Курс лекций «Введение в общую психологию: курс лекций»

самому предмету потребности, а условиям,  в которых он находится (56, с. 231). Выделение 
операций возможно только при отражении целостных предметов и ситуаций и, в свою 
очередь, стимулирует развитие такого отражения. 
Следуя этой мысли А. Н. Леонтьева, можно сказать, что для дождевого червя 
(представителя сенсорной психики), который освоил в лабиринте путь к пище, образ пищи 
(предмет потребности) и путь к ней (условия) еще слиты в единый нерасчлененный образ – 
комплекс свойств. В ходе обучения он своими движениями прилаживается к траектории 
пути, но не отражает ее как таковую; при изменении пути он снова должен пройти период 
обучения (переучивания) новой траектории. 
В отличие от этого собака способна воспринять как независимые предметы пищу и 
преграду на пути к ней. В своих действиях она сообразуется со свойствами этой преграды – 
ее формой, протяженностью, высотой, и если преграда окажется другой, то животное с места 
изменит способ ее преодоления. 
Таким образом, можно сказать, что в деятельности собаки способ, с помощью которого 
она достигает цели, вычленился из ее общего движения к цели и приобрел относительную 
самостоятельность. Этот способ (т. е. операция) обеспечивается отражением отдельно пищи 
и отдельно преграды как целостных предметов. 
Мы не будем специально останавливаться на характеристике различных уровней 
стадии перцептивной психики. 
Вместо этого воспользуемся богатейшим материалом стадии перцептивной психики 
для рассмотрения самого общего вопроса – об основных особенностях психики животных,  
имея в виду ее отличия от психики человека. 
Основу всех без исключения форм поведения животных составляют инстинкты,  
точнее, инстинктивные действия,  т. е. генетически фиксированные, наследуемые элементы 
поведения.  Как и морфологические признаки, они воспроизводятся в каждой особи данного 
вида в относительно неизменной форме. 
Видотипичность инстинктивных действий позволяет даже использовать их в качестве 
классификационных признаков при определении таксонов животных наряду с 
морфологическими признаками. 
Например, для голубей характерен особый способ питья. Все птицы, как известно, 
пьют, запрокидывая голову, и только голуби втягивают воду клювом с опущенной головой. 
Как и морфологическая организация, инстинкты животных, по словам В. А. Вагнера,  
формировались «под диктовку среды и под контролем естественного отбора» (цит. по: 118, с. 
36). Это привело к удивительной приспособленности инстинктивного поведения во всех 
сферах жизни животного – в способах добывания пищи, защите от нападения, строительстве 
жилищ, заботе о потомстве и т. п. 
Приведу лишь один пример, взяв его из классического труда Ж. А. Фабра  (117). 
Оса-сфекс до откладки яиц обеспечивает будущую личику кормом – 
«законсервированным» кузнечиком. Сфекс нападает на кузнечика, парализует его, нанося 
точно рассчитанные уколы в три нервных узла, управляющих движениями его конечностей. 
Затем она втаскивает кузнечика в заранее приготовленную камеру и аккуратно откладывает 
яичко на его груди (кузнечик при этом лежит на спине). 
В этой серии инстинктивных актов все очень целесообразно. Во-первых, парализация 
жертвы: мертвый кузнечик разложился бы раньше, чем выведется личинка, оставленный же 
в активном состоянии кузнечик сам легко убил бы личинку. Во-вторых, удивительная 
точность каждого укола сфекса в нервные ганглии насекомого. Наконец, аккуратность 
размещения яичка именно на груди кузнечика: это единственно безопасное место, с которого 
личинка не может упасть или быть сброшенной, ибо все еще живой кузнечик шевелит 
брюшком, челюстями и усиками. Оказавшись же на земле, слабая, беспомощная личинка 
неминуемо погибла бы. 
Высокая целесообразность инстинктов издавна порождала теории об их «разумности».  
Однако со временем эти теории уступили место прямо противоположным оценкам. Стали 

