Образ древности в советской историографии: конструирование и трансформация
Образ эллинизма А.Б. Рановича и его судьба
жүктеу/скачать 2,89 Mb. Pdf көрінісі
|
Крих С. - Образ древности в советской историографии. Диссертация
| 3.4. Образ эллинизма А.Б. Рановича и его судьба
Образ эллинизма, созданный А.Б. Рановичем, возможно понять только в том случае, если для начала обратиться к образу эллинизма, созданному М.И. Ростовцевым, который, без сомнений, был важным явлением на пути развития историографии данного периода. Эллинизм – сравнительно позднее дитя историографии Нового времени. Введение самого слова в научный оборот И.Г. Дройзеном знаменовало начало изучения в первую очередь развития эллинской культуры после похода Александра. Представление об эллинистическом мире как особом сюжете общественного развития древности начало формироваться гораздо позже и потому почти не оставило следов в солидных исторических теориях XIX в., в частности, в марксизме. Рост интереса к эллинизму связан был, прежде всего, с развитием папирологии, доставившей обильную информацию о птолемеевском и римском Египте, позволившей увидеть, с одной стороны, связь между эллинистическим миром и классической Элладой, а с другой – отметить влияние Восточного Средиземноморья на последующее развитие античного мира. В этом отношении изучение эллинизма сыграло одну из важнейших ролей в трансформации образа античности в XX в. Эллинистический мир было соблазнительно истолковать в качестве связующего звена между восточным и греко-римским мирами, таким способом достигалась целостность и даже сюжетность древней истории, по меньшей мере в рамках Средиземноморья и Ближнего Востока. Вероятно, это общее стремление лежало и в основе увлечения Ростовцева древностью, причём в самом широком смысле: его изначальная устремлённость как учёного ко множеству тем древней истории, интерес к Египту и к древностям юга России, внимание к вопросам искусства и экономики, тщательность работы с археологическими, письменными, эпиграфическими источниками указывают не столько на неустойчивость его интересов, сколько на стремление увидеть древний мир в его целостности,
257
фактологической и географической, – охватить те регионы, что ранее считались его периферией и учесть те источники, что прежде не вводились в оборот. Парадокс состоял в том, что Ростовцев был учёным с энциклопедическими целями в эпоху, когда энциклопедизм становился невозможным. В плане охвата материала с этим можно было справиться, сузив тематику: скажем, до социально-экономической истории (что, впрочем, и само по себе было амбициозной задачей). Но куда более существенная проблема заключалась в том, что энциклопедизм становился отныне невозможным и методологически: конечно, до эпохи отказа от метанарративов было ещё более полувека, но сомнение в принципиальной достижимости исчерпывающего и при том связного рассказа о предмете к тому времени уже давно проникло в умы не только теоретиков науки, но и всех учёных. 122 А обилие материала, с которым сталкивался Ростовцев, и его неумение закрывать глаза на значение каждой новой находки тем более предотвращали его от безапелляционных итоговых выводов. Этот парадокс в полной мере воплотился в «Социально-экономической истории эллинистического мира»: она могла быть задумана только при установке на целостность охвата материала, а реализована только при условии отказа от выполнения этой установки. Отсюда те столкновения разных тенденций, которые заставили Момильяно говорить о фактических двух книгах в одной. Мы можем, однако, продемонстрировать это на другом примере. Как было сказано выше, Ростовцев начинал изучение эллинизма именно с птолемеевского Египта и был прекрасно осведомлён о самых последних находках и трудах в этом направлении. Логично было бы предположить, что именно Египет станет для Ростовцева исходным пунктом для построения образа эллинистического мира. Однако это не так. Некоторые следы
122
В этом отношении показателен пример Эд. Мейера: он не верит К. Лампрехту, но, пожалуй, ещё менее – Г.В.Ф. Гегелю. Мейер Э. Теоретические и методологические вопросы истории. М., 1904.
258
первоначального структурирования эллинизма по египетскому лекалу в ростовцевской истории остались, но они по большей части «расколдованы»: политика Селевкидов и Атталидов сравнивается с птолемеевской, иногда подчёркивается их сходство, иногда влияние, но нередко и отличия. 123
типического развития. Что же остаётся? Само развитие, тем не менее, и оно – неоднозначное, многонаправленное (отдельные периоды упадка не были катастрофическими в одних регионах и сочетались с расцветом в других 124
), и фактически без его важнейшей поворотной точки, отсутствие которой делает таким ощутимым пропасть между первым и вторым томами: описания поворота от расцвета к упадку. Важнейшая IV глава, рассказывающая о «равновесии сил», оказывается рассказом о прекрасном начале развития нового типа общества и экономики, но уже V глава будет рассказывать о начале его конца. Если в своих предварительных набросках будущей итоговой работы Ростовцев в общем уверенно прослеживал основные черты развития, указывая на то, как формировался эллинистический капитализм и почему нестабильность спроса на его продукцию прекратила его движение по пути дальнейшего технического совершенствования, 125 то в самой работе он гораздо менее однозначен. Он признаёт, что наши знания о доэллинистическом времени слишком недостаточны, а потому сложно говорить с уверенностью о том, что нового внёс именно эллинизм в экономическое развитие древнего мира, и ещё тяжелее различить его технические нововведения с теми, что имели место в эпоху ранней Римской империи.
126 Что касается прогресса в области сельского хозяйства, то и здесь
123
SEHHW. P. 435, 449, 458, 475, 480, 496, 541, 1058, 1067, 1105, 1156-1157, 1165, 1120- 1121, 1260-1261, 1273, 1300 (Селевкиды), 557, 561 ff., 1522 (Атталиды). Реже говорится о влиянии Селевкидов на Атталидов: Op. cit. P. 640, или схожести Птолемеев с Селевкидами: Op. cit. P. 1075.
124
Op. cit. P. 125, 712, 825.
125 Ростовцев М.И. Эллинистический мир и его экономическое развитие. С. 223-224.
126 SEHHW. P. 1134.
259
Ростовцев, при всём его внимании к трактатам о новом типе рационального управления поместьем, признаёт, что технический прогресс при этом, вероятно, отсутствовал вовсе. 127
Конечно, не отрицает он и преимущественно аграрного характера экономики большинства хозяйствующих субъектов эллинистического периода: от отдельных крестьянских хозяйств до огромных поместий и отдельных городов. 128
возникает образ эллинизма, который, вероятно, оказался сложнее, чем тот, что первоначально виделся автору. Эллинизм видится Ростовцеву периодом единства, не раскрывшего своих возможностей, взлёта, который не имел продолжения, хотя и привёл, через муки перерождения, к единству Pax Romana. И поскольку историк столь часто говорит нам о трудностях нашего познания, кажется, он останавливается на самой грани признания, что эти трудности – объективные, поскольку нет ничего более сложного, чем изучать прерванный полёт. Но другой парадокс Ростовцева состоит именно в том, что он не может признать этого, как по своей методологической установке на полноту знания, так и по своей непокорной трудностям, ищущей натуре, он может сказать лишь, что пока наши знания недостаточны. Если иного исследователя эллинизма могла бы увлечь романтическая прелесть незавершённости истории, то Ростовцева привлекают сила и энергия развития, и многочисленные рецензенты правы, когда указывают, что описание бурной деловой жизни Родоса, его гаваней, энтузиазма и кипучей деятельности его граждан лично приятно автору труда. Но они не правы, когда идут следом за стереотипом и утверждают, что Ростовцев уделял этим темам чрезмерное внимание. Напротив, на фоне всепобеждающего и самоубийственного этатизма Птолемеев, 129 путаной политики Селевкидов или страданий Малой 127
Op. cit. P. 1186.
128 Op. cit. P. 179, 206, 245.
129 Однажды Ростовцев, правда, оговаривается, что этот этатизм не был столь жёстким и прямым, как современный. Op. cit. P. 291.
260
Азии под пятой Рима рассказ о преуспеянии отдельных предпринимателей и сообществ занимает сравнительно скромное место. И поэтому история эллинизма для Ростовцева – драматична, если не трагична, ибо никогда не раскрывается полностью огромный потенциал, везде и всюду лишь намёки или начало, но почти нигде – расцвет или итоги. Не случайно поэтому, что VIII глава, при её впечатляющем объёме, оказалась скорее перечнем особенностей социальной и экономической жизни эллинизма, чем настоящим Что касается Рановича, он исходит, как мы могли видеть, из других положений. Для него важна не столько история эллинизма в своём поступательном движении, сколько эллинизм как этап в развитии древнего мира. Нужно ясно показать его связь с предыдущим и последующим этапами и тем определить его сравнительную ценность. Конечно, всё это выполнимо лучшим способом через типизацию. Поэтому историк уже в начале каждой главы, посвящённой отдельной стране, формулирует основные положения, которые после иллюстрирует материалом, и дополнительно повторяет их в конце главы. Поэтому он не обращает внимания на чередование периодов усиления и ослабления в отдельных царствах: для каждого из них у него, по сути, один расцвет и один упадок (и по сути, для всех один и тот же). Поэтому основные черты образа эллинизма раскрываются Рановичем через «типичный» пример царства Селевкидов. Рановичу было столь важно дать критику «феодализма» в Малой Азии у Мейера, Вебера, Белоха и Ростовцева не только из-за установившегося уже к тому времени в советской историографии представления о строгой последовательности социально-экономических формаций и решённого благодаря В.В. Струве вопроса об азиатском способе производства, но и потому, что это помогало Рановичу определить контекст эллинистической экономики. Отвергая феодальный характер зависимости малоазиатских крестьян, Ранович тем самым оставлял из существенных для этой эпохи форм эксплуатации только одну – рабовладельческую, которая и должна 261
быть единственной имеющей значение при анализе социальной истории древнего мира. Смысл развития аграрных отношений на эллинистическом Востоке: переход от восточного к античному типу рабовладельческого общества. 130 Поэтому и развитие техники было ограниченным: Ранович, вслед за Марксом и Энгельсом, убеждён, что этому мешало расширение сферы рабского труда. Это означало, что рост спроса на товары земледелия и ремесла приводил только к росту рабовладения, которое препятствовало техническому прогрессу и в конечном итоге убивало сам спрос населения. Напомним, что, по мнению Ростовцева, наличие рабского труда не могло тормозить технический прогресс, поскольку обычно рабский труд не был ни дешёвым, не легкодоступным. 131
Тем самым, Селевкидское царство, невзирая на его усилия по установлению государственного единства, было обречено. Выполнив объективно предназначенную ему роль, «призвав к действию дремлющие производительные силы», 132
царство Селевкидов не смогло организовать эти силы должным образом, не сумело сплотить рабовладельческий класс своего государства как единую эксплуататорскую организацию 133
и потому лишилось и большей части своих территорий, и симпатий рабовладельцев, которые всё более смотрели на Рим как на своего спасителя. Дальнейшая задача Рановича состоит в том, чтобы подтвердить образцовый пример, проследив те же тенденции и в остальных случаях. Как замечает Ранович в отношении Египта: «и здесь, хотя и в своеобразной форме, проявились общие исторические закономерности, которые наблюдаются и в других эллинистических странах». 134 Понятно, что в случае с Египтом доказать это положение было сложнее всего: преобладание крестьянского населения и преимущественная его эксплуатация были очевидным фактом, к тому же хорошо подтверждённым источниками.
130 Ранович А.Б. Эллинизм и его историческая роль. С. 158. 131
См., однако: SEHHW. P. 756.
132 Ранович А.Б. Эллинизм и его историческая роль. С. 133.
133 Там же.
134 Там же. С. 168; тж. С. 210.
262
Для решения проблемы Ранович использует приём, который можно назвать «расширение и сужение». Сводится он к тому, что при аргументации сложнодоказуемого положения акцент делается на один частный пример, который предлагается расширить до общего правила, а затем дополняется общими соображениями, которые предлагается, напротив, сузить для применения на конкретном материале. Приём этот уместно дополнить критикой тех данных, которые уже накоплены по вопросу и противоречат доказываемому тезису. В качестве частного примера, который должен быть возвышен до общего правила, советский историк берёт столицу Птолемеев Александрию, подчёркивая широкое распространение рабовладения в ней. «Александрия, типичный рабовладельческий город, оказывала своё влияние и на всё хозяйство страны, и расширение производства, стимулируемое также политикой первых Птолемеев, было возможно только путём всё большего применения труда рабов». 135
Итак: в Александрии было много рабов, а она типичный рабовладельческий город (то есть, вероятно, такой же, как Афины или Антиохия), следовательно, тут развивалась типичная рабовладельческая экономика, а она не могла не влиять и на весь Египет. Само по себе это рассуждение очень шаткое, если не будет дополнено второй частью приёма. Количество рабов в Египте кажется небольшим потому, что их неправильно ищут. «При изучении рабства в Египте необходимо иметь в виду своеобразие форм рабства в различных странах древности в разные времена. Иной раз недооценка роли рабства в хозяйстве объясняется тем, что исследователю рисуется какой-то «идеальный» шаблон раба … Между тем в Египте существовали формы рабства, которых нельзя подвести под шаблон». 136 Кабальное рабство, самопродажа за долги, прочие виды зависимости должны в совокупности создать впечатление если не развитой, то развивающейся рабовладельческой социальной системы.
135
Там же. С. 204.
136 Там же. С. 206.
263
Наконец, этот приём дополнен критикой других точек зрения, базирующихся на источниках. У нас нет статистики и нам неясна терминология: греки часто называли рабов σώματα, но в Египте этот термин употреблялся и по отношению к любым работникам; большинство учёных склоняется к мнению, что для Египта это обычно не рабы, но Ранович обращает внимание на недоказанность этого положения. 137 Кроме того, он выражает уверенность, что при росте числа находок частноправовых папирусов появится и больше данных о рабовладении. 138
обосновавший рабовладельческий характер древневосточной экономики. Это подтверждает заключение главы о Египте: «Обострение классовых противоречий, когда всё трудящееся население низводится до положения рабов… должны были привести, после некоторого подъёма, снова к упадку производительных сил…». 139
Тем самым Ранович признал, что рабы как таковые не играли решающей роли в расцвете и упадке экономики Египта, а вот «низведённые до положения рабов» труженики и были основным эксплуатируемым классом. В отношении Греции и Македонии Ранович и вовсе сосредоточивается на политической истории: доказывать рабовладельческий характер экономики этих стран он считает излишним, взаимодействия с восточной системой социальных отношений здесь не было, следовательно, «кратковременный подъём хозяйства в Элладе совершался в сущности на старой экономической базе». 140 Тем не менее, и здесь, «в своеобразной форме», проявились общие закономерности эллинизма. 141
137 Там же. С. 204. 138
Там же. С. 206-207.
139 Там же. С. 230.
140 Там же. С. 285.
141 Там же. С. 284. Повторение одного и того же клише («своеобразная форма») применительно к Египту и к Македонии можно объяснить как стилистическим недосмотром (имеющим объяснение в незавершённости книги), так и сознательным влечением к воспроизведению одних и тех же формулировок как наилучших.
264
Тем самым, в каждой главе основной части своей книги Ранович повторяет нам одно и то же: эллинизм – это важный этап в истории древнего общества и абсолютно закономерный. Его история, сколь бы она ни была полна политических интриг, в сущности своей недраматична: это было частичное развитие, и иным оно быть не могло. Рим здесь виноват не больше, чем стихийное бедствие виновно в своих разрушениях. Тут нечему сочувствовать, это достаточно классифицировать. Неслучайно Ранович так презрительно относится к психологии: как к психологическим объяснениям мотивов действий, так и вообще к роли отдельных личностей в истории – они лишь выразители общих закономерностей, а когда перестают им соответствовать, оказываются на периферии истории, как поздние Птолемеи или Селевкиды. Итак, ростовцевскому «прерванному полёту» эллинизма Ранович противопоставил свою «закономерную незавершённость». Какова же была судьба этой концепции в советской историографии? 142
Прежде всего, следует сказать о том, что основная концепция книги Рановича не стала аксиомой советской историографии даже на сколько бы то ни было непродолжительное время. С обстоятельной рецензией выступил К.К. Зельин. В ней признавались высокие научные достоинства книги и обращалось внимание на специфический подход к теме – дать «философию» истории эллинизма, 143
но уже Зельин критиковал работу за чересчур общую характеристику эллинизма вообще и отдельных политических деятелей в частности, невнимание к специфике отдельных стран (особенностям эксплуатации в том же Египте) и развитию производственных отношений. 144
история отдельных стран в эпоху эллинизма – слишком немного их он
142 О влиянии концепции Рановича см.: Климов О.Ю. Проблемы эллинистической истории в научном творчестве К.М. Колобовой // История. Мир прошлого в современном освещении. Сборник научных статей к 75-летию со дня рождения профессора Э.Д. Фролова. Под ред. проф. А.Ю. Дворниченко. СПб., 2008. С. 583.
143 Зельин К.К. Рец.: А.Б. Ранович, Эллинизм и его историческая роль. С. 142.
144 Там же. С. 145-147.
265
отобрал для освещения в своей работе и слишком раздельно их рассматривал, а потому упустил и тему римского завоевания. 145 В другой работе Зельин дал и общеметодологическую критику подходу Рановича: «недостаточно … доказывать отсутствие в том или ином государстве древнего мира феодально-крепостнических отношений или, обнаружив некоторое число рабов, приходить к общему заключению, что перед нами рабовладельческий строй». 146
В собственных работах К.К. Зельин выступает и против мысли Рановича (восходящей к В.С. Сергееву и отчасти к С.И. Ковалёву 147
) о том, что эллинизм – этап в истории рабовладельческого общества, заключающийся в распространении на Восток греческих рабовладельческих отношений. По мнению Зельина, при таком подходе можно представить, будто эллинизм – необходимая стадия развития любого рабовладельческого общества, а между тем
он был
явлением конкретно-историческим, ограниченным географически, и потому не может считаться обязательным для всех рабовладельческих государств. Зельин предпочитает говорить не о перенесении на Восток греческого рабовладения, а о сочетании эллинских и восточных элементов, воплощавшемся в разных пропорциях в зависимости от времени и места процесса. Именно понятие конкретно-исторического явления становится для Зельина базовым при определении эллинизма: «Не всякое сочетание эллинских и местных элементов есть эллинизм, но лишь то, которое совершалось в определённой исторической обстановке, создавшейся в результате развития греческих рабовладельческих полисов и восточных
145
Там же. С. 148. Заметим, что римское завоевание Востока так и осталось в советской историографии не до конца раскрытой темой. Один из современных авторов даже сожалеет, что «среди советских исследователей зарождения «римского империализма» … не нашлось собственных Дьяконовых или Машкиных, способных дать ответ оригинальным идеям Э. Бэдиана и Э. Грюна». См.: Суслов И.В. Проблемы восточной политики Рима (первая половина II в.) до н.э.) в отечественной историографии: советская школа против всего мира (1945-1991 гг.) // Antiquitas Iuventae: Сборник научных трудов студентов и аспирантов. Саратов, 2007. Вып. 3. С. 292. 146 Зельин К.К., Трофимова М.К. Формы зависимости в Восточном Средиземноморье в эллинистический период. М., 1969. С. 52.
147 Крих С.Б., Тарасова А.А. С.И. Ковалёв и «открытие» эллинизма в советской историографии // Вестник Омского университета. 2014. № 1 (71). С. 56-59.
266
государств и племён к началу IV в. до н.э., ко времени македонского завоевания». 148 Смешение для Зельина имеет именно принципиальный характер, не являясь очередной абстракцией: «Как те, кто эксплуатировал, так и эксплуатируемые, не составляли какого-то однородного целого, но представляли соединение отдельных частей, каждая из которых имела определённый статус, занимала определённое место по отношению к государству». 149
При этом, специально исследуя спорный и сложный пример Египта, Зельин, пусть и с несколько иными коннотациями (сомневаясь в применении рабского труда в полевом хозяйстве, широком распространении в ремесле, вообще заметной численности рабов, говоря о разнообразии форм зависимости), поддерживает мнение Рановича об эволюции рабства в птолемеевскую эпоху: прежде всего, широком распространении отдельных черт рабского состояния, «полурабских издольщиков». 150 Тем самым, с точки зрения изложения материала, если не акцентировать внимание на обычном для Зельина оппонировании ведущей тенденции в отечественной историографии, сводящегося к формуле «было не совсем так», то отвержения образа, смоделированного Рановичем, здесь нет. Зельин, наоборот, вынужден говорить о рабовладении, даже несмотря на внутреннюю противоречивость своих
заключений: «перед нами
вырисовывается особый
тип рабовладельческого государства с его своеобразными порядками. Это государство имело дело не с множеством рабов, без которых нельзя было представить самый хозяйственный процесс … но с массой , в которой различным образом и в различной степени сказывались признаки несвободы,
148
Он же. Основные черты эллинизма (социально-экономические отношения и политическое развитие рабовладельческих обществ Восточного Средиземноморья в период эллинизма) // ВДИ. 1953. № 4. С. 147.
149 Зельин К.К., Трофимова М.К. Указ. соч. С. 116.
150 Он же. Исследования истории земельных отношений в Египте II-I вв. до н.э. С. 157, 305, 95. Впрочем, В.В. Струве справедливо почувствовал, что терминология Зельина начинает дрейфовать уже в сторону мнения У. Вилькена и М.И. Ростовцева о близком к крепостному состоянии египетского трудового класса («государственные крестьяне» и т.п.). Струве В.В. Общественный строй эллинистического Египта // ВИ. 1962. № 2. С. 73 и сл.
267
тогда как рабы в полном смысле этого слова были сравнительно немногочисленны». 151 Доведи Зельин свои собственные выводы до логического конца, ему бы пришлось признавать тот самый этатизм Птолемеев, который был намертво связан с критикуемой буржуазной историографией и не в последнюю очередь с именем М.И. Ростовцева. 152
Зельин, конечно, не разделял воззрений Ростовцева, но, безусловно, в его работе, которую А.И. Павловская признает «значительнейшем в нашей науке исследованием социально-экономических отношений в эллинистическом мире», 153
уже намечен путь, который ближе к современной историографии эллинизма и всё дальше от подхода Рановича – другое дело, что Ранович прочерчивает ту грань, за которую не может шагнуть советский историк, если только он хочет быть советским. У Зельина, однако, было и принципиальное, методологическое расхождение с подходом Рановича, при этом чётко сформулированное. По мнению Зельина, мы не можем говорить вообще об этапах древнего общества в глобальном смысле: «В древности не было общего (мирового) хозяйства, как в новейшее время. В истории рабовладельческих обществ наблюдается разновременное самостоятельное прохождение различных этапов наряду с моментами взаимодействия». 154
В этой «другой» истории эллинизма Зельин прослеживает и внутреннюю динамику: от расширения и становления государств до усиливавшейся ассимиляции местными структурами эллинских порядков, условно (и подчёркивая эту условность) выделяя ряд периодов. 155
Это был, без сомнения, самый весомый аргумент против подхода Рановича, но чтобы этот аргумент был реально воспринят,
151
Зельин К.К. Исследования истории земельных отношений в Египте II-I вв. до н.э. С. 159-160.
152
Мысль об этатизме (само собой разумеется, без использования термина) мелькает, например: Зельин К.К., Трофимова М.К. Указ. соч. С. 117.
153
Павловская А.И. Константин Константинович Зельин (1892-1983) // Портреты историков. Время и судьбы. Т. 2. Всеобщая история. С. 100.
154
Зельин К.К. Некоторые основные проблемы эллинизма // СА. Вып. XII. М., 1955. С. 100.
155
Там же. С. 105-107.
268
историки должны были бы пересмотреть собственные принципы мышления, отойти от моноцентрической системы объяснений. И хотя именно версия Зельина получила чётко выраженную поддержку, 156
в 50-е гг. этот процесс едва только начинался. 157 Позже он будет продолжен и развит в работах Г.А. Кошеленко и ряда других исследователей. 158
Но даже работа с материалом, без пересмотра установок на восприятие хода истории, давала результаты, трудно согласовывавшиеся с концепцией Рановича. И.С. Свенцицкая, которая поставила задачу изучить зависимое население запада Малой Азии – то есть тот самый единственный проанализированный Рановичем пример, на котором основывалась его критика «крепостнического подхода» западных учёных, 159
– пришла к
156 Блаватский В.Д. Культура эллинизма // СА. Вып. XII. С. 109-115; Кац А.Л. Дискуссия о проблемах эллинизма // Там же. С. 116-122. Последняя статья является обзором дискуссии, состоявшейся 26-27 июня 1953 г. Наступала эпоха возрождения дискуссий, и, конечно, поэтому был так короток миг торжества классических исторических трудов по древности в советской науке. Как пишет А.Л. Кац (Там же. С. 122): «Два-три года назад книга А.Б. Рановича заслуженно рассматривалась как достижение советской историографии. Но советская наука движется вперёд…».
157
Кроме того, в «контр-концепции» Зельина были и свои недочёты, которые неизбежно вышли бы на поверхность, если бы Зельин попробовал её развернуть подробнее. Так, раз уж он признавал, что эллинизм – прежде всего, процесс взаимодействия греческого и варварского начал, он должен был признать, что от эпохи колонизации VIII-VI вв. эпоха эллинизма отличалась только масштабами («он протекал в совершенно иных масштабах, отличался иной интенсивностью и характером»). В этом случае начинала ускользать специфика эллинизма. Зельин К.К. Некоторые основные проблемы эллинизма. С. 104.
158 Кошеленко Г.А. Греческий полис на эллинистическом Востоке. М., 1979; Саркисян Г.Х. Самоуправляющийся город Селевкидской Вавилонии // ВДИ. 1952. № 1. С. 68-83.
159
Работы Свенцицкой по Малой Азии, кажется, были отчасти спровоцированы следующей статьёй Рановича: Ранович А.Б. Зависимые крестьяне в эллинистической Малой Азии // ВДИ. 1947. № 2. С. 28-39, которая, впрочем, не содержит ничего принципиально отличного от позиции, высказанной в монографии. Свенцицкая И.С. Некоторые черты экономического развития Западной Малой Азии в системе Римской империи // ВДИ. 1956. № 2. С. 18-27; Она же. Новые эпиграфические памятники Малой Азии и Эгеиды // ВДИ. 1956. № 4. С. 93-100; Она же. Зависимое население на землях городов Западной Малой Азии в период эллинизма // ВДИ. 1957. № 3. С. 91-103; Она же. Категория PAROIKOI в эллинистических полисах Малой Азии // ВДИ. 1957. № 2. С. 146- 153; Она же. Эллинистическая Малая Азия в современной зарубежной литературе // ВДИ. 1960. № 2. С. 156-161; Она же. Земельные владения эллинистических полисов Малой Азии // ВДИ. 1960. № 3. С. 89-104; Она же. Сельская община Малой Азии в I-III вв. н.э. // ВДИ. 1961. № 3. С. 50-64; Она же. Рабы и вольноотпущенники в сельских местностях провинции Азии // ВДИ. 1963. № 4. С. 127-140; Она же. К вопросу о гражданских и имущественных правах в эллинистических полисах Малой Азии // ВДИ. 1966. № 2. С. 44- 53; Она же. К вопросу о положении λαοί в царстве Селевкидов // ВДИ. 1971. № 1. С. 3-16. 269
результатам, которые лишь частично можно истолковывать в пользу трактовки Рановича. По её мнению, основной формой зависимости крестьян в Малой Азии была «пообщинная зависимость земледельцев в сочетании с поземельной зависимостью самих общин», 160 и она отвергает существование личной зависимости, на котором, в её понимании, всегда настаивали западные исследователи. С другой стороны, в небольшой брошюре (в два печатных листа), излагающей основные черты эллинизма в самом кратком виде, И.С. Свенцицкая фактически воспроизводит образ, созданный Рановичем, с некоторыми модификациями. Это
заметно в плане описания предшествующей историографии: стремясь к сжатому рассказу, Свенцицкая даже несколько упрощает Рановича, объединяя позиции Тарна и Ростовцева в «общую концепцию», что, наверное, немало удивило бы самих Ростовцева и Тарна, и, объективно говоря, является если и допустимым, то чересчур не вдающимся в детали обобщением – но вполне понятно, если вспомнить, как однообразно характеризовал Ранович этих «буржуазных историков» (опять же, несмотря на отдаваемое им личное предпочтение работам Тарна). 161
Свенцицкая не воспроизводит последовательности глав в книге Рановича: сначала даётся описание Египта, затем Селевкидов (их пример уже не называется образцовым), после Пергама, Парфии и Македонии. 162
Сохраняются, однако, поднятые Рановичем темы: землевладение разных категорий населения в Египте, проблема зависимых крестьян в Малой Азии. Сохраняется и общая характеристика социально-экономического развития: Свенцицкая указывает, что методы эксплуатации эллинской верхушкой
160 Там же. С. 16. 161
Она же. Социально-экономические особенности эллинистических государств. М., 1963. С. 8. Эта же точка зрения теперь воспроизводится как общепринятая: Кузнецов Д.В. Эллинистический Египет: основные тенденции развития в конце IV – второй трети I вв. до н.э. Учебное пособие. Благовещенск, 2005. С. 4-5.
162
Свенцицкая И.С. Социально-экономические особенности эллинистических государств. С. 17-49.
270
местного населения были рабовладельческими и постепенно оформляли рабскую (юридическую или фактическую) зависимость всё большего числа крестьян. 163
Парадокс объяснений, восходящих к построенному Рановичем образу эллинизма, также хорошо вскрывается в указанной брошюре Свенцицкой. Учитывая учебный характер брошюры, автор заботится о том, чтобы верно расставить все акценты, по возможности заранее разрешив те вопросы, которые могут возникнуть у студента по прочтении работы. Поэтому в завершении она вынуждена отдельно пояснить, что у крупного землевладельца той эпохи не было возможности основать на новых землях плантационное рабство и он приспосабливался к местным формам хозяйственной жизни. 164 В этой ремарке раскрывается вся суть советского образа древности: он автоматически создавал в умах студентов (а советские учёные второго поколения также были перед тем советскими студентами) связь между древностью и рабовладением, последнее понималось именно как жестокое, «классическое» рабовладение плантационного, латифундиального типа. Можно было сколько угодно говорить о том, что именно «было не так», но любое обилие противоречащих примеров воспринималось лишь как исключение – и нельзя сказать, что советские историки своими работами этому не способствовали. К.К. Зельин, вероятно, своими возражениями, как и всей своей научной деятельностью вообще, стремился показать, что древний мир был богаче, чем он представал в трудах
советских историков, получивших преимущественный доступ к обрисовке образа древности. В случае с замечаниями по истории Древнего Востока, направленными против примитивизации в струвианской концепции, он скорее потерпел фиаско: уже другие учёные (многие из которых, однако, учились у него в аспирантуре) начали расшатывать сложившиеся представления. Критика образа эллинизма
163
Там же. С. 21, 31, 39-40.
164 Там же. С. 64.
271
у Рановича имела для него, казалось бы, более благоприятные последствия: именно замечания Зельина были восприняты советской историографией. Но следствием принятия этой критики оказалось то, что эллинизм так и остался периферийной темой в советской историографии древности: коль скоро это не отдельный этап в развитии рабовладельческой формации (следовательно, необходимый), а некий конкретно-исторический феномен – то и его изучение представляет лишь относительный интерес. Борясь с упрощением, Зельин не изменил историков, а отвратил их от темы. Теперь весь вопрос об эллинизме сводился, соответственно, к тому, какие в нём были специфические формы эксплуатации и вообще
специфические моменты
в отношении «классической» рабовладельческой формации. 165
Определённое оживление тема получила лишь тогда, когда исследователи подняли вопрос об эллинизме в связи с экспансионистской политикой Рима. 166
Поэтому за книгой Рановича в советской историографии не появилось ни одной обобщающей работы по эллинизму.
жүктеу/скачать 2,89 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|