Лето в пионерском галстуке Глава Возвращение в «Ласточку»
жүктеу/скачать 1,5 Mb.
|
Leto-v-pionerskom-galstuke.553326
| Примечания:
(1) — «Ты меня на рассвете разбудишь» — строки из песни «Я тебя никогда не забуду», мюзикл «Юнона и Авось». Глава 13. «Колыбельная» для вожатого Утром следующего дня Юрка играл со вторым отрядом в пионербол на пляже. Народу было не протолкнуться. Здесь присутствовали и девчонки из второго отряда, участвующие в спектакле, Настя — Портнова, Катя, играющая Лузгину, и Юля — деревенская предательница. Они хором поздоровались с Юркой. Юрке стало очень приятно. Счёт вела команда первого отряда, но победила всё равно дружба. Юрка буркнул Ксюше — она единственная из ПУК играла: — Надо в следующий раз назвать команду «Дружба», чтобы выигрывать уж наверняка. — Точно! — весело ответила Ксюша и даже улыбнулась ему. Юрка аж обалдел — Ксюша-то? Ему-то? Закончив играть, измученный жарой Юрка отправился плавать, а точнее — топить вместе с Ваней Миху. Те обещали быть готовыми, как только объявят счёт, но задержались на пляже. Юрка устал ждать и залез в воду первым, но только расслабился и начал остывать, как на пляж пришла Ольга Леонидовна с Володей. Воспитательница сосредоточенно вещала худруку что-то, а он в это время сосредоточенно искал глазами кого-то. Юрка догадался, кого именно, сунул в рот пальцы и громко свистнул. Володя заметил его, расправил плечи, помахал рукой и улыбнулся, сверкнув очками. И Юрка вспомнил о том, что было вчера. Он и так не забывал, но сейчас вспомнил особенно остро, до того, что ощутил на губах Володино дыхание и запах. В груди потеплело, Юрка замер с глупой улыбкой на лице, расслабился и чуть было не ушёл под воду, но опомнился и заработал руками. Ольга Леонидовна дёрнула Володю за рукав — он тоже, как Юрка, не шевелясь смотрел на него, — и потащила к парням из второго отряда, сидящим на полотенцах кружочком. Потом к Паше из Юркиного отряда, Митьке и Ване. Когда ребята испуганно ей закивали, Ольга Леонидовна подхватила Володю под руку и вместе с ним удалилась. Визит прошёл довольно быстро, Юрка не успел даже выйти из воды. Крикнул Михе с Ванькой, и те бегом рванули к нему, засыпав песком тех, кто сидел на пляже, и забрызгав водой тех, кто плескался в реке. — Чего хотела? — спросил Юрка. — В театр звала на массовку, — ответил Ванька. — Ну как звала, сказала, что придём и всё. — А-а-а…
— Ага! — передразнил Миха. — Юрец, слушай, а ваш худрук, он… это, строгий, да? Злой? Ты только не говори никому, что я так сказал.
— Володя-то? — усмехнулся Юрка, вспомнив, как вчера вечером и ночью обычно строгие глаза под очками приближались к его лицу, закрывались и не открывались до тех пор, пока не закончился долгий тёплый поцелуй. Юрка аж вспотел в прохладной воде. — Ох… Это… если что-то пойдёт не так, тебе, Мих, не Володя, а Ольга Леонидовна голову оторвёт. — Вот засада! — Ой, Мих, да ла-а-адно, — протянул Ванька. — Петлицыну вон вообще роль с текстом выписали. Нам-то с тобой стоять молча и так сойдёт. — Не сойдёт! — возмутился Юрка. — Парни, Володю надо уважать! Только попробуйте мне… — Будем-будем, — заверил Миха. — Ясно-понятно! — подтвердил Ванька. — Ну чего, поплыли уже, а? Так и замёрзнуть недолго. — Наперегонки! — скомандовал Юрка и рванул первее всех. А когда они вернулись обратно на пляж, Юрка не спеша вытерся и задумчиво произнёс, глядя на противоположный берег реки в надежде увидеть там иву: — Петлицыну роль, говорите, с текстом дали? Езавитова, видимо. Плохо — Володя этого не хотел. Нам бы лучше Митьку, у него ого-го какой голосище. — А где он, кстати? — вальяжно растянувшись на горячем песке, поинтересовался Ванька. Ответ последовал незамедлительно. — Здравствуйте, пионеры! Слушайте пионерскую зорьку, — ответил сам Митька из динамика. — Завтра долгожданный праздник — день рождения нашего любимого пионерлагеря «Ласточка». В связи с этим сегодня пройдут два важных мероприятия. Первое — генеральная репетиция концерта художественной самодеятельности начнётся после полдника. Артистам от первого отряда быть на площади в шестнадцать часов, второму отряду — в шестнадцать тридцать… Митька диктовал время репетиций всех остальных отрядов, а девчата-активистки из первого и второго сосредоточенно записывали за ним. Ольга Леонидовна решила провести хоть какое-то мероприятие вместо спектакля и велела поставить маленький, всего на час, концерт-солянку, состоящий из простых коротких номеров, чтобы артистам хватило одного дня на подготовку. Юрка в нём не участвовал. Знал только, что девочки собираются что-то станцевать. Митька закончил с этим мероприятием и сразу перешёл ко второму, куда более важному и касающемуся всех отдыхающих: — Сегодня в течение дня всему лагерю необходимо явиться в медпункт для измерения прибавки веса. Явка обязательна. Лариса Сергеевна примет пионеров только в составе своих отрядов. Информацию о времени посещения сообщат ваши вожатые. До этого момента Митька говорил сухо и деловито, но вдруг его тон потеплел. Все догадались, что важные новости кончились, а это значит, что вот-вот завершится и радиопередача. Но у Митьки было ещё что сказать: — В честь предстоящего внепланового измерения прибавки веса разрешите зачитать любимое многими пионерами стихотворение «На весах». Митька ещё никогда не читал стихов — программа новостная, а не развлекательная, и оба отдыхающих на пляже отряда навострили уши. Митька, откашлявшись, начал: «Есть в нашем лагере весы, Не просто так, не для красы, — Мы выясняем по утрам, Кто пополнел, на сколько грамм. Нет, мы не ходим в дальний лес: А вдруг в походе сбавим вес?! Нам не до птичьих голосов. Проводим утро у весов». Ванька прыснул в кулак, Юрка согласно кивнул. Митька продолжал басить выразительно, не забывая ставить паузы: «Нельзя бродить нам по лесам: Всё по часам! Да по весам! А в дождь — мы сразу под навес. Ребята ценятся на вес!» На пляже сдавленно захихикали. «И сколько здесь бывает драм: Серёжа сбавил килограмм, И долго ахал и стонал Весь медицинский персонал. Вдруг изменился наш режим: С утра на речку мы бежим…» Вдруг раздался невнятный шелест, потом — ужасающий треск. Потом тишина. Отряды захохотали в голос — у Митьки отобрали микрофон! Получаса не прошло, как к ним явился сам герой дня — Митька, который с ходу сообщил Юрке важную новость: теперь и сам Митька привлечён к спектаклю. Но в отместку за стихи Ольга Леонидовна поручила ему одну из самых тяжёлых работ — поднимать занавес. Юрке было жаль, что харизматичному Митьке не дали роли, но в целом он всё равно был рад — главное, что занавес поднимать придётся не Юрке. В отряд как обычно маршировали строем. Юрка по традиции шёл впереди, рядом с Ванькой, а прямо за ними — следующие по росту пионеры — Полина и Ксюша. Девчата громко шептались. Вдруг в разговор вклинилась идущая за ними Ульяна и взволнованно защебетала: — Девчат, представляете, мне на пляже кто-то записку подкинул. Я одеваться стала, смотрю, что-то выпало, бумажка… — Что там? — грубо перебила Ксюша. — Дай почитать, ну дай-дай, — оживилась Полина. — Вань, у нас завтра соревнования с вожатыми будут перед концертом? Линейка. Потом соревнования — вожатые против пионеров. Потом концерт, так ведь? — совершенно не зная, чем себя занять, спросил Юрка. Он и так был в курсе, последовательность мероприятий назвал верно, просто надеялся, что Ванька может знать что-нибудь ещё. Но тот молчал, подслушивая, о чём говорят девчата. — «Ты мне нравишься…» Ого! Здорово, Уль! «Ты мне нравишься»! — обрадовалась Полина. — От кого это, не знаешь? — Юр! Конев! — позвала Ксюша, Юрка аж вздрогнул. Он ни при чём! — М?
— А ты не видел случайно, пока мы плавали, к нашим вещам кто подходил?
— Конечно, не видел. Дались мне ваши вещи! — А может, это ты? Ты подкинул записку, а, Юрчик? — захихикала Ульяна. Юрка лишь цокнул языком и закатил глаза, поймав на себе ревнивый взгляд идущего неподалёку Митьки. Юрке удалось встретиться с Володей только в отбой. Взглянув в его глаза, он понял, что Володя ждал встречи не меньше, а может быть, даже больше. Чуть наклонив голову, он смотрел пристально и нежно. Молчал, но Юрке и не нужны были слова. Он понимал, что у него самого их не хватит, чтобы хотя бы мысленно описать тот восторг, который он испытывал от Володиной близости. Дух захватывало от понимания, что между ними есть эта самая близость, как она пронзает их и как прочно связывает. Юрка мечтал только об одном — поскорее его поцеловать. Похоже, что и Володя хотел того же: без лишних разговоров кивнул Юрке в сторону реки, и они, не сговариваясь, отправились к иве. Оказавшись под её кроной, Юрка подумал, что, наверное, это и есть абсолютное счастье — не помня и не чувствуя самого себя, касаться Володиного лица щекой, тереться носом, прижиматься губами. Слышать его дыхание, чувствовать его запах, видеть, как дрожат его ресницы за стёклами очков. «Это сон», — твердил себе Юрка, но не его, а всего мира вокруг. Говорят, что сон — это маленькая смерть, и всё вокруг действительно будто вымерло. Только ветер касался кожи, тёплыми порывами колыхал ветви ивы, и из-под них вырывались и вспыхивали солнечные лучи. Володя хотел спать. Он то и дело давил на усталые глаза пальцами, постоянно зевал, но на предложение Юрки о том, чтобы подремать, резко ответил отказом: — У нас осталось слишком мало времени. А заняться, наоборот, есть много чем. У Юрки перехватило дыхание. — И чем займёмся? — Давай порепетируем текст. У Юрки не было конкретных планов. Боясь собственных мыслей, он даже ни о чём не мечтал. Но здесь и сейчас, наконец оставшись наедине, учить роль?.. — Почему бы и нет? — деланно улыбнулся он и начал: — «Фы ведь из Ленинград? Фаш город дафно взят, и если фройлен согласится оказать небольшие услуги гитлерофскому командофанию…» Текст был интересным и легко отвлекал от полных разочарования мыслей. К тому же Юрка очень забавно пародировал немецкую речь, так что они с Володей оба развеселились, а потом даже расхохотались. Володя отобрал у Юрки текст и сам начал читать, но «фыкал», как говорил Юрка, слишком неправдоподобно: — Володь, ты переигрываешь. Не надо бросаться в крайность. Тут гармония нужна, как в музыке. Вот смотри… Но Володя резко перебил его. — Юр, а знаешь, ты очень красивый, когда играешь… «Красивый, красивый, красивый» эхом прокатилось в мыслях. У Юрки поплыло в глазах, и всякие немцы, «фыканья» и прочее мигом вылетело из головы. Он сидел и смущённо смотрел на Володю, а тот говорил тихо и ласково: — У тебя вид такой интересный, одухотворённый, но сосредоточенный. Ты, наверное, даже не замечаешь, что вообще не сидишь спокойно — раскачиваешься, иногда подпеваешь себе, а иногда закусываешь губу. Так это здорово смотрится: вот вроде бы ты здесь со мной, сидишь рядом, но на самом деле ты где-то очень далеко. Я смотрю на тебя и гадаю, где ты? Занимайся почаще, мне это так нравится… Володя при этих словах смутился, стал таким робким и румяным. Отказать ему, такому доброму, ласковому, такому своему, было совершенно невозможно. Но и ответить что-либо — тоже, слова просто застряли у Юрки в горле. Володя растянулся на траве, положил голову ему на колени, посмотрел на него снизу вверх до того нежным взглядом, что в груди всё начало плавиться. Не то что говорить, даже дышать стало невозможно, и Юрка отложил сценарий, включил радио, чтобы повисшая между ними тишина не стала тяжёлой. На радио снова крутили час русской классической музыки, и, когда опять зазвучал Чайковский, Юрка уже не смог сдерживать бурю эмоций внутри. Дрожащим от восторга голосом произнёс совсем не те слова, что так и рвались наружу, но другие, про музыку: — Чувствуешь, как она погружает в себя? Будто бы тонешь в ней: бас обволакивает, воздух густеет, всё замирает, и мы замираем и медленно, как будто в мёде, опускаемся на самое дно… — Услышал бы это две недели назад, не поверил бы, что это говорит Юрка Конев, — Володя улыбнулся, но сразу же стал серьёзным. — «Колыбельную» для спектакля должен играть ты! — Но я её совсем не помню. — Вспомни! Это должен быть ты, Юра. Очень тебя прошу, сыграй. Он весь засиял, морщинки на лбу разгладились, привычную, уже ставшую чертой его лица усталость как рукой сняло. Залюбовавшись им, Юрка не удержался, попросил разрешения погладить Володины волосы. Володя кивнул. Касаясь висков, накручивая на пальцы тёмные локоны, Юрка наклонился ближе и, ужасно стесняясь, спросил шёпотом: — А можно я за это сниму с тебя очки? Ни разу не видел тебя без них… Каким это оказалось интимным занятием — снимать с Володи очки! Таким будоражащим и волнительным, что подрагивали пальцы, будто сейчас Володя предстанет перед Юркой обнаженнее, чем просто голым. Очки оказались неожиданно тяжёлыми, а его лицо без них — непривычно сонным и усталым. Под глазами темнели круги, вдобавок Володя забавно сощурился. — Что это? — он повозил головой по Юркиным коленям. — У тебя в шортах что-то твёрдое, что это? — Мел, — просто ответил Юрка, он всё время забывал вытащить кусочек из кармана шорт. — У Алёши Матвеева взял. — А зачем тебе мел? — Как это зачем? Вот ты уснёшь, я им вместо пасты тебя намажу. Это знаешь, как почётно! Это тебе не над пионерами шутить. Такой адреналин — намазать спящего вожатого! Не каждый осмелится и тем более не каждый сможет. — И ты каждый день его таскаешь в кармане? — хмыкнул Володя и вдруг спохватился: — Кстати! У меня есть для тебя подарок! Он поднялся и осторожно вынул из кармана рубашки белый, большой, размером с яблоко комок. — Вот. Сорвал вчера, а отдать забыл. Ты же хотел на память. Держи, — он разомкнул протянутую Юрке руку, и в ней показалась увядшая белая речная лилия. — Ты и до заводи добрался? — прошептал Юрка, когда лилия оказалась в его протянутой ладони, лёгкая, как бумажная, и ещё более хрупкая. — Ты всё-таки её сорвал. А говорил: «Красная книга, Красная книга…» Володя задумчиво пожал плечами: — Мне показалось, что тебе это важно. А она… да всё равно когда-нибудь умрёт. — Не то чтобы это было важно тогда, но сейчас… Сейчас, наверное, да, важно. Спасибо. Я её сохраню. Они немного помолчали. К Юркиному разочарованию, Володя больше не ложился к нему на колени, а продолжал сидеть. Он смотрел на реку, думал о чём-то своём и вдруг, будто вспомнив ещё что-то, выпалил на одном дыхании: — Юра, когда ты понял, что относишься ко мне необычно? Это произошло тогда, в заводи, когда я предложил искупаться и… разделся? Юрку ужасно смутил этот вопрос. Покраснев, он протянул тихо и неуверенно: — Понял, может быть, там, но началось всё это раньше. — Раньше? — Володя вздохнул с облегчением и уставился Юрке в глаза. — Когда — раньше? Что я сделал? Тогда, когда разрешил тебе поспать у меня на плече? — Нет, ещё раньше. На каруселях, может быть. — Когда я трогал тебя за колено? — «Я, я, я», — раздражённо пробормотал Юрка. — Да при чём здесь ты? Это само произошло, ты ничего не делал. — Точно ничего? — Володя взволнованно закусил губу, взгляд его стал умоляющим. — Точно, — кивнул Юрка. — Хорошо… — протянул Володя, наконец ложась на землю и снова устраивая голову на Юркиных коленях. — Это хорошо. Не желая больше сдерживаться, Юрка осмелился снова протянуть руку и коснулся его головы. Володя наконец закрыл глаза, а Юрка стал гладить его волосы, замерев всем остальным телом на несколько долгих, сладких минут. — Выключить радио? Может, всё-таки поспишь? — чуть погодя спросил он. — Всё равно не смогу. — Волнуешься из-за спектакля? — Да нет, просто когда долго не спишь, засыпать становится труднее и труднее, а я не спал уже две ночи. — Если не можешь уснуть ночью, спи днём. Прямо сейчас, а я тебя покараулю. — Зачем меня караулить? — он улыбнулся. — Я никуда не уйду. — А я прослежу за тем, чтобы никто не пришёл к нам. А ещё — поучу сценарий, — хмыкнул Юрка. Володя кивнул: — Давай попробуем. Юрка убрал руку с его волос и только взял тетрадь в обе руки, как Володя, не глядя, снова забрал у него левую и положил её обратно к себе на голову. Юрка усмехнулся. Но на Володином лице не отразилось ни следа эмоций. Юрка пытался учить роль, но сосредоточиться на тексте не получалось. Он то и дело опускал взгляд вниз, на Володино лицо, заглядывался, наблюдая, как дрожат его веки и ресницы. Любуясь и переживая одновременно. — Всё равно не можешь? — тихо спросил Юрка. — Никак, — со вздохом ответил Володя. — Спеть тебе колыбельную? — хохотнул Юрка. — Да. Но лучше сыграй. На спектакле. Я так хочу увидеть самого необыкновенного, самого лучшего на свете Юрку за фортепиано и услышать «Колыбельную». Ты же её так любишь, а я… так хочу посмотреть на тебя. Полюбоваться. Очень хочу. Сыграй её для меня. Юрка бы скорее ивовый ствол зубами перегрыз, чем отказал бы ему сейчас. После таких слов он почувствовал себя лучшим на всей планете. Разве можно было не почувствовать? Разве можно было не стать лучшим? И Юрка стал. — Я сыграю. Для тебя. Вернувшись в лагерь сразу после отбоя, он нарисовал на длинном листе бумаги клавиатуру и начал тренировать визуальную память. А ещё раздобыл нотный лист, переписал ноты «Колыбельной» и сунул их в карман, чтобы всегда были с ним, чтобы повторять их при любом удобном случае. Только вот этим вечером не успел потренироваться, потому что Ольга Леонидовна завалила его работой по самые уши. А когда он её выполнил, будто издеваясь, дала ещё. Видимо, рассудив, что оболтус Конев и есть причина Володиных неудач, эта вяленая чехонь начала гонять его и в хвост, и в гриву по всему лагерю с тысячью поручений и задач. Володя же с головой окунулся в вожатские дела — пятый отряд тоже готовил сценку к родительскому дню. У Юрки совсем не было ни времени, ни возможности ему помочь, увидеться. Огорчённые донельзя, вечером они кое-как улучили десять минут, чтобы побыть вдвоём. Юрку соблазняла мысль, что они могли бы встретиться ночью, но после новости, что Володя не спал двое суток, он даже мысленно не заикнулся предложить погулять после отбоя. А ведь Юрка в последнее время тоже спал плохо. Но он-то мог уснуть хотя бы на пару часов, а Володя не мог вовсе. И Юрка знал, что это не преувеличение — то, на что он не обращал должного внимания раньше, сейчас стало бросаться в глаза: тёмные круги под глазами, Володина вялость и подавленность. Как бы Юрка ни хотел быть с ним всегда, он не имел морального права требовать, чтобы Володя не спал вообще. ***
— Быстрее, выше, сильнее! — услышал он голос физрука Семёна, доносившийся со спортплощадки. Голос у того гремел будь здоров, на площади слышно. Юрка впервые в жизни официально — с благословения Ольги Леонидовны — пропускал зарядку, шёл к эстраде украшать её к концерту и слушал физрука. Ждал, когда от этого голосища затрещат деревья, и думал, что он, Юрка, и так всех быстрее, выше и сильнее, а ещё лучше — и вовсе всемогущ. Разве можно было считать иначе, если с ним, с оболтусом Коневым, происходили просто сказочные события? Володя, тот самый комсомолец-красавец-умниц Володя, целовал его в щёку, брал за руку и говорил: «Ты такой красивый, когда играешь». Да, случалось оно редко, но не по их вине. «Дай волю, — сказал вчера вечером Володя, — никогда бы тебя не отпустил». Перетащить пианино оказалось не такой уж и трудной задачей — у Юрки в помощниках был ушастый Алёша и завхоз Саныч, у пианино — колёсики, а у чёрного хода кинозала и у эстрады — специальные пандусы. Но инструмент всё равно было жалко. Пока волокли, Юрка беспомощно бурчал себе под нос: «Магнитофона им мало, а если дождь?» — а как установили и проверили звучание, выругался — как пить дать расстроено, «си» вообще не звучит. — Ну и кто теперь настраивать будет? — Да мало ли у нас умельцев, Юрок, найдём человека. — И завхоз бодрым шагом направился в административный блок. — А ты не умеешь? — наивно поинтересовался Алёша. — Настраивать? Конечно нет. Но как-то раз, кстати, попробовал — просто я ненавидел, когда оно звучит не так, а дождаться настройщиков терпения не хватало, вот и полез сам. Меня тогда чуть лопнувшей струной не прибило, — не без хвастовства заметил он. — Видишь шрам на подбородке? — Ничего себе! Вот ты смелый, Юрка! Знаешь что, вот говорили про тебя всякое, а я не верил. Отвечал, что Конев хороший парень — и правда же, так и есть! — Что это ещё за «всякое» и кто говорил? — Разное говорят: одни, что оболтус, другие, что, наоборот, в подвожатника метишь. Не обращай на это внимание, пусть что хотят, то и говорят. — Кто говорит? — спросил Юрка, думая на Ксюшу. — Ну… только по секрету, ладно? — Буду молчать как партизан. — Маша Сидорова Ольге Леонидовне на тебя жаловалась, что худрука от работы отвлекаешь, а ты вон пианино настраи… — Маша?! — выкрикнул опешивший Юрка. И добавил тише: — Ну Маша… Ну получишь у меня! — Эй, ну только по секрету, ты же обещал! — По секрету, Алёш, по секрету. Подошло время завтрака. Первым делом Юрка бросился искать Машу, чтобы выпытать, почему она на него наговаривает. Но Маши нигде не было видно. ПУКи сидели вдвоём, без Ксюши. Юрка подошёл к ним, спросил: — Вы не знаете, где Маша? Ульяна кокетливо улыбнулась: — А зачем тебе? — Да вот хотел сообщить ей, что в спектакле она больше не участвует, аккомпанировать буду я! — Во дела… — протянула Уля. — Посмотри в здании кружков. Они там с Ксюшей стенгазету рисуют к празднику. Спонтанная идея напакостить Маше так понравилась Юрке, что он решил не искать её. Знал, что через сарафанное радио новость об исключении Маши из спектакля разнесётся быстро, Сидорова сама его найдёт. Надо только Володю предупредить… Предупредив Володю и позавтракав, Юрка вернулся на площадь. Туда же явился и третий отряд во главе со своим вожатым. Они стали ждать музрука — был в лагере и такой специалист. Он отвечал за радио и концерты и должен был принимать у них номер. Юрка же уселся ждать завхоза Саныча. Тот явился довольный, радостно сообщил, что музрук настроит инструмент, и бодро отправился по своим завхозным делам. Музрук явился с аккордеоном, выслушал Юрку и потыкал по клавишам. Согласился и попросил подождать, пока не прогонят номер. Юрке скучать не дали — отправили помогать Алёше украшать сцену. Июльская жара мариновала пионеров третьего отряда, они уныло тянули песню из кинофильма «Гостья из будущего»: «Слышу голос из прекрасного далёка, Голос утренний в серебряной росе, Слышу голос, и манящая дорога Кружит голову, как в детстве карусель». Под этот унылый аккомпанемент Юрка с лопоухим товарищем вешал тяжёлые синие шторы. Оба умаялись — тонкие петли то сваливались с крючков, то рвались, и приходилось пришивать их прямо на весу. Музрук не хотел отпускать подопечных, и они продолжали не петь, а стенать грустную детскую песню о счастливом будущем. Юрка нет-нет, да отвлекался на неё. Он не особенно любил этот фильм, «Гостья» казалась ему слишком нудной, и если в первый раз смотреть было интересно, то во второй Юрка уже скучал. А посмотрел он все серии и не раз — дочка маминой подруги Тонька обожала этот фильм, но была ещё слишком мала, чтобы ходить в кино в одиночестве, и потому Юрка, мотивированный пятнадцатью копейками «на мороженое», исправно водил её на каждый сеанс. Он знал этот фильм едва ли не наизусть. Он знал и эту песню, но ни разу не вслушался и не вник в текст. А сейчас прислушался и загрустил — она напомнила ему о том, что время идёт, что скоро закончится эта смена и им с Володей придётся расстаться. Ребята всё повторяли и повторяли последний куплет: «Я клянусь, что стану чище и добрее, И в беде не брошу друга никогда, Слышу голос и спешу на зов скорее По дороге, на которой нет следа». От сумасшедшего солнца плавилась даже тень, но по Юркиной спине пробежал холод: «По дороге, на которой нет следа», — мысленно повторил он. И понял вдруг, что эта песня жуткая! Что она совсем не про счастливое будущее, а про утрату понятного, доброго настоящего — детства. Юрка уже утомился, голова кружилась от голода, а в воображении развернулись бредовые картины: он увидел широкую серую дорогу, себя, Володю и каждого из присутствующих здесь. Они шли вперёд, не догадываясь, что этот путь — путь в никуда, что идут они не сами, их тянет влекущая в неизвестность чёрная дыра будущего, которая неизбежно поглотит и его, и Володю, и всех этих детей. Он помотал головой и поспешил отвлечься: — Осталось повесить всего одну шторину. Юрке казалось, что они с Алёшей возятся бесконечно долго, а ребята всё поют и поют эту жуткую песню. Наконец горн позвал всех на обед. Юрка ел без аппетита, всё смотрел в дальний конец столовой на своего Володю. Тот стоял спиной, как обычно в шортах, белой рубашке и красном галстуке. Юрке подумалось вдруг, что пройдёт всего ничего времени и Володя уже не будет их носить. Что Володя изменится и Юрка тоже изменится, они оба неизбежно повзрослеют. Он понял, что не хочет взрослеть, не хочет в это «далёко» и даже хуже — боится. Меньше чем через неделю они расстанутся. Может быть, не навсегда, может быть, даже не на годы, а только на месяцы, но расстанутся. И каким Юрка увидит его следующим летом? Станет ли Володя выше ростом и шире в плечах? Реже или чаще будет улыбаться? Станет ли его взгляд строже или более усталым, чем сейчас, а может, наоборот, — мягче и добрее? Столько вопросов, и никто не сможет дать на них ответа. Обед закончился, десертный сухарик с изюмом немного поправил Юркино настроение. Он свистнул ещё один, решив перевести с его помощью настроение из нейтрали в плюс, но глянул на полуголодного Володю — ребята опять расшалились, не дав ему нормально поесть, — и решил оставить сухарик ему. На выходе встретились, Володя запротестовал, настаивая, чтобы Юрка жевал его сам, но Юрка был непреклонен. Володя поблагодарил и обещал, что, как разберётся со своей босоногой ордой, встретится с Юркой у эстрады, если успеет до начала торжественной линейки. Юрка шёл обратно и думал: «Тоже мне новость — смена кончится. Конечно, кончится. Всё кончается, и она кончится. Но почему так скоро?» А ему-то казалось, что всё это навсегда. В лагере, где день идёт за два, многим так кажется. Юрке не верилось, что меньше чем через неделю изменится вся его жизнь: не будет ни леса, ни лагеря, ни друзей, ни театра, ни Володи. И уже не будет того Юрки Конева, которого мама посадила на лагерный автобус, ведь он уже изменился. Какой-то месяц назад он и помыслить не мог, что будет заниматься тем, чем занимается: помогать, активничать и особенно, что снова станет играть на фортепиано. Вот мама обрадуется, когда Юрка уберёт бардак с инструмента! Вот только будет ли он сам рад, вернувшись в тесную комнату старой квартиры в серой девятиэтажке, одной из тысяч в его пыльном городе? Уже опостылевшая тоска снова охватила Юрку, и, чтобы её развеять, он отправился к прекрасному инструменту, помогающему забыть о чём угодно. Алёша и другие ответственные за украшение площади разбежались по своим отрядам. Время близилось к отбою, в лагере царила тишина. Только повариха Зинаида Васильевна, гремя, тащила из кладовых кастрюли, да оба физрука, Женя и Семён, разгадывали кроссворды, сидя на лавочке в тени яблони. Юрка поднялся на пустующую сцену. Проверил, настроено ли пианино, удовлетворённо кивнул, вынул из кармана мятый листок с «Колыбельной», уселся за инструмент, поставил ноты. И жизнь засияла новыми красками. Нежная мелодия потекла по раскалённому воздуху мёдом. Юрка сосредоточенно склонился над клавиатурой. Пальцы парили над клавишами и замирали, едва их касаясь. Чёрные «соль-бемоли» и «ля-диезы» сменялись между второй и третьей октавами глубокими «до», и пальцы тут же порхали обратно — к светлым «ля» и «фа». Но Юрка был недоволен. Пьеса непростая, после долгого перерыва давалась ему с трудом. Ничего не получалось, он то и дело фальшивил и раздражённо дёргал головой. Снова и снова повторяя, перебирая пальцами клавиши, Юрка начал думать о том, что, может, права была экзаменаторша тогда в школе. Может, он правда бездарь? Вдруг перед глазами потемнело — кто-то, подкравшийся сзади, закрыл ладонями его лицо. — А так можешь? — негромко спросил Володя. По голосу было слышно, что он улыбается. — Эй, отпусти! — деланно возмутился Юрка. — Не-а. Вот скажи, Юр, — начал он, не убирая рук, — ты собой доволен? У нас спектакль через три дня. Давай, тренируйся усиленно, чтобы всё успеть и смочь. — Я смогу, только не прямо сейчас, у меня настроение не то. Ну Володь, убери! Или давай так — я сыграю её с одним закрытым глазом. — Вот ещё! Тоже мне нашёл дурака. Нет уж, оба. — Не буду! — Ладно, давай тогда так? — он чуть-чуть раздвинул пальцы. Юрке стало видно клавиатуру. — Во-о-от! Другое дело! — Юрка засмеялся. Оглядевшись по сторонам, убедился, что танцплощадка совсем опустела, откинул голову и упёрся затылком Володе в живот. Посмотрел на него снизу вверх, улыбнулся. Володя улыбался тоже. Они играли так до тех пор, пока Володя резко не убрал руки и не отшатнулся в сторону. Юрка вздрогнул от неожиданности, открыл глаза, проследил за его взглядом. У края сцены, уставившись на них округлёнными глазами, стояла бледная Маша, сжимая в руках метлу. Юрке стало неловко, но при взгляде на испуганного Володю страх передался и ему. — Куда летишь? — брякнул Юрка, чтобы разрядить атмосферу и перевести всё в шутку. — Что? — зло протянула Маша. — На метле, — объяснил Юрка. — Стоишь тут, делаешь вид, что метёшь чистую площадь. — Это, по-твоему, смешно, Конев? И вообще, что всё это значит? — Ты о чём? О том, что ты ведьма, или о том, что стукачка? — Юра, прекрати! — вмешался Володя. — И ты, Маша, тоже! Я тебе уже объяснил, что он пошутил. Юра на спектакле будет играть только «Колыбельную»! — А зачем он тогда девочкам сказал… Их прервал горн, поднимающий пионеров с отбоя. Если бы не он, Юрка бы Маше голову откусил — так на неё рассердился. Вскоре Митька по радиопередаче объявил о сборе на торжественную линейку. День пролетел незаметно. Сначала линейка: флаг, пионерский салют, «Синие ночи». Потом все ринулись на спортплощадки соревноваться. Прыгали в мешках, тянули канат, бежали эстафету — Юрка, кстати, обогнал вожатого третьего отряда, — играли в лапту. Потом всех взрослых мальчишек позвали на футбол. В команде соперников был и Володя, и тогда Юрка, сосредоточенный только на мяче и воротах, задался целью победить команду вожатых даже в одиночку, но вышла ничья. Последнюю часть праздничного дня, концерта, Юрка ждал меньше всего. Всё-таки участвовать всегда было интереснее, чем просто смотреть, а тут и смотреть-то было не на что. Единственным, что заинтересовало и заставило посмеяться, оказался номер пятого отряда, где ребята представляли сценку про запуск ракеты с космодрома Байконур. Лётчиком и одновременно космическим кораблём был Сашка. Он, помещённый в серый картонный цилиндр с головы до пят, гордо взирал на зрителей из круглого отверстия для лица и потрясал надетым на голову конусом в цвет корабля. За пультом управления стоял Пчёлкин и яростно тыкал по красной, тоже картонной, кнопке. По сигналу Сашки «Вжух!» его запустили в космос, вокруг забегали девочки-звёздочки, а все остальные ребята из пятого отряда запели песню про Землю в иллюминаторе. Юрке было совершенно непонятно, при чём здесь день рождения лагеря, но смешно. Во время выступления следующего отряда Юрка заскучал. Стал вертеться на месте и искать глазами Володю. Нашёл очень быстро — он сидел позади Юрки на два ряда, склонил голову, глаза его были то ли опущены вниз, то ли закрыты. Володя выглядел в точности так, как иногда на репетиции — будто читал лежащую на коленях тетрадь. Но сейчас не репетиция, и тетради у него на коленях не было. Номер закончился, второму отряду зааплодировали, и вдруг Володя клюнул носом, вздрогнул и резко поднял голову. По тому, как он захлопал глазами, Юрка догадался — вожатый уснул. Ему не удалось уснуть в тишине под ивой у Юрки на коленях, но получилось здесь — в грохоте концерта, сидя рядом с Ольгой Леонидовной. А она, разумеется, не могла этого не заметить. Тут же озабоченно уставилась на Володю, что-то у него спросила, но, услышав ответ, не стала упрекать, как ожидал Юрка. Наоборот, она поманила Лену, сказала что-то ей на ухо и кивнула Володе. Тот тут же поднялся и ушёл. Юрка догадался — спать. «Ну и хорошо», — подумал он и стал в очередной раз слушать унылую песню про прекрасное далёко. Вечера Юрка ждал, как манны небесной. Когда началась праздничная дискотека, он тут же бросился к корпусу пятого отряда. Оказавшись внутри, сделал всего пару шагов по тёмному коридору, как подпрыгнул на месте — кто-то уткнулся ему в живот и пискнул от неожиданности. — Саша? А ты чего не в палате? Опять за смородиной охотишься? — Да нет, — пытаясь отдышаться, просопел Сашка, — я пописать пошёл. Володя спит, а у нас Женя сидит, страшилки рассказывает… — Что, — хмыкнул Юрка, — такие страшные? — Да нет, — уныло повторил Сашка, явно не понимая шутки. — Наоборот, про ССД. Так скучно! Юра, спаси нас! Разрываясь между желанием прийти в комнату Володи — тем более что он там один, — и долгом помочь спящему вожатому уложить детей, Юрка долго сомневался. Опомнился лишь тогда, когда оказался на пороге спальни, и не сразу заметил, что Сашки рядом с ним уже нет. В спальне было темно. Возле двери на стуле, зажав в руке фонарик, сидел Женя и вещал устрашающим голосом: — Машина с надписью ССД, которая значит «смерть советским детям», остановилась рядом с мальчиком, и из неё вышел дяденька. Он подошёл к мальчику и стал уговаривать, чтобы тот сел в машину, он обещал подарить щенка, конфеты, игрушки. Но мальчик не соглашался. Он испугался и побежал, а машина поехала за ним… — Юла! — радостно заверещал Олежка. Физрук подпрыгнул. Мальчишки весело загалдели: «Давай к нам!», «Ласскажи стлашилку!», «А это правда, что такие машины есть?» — Давайте послушаем Женю, — предложил Юрка, усаживаясь на Сашкину пустую кровать и лихорадочно соображая, что делать дальше. Перспектива просидеть с мальчиками до общего отбоя, а потом провести ночь в одиночестве Юрку не прельщала. Женя продолжил замогильным голосом: «Мальчику удалось спрятаться в заброшенном доме и не попасться в руки шпионов, но если бы они его поймали…» Но ему не дали закончить. Дверь спальни распахнулась, на пороге появился сонный, лохматый и помятый Володя, за его спиной маячил довольный Сашка. Не в силах сдержать вспыхнувший внутри него восторг, Юрка невольно шагнул Володе навстречу и схватил его за руку. Володя стиснул его ладонь в ответ, делая вид, что это простое рукопожатие. Дети возликовали: «Сейчас будет хорошая страшилка!» Даже Женя обрадовался приходу вожатого, закатил глаза и простонал: — Ну наконец! Мне можно идти? — Можно, — прогнусавил сонным голосом Володя. — Спасибо, что подменил. — А теперь расскажешь страшилку? — пискнул, хитро прищурившись, Сашка. И тогда Юрка догадался, что проснуться вожатому помогли. А сообразив, что Володя ещё и, должно быть, голодный, он вовсе запаниковал: куда бежать и что делать, чтобы накормить его? Тем временем Володя неловко плюхнулся на край незанятой кровати, попытался пригладить рукой всклокоченные волосы, но на деле, наоборот, только взлохматил их. Растерянный, он прошептал Юрке на ухо: — А что рассказывать-то? Мы давно ничего не придумывали. — Так придумай! — велел Юрка. Он коснулся его уха носом, делая вид, что случайно. — Я сейчас не соображаю совсем, — буркнул Володя. И будто в подтверждение недавнему Юркиному страху, что Володя хочет есть, по комнате разнёсся новый звук — это урчал от голода его живот. И тут на Юрку снизошло озарение — почти каждому ребёнку родители передают передачки, а это значит, что у детей есть еда! Юрка оживился: — Даю фору в пять минут. Придумывай. Давая Володе время, он встал посреди комнаты и начал командовать: — Слушайте все! Чтобы мозг вашего вожатого мог думать, ему нужно топливо, то есть еда. Лезьте в закрома, скребите по сусекам, вашего вожатого надо накормить! — А что такое сусек? — спросили в правом углу у окна. — А закорм? Или закром? — спросили в левом — возле двери. — Передачки ваши, — объяснил Юрка. — Осталось что-нибудь из передач или слопали всё? Саня, я точно знаю, что у тебя под подушкой есть печенье, — он ткнул пальцем на Сашкину кровать. — Меняю полпачки на отменную страшилку. — Откуда вы знаете, что у меня есть печенье? — насупился толстяк. — Оттуда, что я каждое утро проверяю ваши кровати, — вклинился, подтвердив Юркину догадку, Володя. На удивление Саня не стал спорить, вытащил пачку «Юбилейного», прижал печенье к груди и спросил с сомнением: — А страшилка точно отменная? — А это смотря какое печенье, — Юрка скрестил руки на груди. — Но главное, что она свежая и основана на реальных событиях! — Володя дал понять Юрке, что придумал, о чём рассказывать. — Ого! — Санька довольно кивнул, но его рука всё равно дрогнула, когда он протягивал Володе печенье. — Если страшилка всё-таки плохая будет, то вернёшь печенье обратно! Володя кивнул и, быстро сняв обёртку, захрустел печеньем. — Жёваное? — хмыкнул Юрка. — По рукам! — Нет, не жеван… — Только и успел возмутиться Сашка, как Володя, толком не прожевав, начал рассказывать. — Вот буквально позавчера под утро, представляете, проснулся я от какого-то странного шороха в комнате. Открываю один глаз, смотрю на пол, там какое-то странное чёрное пятно по полу ползёт, размытое, со страшными острыми очертаниями! И ползёт аккурат к Жениной кровати, да ещё и при этом устрашающе шуршит так… — Он захрустел очередной печенюшкой. — А Женя спит как ни в чём не бывало. Меня ужас сковал, я не понимаю, что это и что оно может сделать! А пятно внезапно остановилось! Потом стало вертеться на месте, развернулось у Жениной кровати и направилось ко мне! А я даже очки на тумбочке нащупать не могу — двинуться страшно! Ну, кое-как нащупал книжку вместо очков, отполз на край кровати, готовлюсь к атаке… Пятно всё кружится по комнате, снова к Жене ползёт. Воспользовавшись ситуацией, я вскочил и подобрался к нему, но только замахнулся… пятно бросилось мне в ноги! Я вскрикнул, отскочил. Проснулся ничего не понимающий Женя. Я ему пальцем ткнул, он его увидел и как давай ругаться! А потом стянул с кровати плед и набросил прямо на пятно! И говорит мне: «Володя, надень очки!» Я пробрался к тумбочке, нацепил очки, а Женя в это время смотал плед в комок и взял его в руки. Я смотрю, а оттуда высовывается… розовый нос! И фырчит! Признавайтесь, кто нашего Фыр-фыра из зелёного уголка сюда притащил? Чуть до инфаркта вожатого не довели! Юрка не удержался — засмеялся в голос. Его смех подхватили ребята. — Это никакая не стлашилка! — весело пискнул Олежка. — Это смешилка! — Какая еда, такая и страшилка. Вас же предупреждали! — заявил Юрка и, подражая Володиному начальственному тону, велел: — Всё. А теперь пора спать. — Под одеяла. И без разговоров, — подхватил Володя. Уложить детей спать удалось только спустя полчаса. Оказавшись на улице, вдохнув свежий, ещё тёплый воздух, Володя весело спросил Юрку: — Как ты? Как день прошёл? — и стиснул его ладонь второй раз за день. — Я соскучился! — вырвалось у Юрки. Будто со стороны услышав, что сказал, Юрка мгновенно залился краской и охрип — сболтнул уж очень откровенное. Кашлянул и похлопал по сиденью карусели, приглашая Володю сесть рядом. А тому, похоже, понравилось услышанное, он улыбнулся и, рисуясь, поправил очки. — Я тож… — не успел Володя закончить, как его прервали. Из женской палаты раздался истошный визг двадцати голосов. Володя бросился на крыльцо, стал дёргать ручку двери, но дверь оказалась закрытой изнутри. Юрка помчался к окну, подпрыгнул и увидел, как по комнате «летают» привидения в простынях с фонариками. — Володь! Всё нормально, это не диверсия. К девчатам приведения залетели, — сообщил он, смеясь. Володя прибежал к нему, тоже заглянул, и Юрка почувствовал, как между делом Володя обнял его за талию. — Шесть привидений! — воскликнул вожатый так, будто ничего особенного не происходило, мол, ну обнял, так и должно быть. — Давай ловить! Он отцепился и с азартной улыбкой рванул к другой двери — в комнату мальчишек, которая оказалась не заперта. Юрка стоял под окном и смотрел, как несколько секунд спустя Володя с диким воплем «Ага!» вломился к перепуганным девчатам, отодвинул растерянную и растрёпанную Лену и поймал первое привидение. Остальные с перепугу полетели на улицу и открыли запертую дверь. А там их ждал Юрка. Они вышли из отряда, только когда все привидения были обезврежены, доставлены в свою палату и уложены по кроватям. — А чего ты такой весёлый? — удивился Юрка. Раньше Володя всегда сердился на непослушание, а Юрку это забавляло, но теперь всё получилось наоборот. Он и не заметил, когда они успели поменяться местами. — Во-первых, наконец-то выспался, во-вторых, понял, что если не научусь относиться к шалостям с юмором, этих мелких я просто поубиваю, — хмыкнул Володя. — Видимо, страшилка в этот раз на самом деле оказалась плохой. Не сработала, — Володя взял Юрку за руку и повёл за собой в кусты. Густые заросли то ли сирени, то ли какого-то другого кустарника — Юрка не разобрал в темноте, — кучковались на отдалении. В них было темно и тихо, казалось, здесь можно спрятаться ото всех, даже от привидений с фонариками. При том что Володе с Юркой был виден весь двор. Но они больше никого не стерегли, не ждали и ни за кем не следили. Наконец оставшись наедине, они были заняты только друг другом и трепетно обнимались, перешёптываясь о всякой ерунде. Спустя не больше получаса на тропинке, ведущей к корпусу пятого отряда, раздались чьи-то шаги. Юрка услышал их первым и отпрянул от Володи: — Слышишь? Володя прижал палец к губам и выглянул из кустов, слегка отодвинув ветку. Так что Юрка тоже увидел. По тропинке шагала Маша. Она заглянула в окно спальни девчат, долго смотрела, видимо, искала кого-то в слабо освещённой ночником комнате. Юрка и сам догадался кого — Володю. Не найдя там вожатого, Маша подошла к другому окну — мальчиков. Посмотрела, подождала, прислушалась. Сообразив, что и там его нет, побрела через клумбу к третьему окну. — Моя комната, — прошептал Володя. Там было абсолютно темно, Маша быстро вернулась на крыльцо и, тихонько скрипнув дверью, осторожно пробралась внутрь. Володя заметно напрягся. — С ума сошла? Куда она лезет? — Володя дёрнулся в сторону и выскочил бы, если бы Юрка не схватил его за локоть. — Постой! У тебя там есть что-нибудь не то? В смысле компромат какой или что-то такое? — Да нет вообще-то, — задумался он. — Вот и не вылезай. Увидит, что ты по кустам шатаешься, что подумает? — Да чёрта с два я буду тут прятаться, пока кто-то роется в моей комнате! Володя выскочил из-за кустов вовремя. Маша вышла минуту спустя и столкнулась с Володей в дверях. Юрке выходить было уже слишком поздно. Тревога росла с каждой секундой, ужасная догадка не давала спокойно стоять — неужели влюблённая Маша спятила настолько, что теперь следит за Володей? Борясь с безумным желанием наброситься на неё и высказать всё, что думает, Юрка замер в кустах и чувствовал себя беспомощным идиотом. Крыльцо было слишком далеко, он не только не слышал разговора, Юрка не мог и прочесть его по губам — слабая лампочка мерцала из-за кружащегося комарья, разглядеть что-нибудь было невозможно. Одно было ясно — Маша ответила Володе такое, что свело на нет всё его возмущение. Они закончили. Маша не торопясь вышла на тропинку и только спустилась вниз, как Юрка вынырнул из кустов и подбежал к Володе: — Ну? Что сказала? — выпалил он, задыхаясь от волнения. — Она искала тебя… — ответил Володя обескураженно. — Сказала, что Ирина тебя ищет и раз тебя не было в театре, Маша подумала, что ты можешь быть со мной. Не могу сказать, что это странно. Вы в одном отряде, она часто помогает Ирине, и это как раз таки нормально, но… я не ожидал. — Нет уж, все это как раз таки странно! Знаешь, мне сказали тут, что Маша на меня наговаривает. Она вообще очень странно себя ведёт, ты заметил? Слишком часто появляется рядом с нами… — А ты не преувеличиваешь? Увидев чуть снисходительную улыбку Володи, Юрка смутился. Наверняка он подумал, что Юрка слишком хорошо помнит их танец и до сих пор ревнует, поэтому готов обличить Машу в чём угодно. И если Володя действительно думал так, то он был прав. Пылкое Юркино желание выскочить из кустов и поймать шпионку с поличным было вызвано именно ревностью. Но аргументы в защиту своей теории у Юрки тоже нашлись: — Она не первый раз гуляет по ночам. Помнишь, тогда Ира пришла в театр и на меня набросилась, мол, что я с Машей делал и где гулял? А ведь и правда, где бы мы ни были, она всё время рядом. Володь, мы должны рассказать про её прогулки! — Разберись сначала с Ириной. И Юрка отправился к ней почти сразу. Всё равно настроение у него было испорчено, а на Володю опять нашла паранойя, и он постоянно замирал, прислушиваясь, оглядывался по сторонам и не позволял касаться даже своей руки. А вечер уже подходил к концу. Наскоро попрощавшись с Володей, Юрка вернулся в свой отряд и нашёл вожатую. Ожидал, что она с порога нахмурит брови и закричит, уже приготовился лепетать оправдания, но Ира уставилась удивлённо и ответила: — Вообще-то нет, не искала. — Юрка уже подставил руки ловить челюсть, как Ира ойкнула. — А где ты, кстати, был? — С Володей. — Ты вообще видел сколько времени?! Юра, отбой для кого играют?! Если ты задерживаешься, то должен предупредить! Юрка засыпал, борясь со смешанными, полными тревоги чувствами. Вокруг Володи постоянно вилось много девушек, но Юрке казалось, что Маша мелькает уж слишком часто. Должно быть, это всё-таки ревность. И вдобавок он, видимо, заразился Володиной паранойей. жүктеу/скачать 1,5 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|