говорить о «слепоте», «машинообразности» инстинктов. Поводом послужили опыты, в 
которых человек вмешивался в естественный ход жизни животных. 
Так, в своих наблюдениях Фабр, а затем многие его последователи обнаружили 
следующий общий факт: если лишить смысла какое-то инстинктивное действие насекомого, 
оно все равно завершает его и переходит к следующему. 
Например, уже описанный сфекс, отложив яичко на груди кузнечика, тщательно 
заделывает норку, несмотря на то, что ученый только что вынул из нее кузнечика; при этом 
сфекс предварительно заходит в норку и, казалось бы, не может не видеть, что она пуста. 
Очень впечатляют своей «неразумностью» действия насекомых в другом опыте Фабра. 
Гусеницы соснового шелкопряда обычно в поисках пищи движутся длинными 
колоннами друг за другом, руководствуясь шелковистой нитью, которую оставляет первая из 
них – «вожак». По этой же нити они возвращаются «домой». В отличие от остальных 
«вожак» движется медленно, совершая поисковые, ощупывающие движения в разных 
направлениях. Если нить почему-либо прерывается, «вожаком» становится любая гусеница, 
оказавшаяся впереди. 
Фабр дает возможность вползти длинной колонне гусениц на верхний край кадки из-
под цветов. Первая гусеница, достигнув этого края, начинает ползти по нему, описывая 
окружность; остальные движутся за ней. Когда первая проходит полный круг и натыкается 
на очередную гусеницу, выползающую на борт, Фабр сметает всех остальных гусениц с 
боковой стенки кадки и щеточкой тщательно стирает нить, оставленную на ней гусеницами. 
Теперь «вожак», обнаружив нить, смело следует за последней гусеницей. Колонна 
гусениц замыкается в круг и начинает бесконечно кружить по краю кадки. Они не могут 
найти пищу, которая лежит рядом, не могут вернуться «домой». По существу, гусеницы 
обречены на голодную смерть. Фабр наблюдал их кружение в течение 7 суток! 
Хотя на основе подобных фактов и напрашивается вывод о «слепоте» инстинктов, 
такой вывод некорректен, как некорректен был и обсуждавшийся вывод об их «разумности». 
Вместо «разумности» следует говорить о биологической целесообразности инстинктов, а 
вместо «слепоты» – об их фиксированности, или ригидности.
Нужно иметь в виду, что ригидность инстинкта тоже целесообразна: она отражает 
приспособленность животного к постоянству определенных условий его обитания. 
Экспериментальные вмешательства исследователя представляют собой маловероятные, а 
чаще всего невозможные в природе события, искажения естественных условий обитания. 
Полезно сравнить «ошибки» инстинкта с «ошибками», или иллюзиями, восприятия. 
Эти явления имеют много общего. 
Несмотря на то что перцептивные операции у человека формируются прижизненно и, 
казалось бы, должны быть менее жестки, чем врожденные механизмы инстинктов, они, по 
уже известному нам выражению Г. Гельмгольца, «непреодолимы». На примере иллюзии 
окна Эймса мы видели, что знание о действительном способе вращения окна никоим образом 
не влияет на переживание иллюзии. 
Такая же непреодолимость и даже «принудительность» инстинктивных действий 
отмечалась многими исследователями. К. Лоренц описывает яркий эпизод из жизни его 
ручной галки Джока. 
Эта галка воспитывалась Лоренцом с раннего возраста и была ему беспредельно 
предана. Будучи птенцом, она летала за своим хозяином по пятам, издавая крики отчаяния, 
когда теряла его. Однажды Лоренц взял в руки в присутствии уже взрослого Джока 
маленького черного галчонка и тут же услышал за спиной характерный скрежещущий звук – 
звук агрессии и злобы, с которым галки нападают на врага. В одно мгновение птица 
спикировала на руку своего любимого хозяина и оставила в ней глубокую кровоточащую 
рану. 

В другой раз Лоренц подвергся столь же жестокому нападению со стороны стаи галок, 
в остальное время дружески к нему расположенных, когда он неосторожно вынул из кармана 
в их присутствии черные плавки (66). 
В обоих случаях действия птиц были чисто инстинктивными. Они спровоцировались 
видом «плененного» черного подвижного предмета. Нетрудно понять важный 
биологический смысл таких действий: это защита птенца или взрослого сородича, попавшего 
в беду. Примечательно, что птицы (как и другие животные) не вольны затормозить или 

жүктеу/скачать 1,71 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: