков
высокоорганизованной материи. Что же, он мог бы назвать его процессом
жизнедеятельности человека (или человечества), понимая, однако, необыкновенное
богатство и разносторонность его.
Необходимо постараться принять точку зрения марсианина. И это не так уж трудно
сделать, потому что в его «волшебных фильтрах» можно увидеть замечательную
способность научного мышления выделять в одних и тех же объектах очень разные аспекты,
стороны или отношения.
Образ марсианина просто помогает несколько раскрепостить наше мышление,
избавиться от подстерегающего соблазна заключить мир в прокрустово ложе обыденных
представлений. Он помогает осознать, что в процессе, который нас интересует, имеется
гораздо больше сторон, чем это диктует хотя бы та же психофизическая проблема.
Дело обстоит не так, что существует мозговой физиологический процесс и в качестве
его отсвета, или эпифеномена, психический процесс. И мозговые, и психические «процессы»
(процессы в кавычках, ибо они не имеют самостоятельного существования) – это лишь две
разные стороны из многих сторон, выделяемых нами, обобщенно говоря, в процессе
жизнедеятельности.
«Фильтры», с помощью которых выделяются эти стороны, – это прежде всего методы
познания: физиологическая сторона выявляется, например, методом погружения электродов
в мозговое вещество, методами биохимии и т. д., психологическая сторона (пусть пока речь
идет о сознательных процессах) – непосредственной констатацией внутреннего опыта,
явлений сознания.
Итак, мы составили несколько более полное представление о том, что физиологические
и психические процессы в действительности есть просто разные стороны одного и того же
процесса. Главная опасность, которой следует избегать, – это онтологизация указанных
сторон.
Теперь вернемся к основному вопросу: как же соотносятся физиологические и
психические процессы? Из сказанного должно быть ясно, что названные процессы не могут
ни взаимодействовать, ни прямо соотноситься друг с другом.
Так, например, не может взаимодействовать красота человеческого тела с
подробностями устройства и функционирования его внутренних органов. То, что выделяет
скульптор и физиолог, – это разные стороны одного объекта, человеческого тела, которые
обнаруживаются благодаря разным точкам зрения на него.
Воспользуемся другим примером, заимствованным у Э. Титченера.
Он сравнивает то, что «видит» физиология мозга, и то, что открывается сознанию, с
разными видами на один и тот же город – с запада и с востока. Очевидно, что вид города с
запада не может взаимодействовать с видом города с востока. Первый не может быть также и
причиной второго. Но если из-за общих условий изменится один, то изменится и другой.
Например, вид города с запада при солнечном свете и при луне будет разным, город будет
выглядеть различно при солнце и при луне также и со стороны востока.
Подставим в эту последнюю часть сравнения какой-нибудь пример. Предположим,
картина города с запада при лунном свете – это течение мозговых процессов в нормальном
состоянии, а вид с той же западной стороны при солнце – это течение мозговых процессов
после принятия какого-нибудь возбуждающего средства, например кофеина. Тогда
нормальное состояние психики можно сравнить с восточным видом города при луне, а
состояние повышенного возбуждения психики – с видом с востока при солнечном
освещении. На этом примере хорошо видно, как видимые случаи «взаимодействия души» и
тела могут быть проинтерпретированы совершенно иначе – просто как два разных
проявления одной общей причины, стоит только принять меры против онтологизации
разных сторон одного процесса.
Итак, психофизическая проблема решается или, лучше сказать, снимается по крайней
мере в той части, которая относится к вопросу о соотношении физиологических и
психических процессов.
Вариант монистического параллелизма в решении этой проблемы очень часто
связывается с другим ходом мысли, а именно с утверждением, что любой психический
процесс может быть описан с физиологической стороны, и не только описан, но и объяснен!
Надо сказать, что этого мнения (а иногда и убеждения) придерживаются многие физиологи и
в наши дни.
Несколько лет тому назад в одной дискуссии на факультете психологии выступили два
профессора. Один из них очень эмоционально говорил о том, что психология имеет свой
предмет и должна искать свои законы. Другой профессор запальчиво возражал примерно
так: «Что бы здесь ни говорили, а наука о мозге будет отвоевывать у психологии все
большие и большие области. И этот процесс никто не остановит!»
Убеждение, что все психическое может быть, и действительно будет, объяснено с
развитием «науки о мозге», обозначается как позиция физиологического редукционизма в
психологии. Необходимо разобраться с этой позицией, понять ее правомерность или
ошибочность.
Итак, действительно ли физиология рано или поздно сможет объяснить все
психические явления и процессы? Я собираюсь показать, что подобные надежды или
претензии физиологии несостоятельны. Она принципиально не сможет описать и тем более
объяснить процессы психической деятельности только с одной своей стороны.
Для начала воспользуемся теперь уже знакомыми вам представлениями из области
физиологии движений.
Зададим себе вопрос: описание уровней построения движения – это задача
физиологии? Конечно, да. Для того чтобы описать уровни, на которых строится движение,
нужно выявить рецепторные поверхности, с которых идут сигналы обратной связи,
проводящие пути, моторные центры, мозговые структуры, где замыкаются кольца
управления и т. п., т. е. описать ход процесса управления движением внутри организма. А
что необходимо для всего этого?
Вы уже знаете (и в этом состоит одно из замечательных открытий Н. А. Бернштейна),
что такое физиологическое описание не сможет состояться, если не привлечь одного
фундаментального понятия – «задача»! Без него нельзя узнать, через какие центры пойдет
управление движением, какие кинематические характеристики будет оно иметь, какими
сигналами оно будет афферентироваться. Теперь я вас спрошу: а из какого арсенала взято
это понятие – «задача»? Это физиологический термин? Нет. Вспомните, А. Н. Леонтьев
замечает, что задача, по Н. А. Бернштейну, – это то же, что цель в его терминологии, т. е.
сознательная цель. Таким образом, двигательная задача – это самая настоящая
Достарыңызбен бөлісу: |