Казахский эпос
жүктеу/скачать 474,93 Kb. Pdf көрінісі
|
| Часть V
Но нет, Акжунус, никто нам с тобой не поможет, если уж самые лучшие друзья и те вдалеке. Нет у меня сына, который станет искать отца. А родители мои стары и немощны, чтобы отправиться на поиски сына. Нет у меня и братьев, которые бы пришли к нам на помощь. Была у меня на этом свете лишь одна надежда и опора — сила моя богатырская. Но вот и ее я лишился. Лежу с перебитым хребтом на земле. Хан нас покинул и даже никого не прислал. Будь же проклята белая кость! Нет на свете подлее людей, чем отпрыски ханского рода! И снова запел Таргын свой толгау: — Ресницы твои — стрелы, а брови — луки тугие, благородная Акжунус! Затмевают солнце тучи — значит, быть дождю; затмевают тучки месяц — значит, темной ночи быть. Голубое озеро покрылось рябью, закричали лебеди навзрыд — значит, вожаку из лебединой стая перебили правое крыло. Я на тело бренное свое гляжу— ноги отнялись, и руки предали меня, а в груди нет сил уж никаких. Губы ссохлись, в жилах кровь как будто не бежит — значит, объявил тенгри уж надо мной волю грозную свою. Если в небе туча распоролась, кто сумеет сшить те лоскуты? Если ветер дует — он во власти и разгонит с неба облака; если же звезда упала с небосвода, то она погаснет навсегда... Акжунус, и лев останется лежать в овраге, если пробил час его судьбы. Крутобровая моя Акжунус, чьи уста как наперсток. Средь красавиц красавицей лучшей была, но бессильна теперь твоя красота. Благородней тебя не сыскать на этом свете, но разве спасеньем нам будет благородство и знатность твоя? Не озаряй меня своею красотой. И хоть я сейчас с трудом могу поднять веки, больно мне смотреть на тебя — воспоминанья дней былых сжигают сердце. Красавица моя, чьи косы гуще пряжи шелковой и чьи глаза нежнее, чем у кроткой лани! Ты меня переживешь. О, как тосковали в темной ночи, когда был я в набеге, алые губы твои и белая грудь! Кого тебе ждать, чью лелеять судьбу, когда льва своего ты лишишься? Кто расстегнет на груди у тебя 33 Sauap.org
десять пуговиц, кто подложит твои локоть пухлый под голову, кто?.. Конь Тарлан мой, из стали булатной копыта твои! Ты, измотанный скачкой, себя не позволил настичь никому. Вот сейчас ты стоишь под седлом предо мной, но что мне от этого проку? Бег твой чудный не порадует, больше меня! От рожденья отмечен ты был небесами. Жеребенком, потом стригунком годовалым и даже трехлеткой-кунаном продолжал ты сосать вымя матки своей. На четвертое лето доненом ты стал, волочил за собою аркан, что был свит из шести разноцветных шнуров хорасанского шелка. Помнишь, баловень мой, ячмень и овес я в ладонях тебе подавал? Жеребцом непокорным и гордым на пятое лето ты стал, не касался курук твоей шеи — в родном табуне ты гулял по просторному лугу. На лето шестое я седло золотое на спину твою возложил и уздечку впервые накинул. Дробный топот копыт твоих в это лето долетел до далеких гор пестро-белых. На лето седьмое сотрясалась земля, когда рысью тяжелой проносился ты степью, и враги ужасались завидев твой бег. Мой бесценный тулпар! Ты страха не знал, битвы грозные звуки тебя распаляли сильнее лишь только! После смерти моей бродяга-разбойник тобой завладеет, мой бедный скакун! Копыта твои как след очага, грудь — шире юрты, а холка похожа на караульную сопку, хвост — кинжал обнаженный, а грива пышнее шелковой пряжи, уши — камышовые листья над озером тихим. А глаз твоих свет ярче свеч в темноте. С горловину кувшина ноздри твои, айналайын Тарлан, лопатки играют под кожей твоей как две широких доски. Весь твой облик, тулпар несравненный, мне люб! Где тот день, когда я со знаменем пестрым и белою пикой стальной на тебе пронесусь! Где тот день? Почему, стрелой пораженный, я тебя не оставил в бою? Почему я седла твоего стариком не покинул, от жизни уставшим? Неужели на свете нет джигита несчастней меня?!. Таргын попрощался с Акжунус и своим любимым конем. Теперь он был готов покинуть этот мятежный мир. И тогда подумала Акжунус: «Я хоть и дочь хана, но все же простая женщина. А он бросил все на свете — бросил журт, где его любили и почитали все от мала до велика,— ради Меня. 34 Sauap.org
И смерть он принимает благородно, посвятив мне свой последний толгау. Теперь мой черед высказать все, что на сердце. Пусть и на том свете душа
его будет
ко мне
благосклонна». И запела Акжунус: — Благородный мой лев Ер-Таргын! О скольких врагов ты в крови захлебнуться заставил! Почему же ты душу свою омрачил? Тополь, сломленный ветром, на землю падет, но разве побег молодой не поднимется к небу от старого корня? Как вдовою оставить меня ты надумал, если наследника нет от тебя? Где же разум твой светлый, путь во тьме освещавший? О тулпар, где кобыла, что, кровь твою сохранив, жеребенка на свет принесет? Неужели, смельчак, мир покинуть собрался, не сделав попытки подняться? А ведь мог ты к драконовой пасти подойти не страшась! Жизнью своею готова я пожертвовать ради тебя, но разве тенгри мой согласится на жертву такую? Акжунус продолжала петь: — Кто же выровнять сможет черных наров нестройный ряд? Кто же челки подрежет коням серо-пегим? Кто кочевья возглавит над Едилем великим? И кто кобылиц для дойки вечерней соберет на просторных жаикских лугах? Что станет с народом, опору свою потерявшим? Белый сокол зачахнет на насесте своем, опадут его крылья стальные и хвост. Лебедь белая, пару свою потеряв, не поднимется в небо, погибнет в тоске неутешной. Открой мне обиду свою, Таргын, раз уж в путь безвозвратный собрался. Повинна ли я пред тобою? Укажи мне на крепость, за стены которой мне укрыться велишь, на кого же поднять мне глаза — укажи? Нет, мой лев, я из жизни уйду за тобой!.. Так пела Акжунус. — Славный Таргын! Топора, окропленного кровью, владелец! Таргын, твое имя гремело над Крымом, Мажаром, Урымом, Казанью! Удила грызущий тулпар, на дыбы поднимавшийся к небу скакун боевой! Перед мощью твоей кто же мог устоять? Неприступны сивашские мутные волны, для тебя же они — брод привычный! Аккерманские белые степи пугали чужих, для тебя они были прикрытьем надежным! О Таргын, грозный страж 35 Sauap.org
казылыкских черных камней! Это ты бросил наземь Аксыбана-батыра у Азова державного стен. Ты шесть суток, очей не смыкая, стрелу за стрелой насылал на врагов и развеял Аяукена тяжелое войско. Меч скрестить свой успел ты со всеми на свете врагами. От истока до устья прошел ты Жаик и Едиль! Разозлившись, мог дуб могучий как тростинку согнуть! Что толку, Таргын, от смерти твоей? И отрадой кому твоя храбрость? Ты увечье понес от паденья! И позорно теперь умираешь, как трус, покинувший в страхе поле боя! Жизнь свою ты прошел как герой, а теперь жалкую смерть приготовился встретить!.. Был до этого уверен Таргын, что не поверит никто в родном краю, будто умер он, свалившись с дерева, а скажут — погиб герой в бою с шаганскими калмыками. Но теперь задумался: «Если уж родная жена сказала обо мне такое, то уж чужие постараются ославить меня... Нет уж, такая смерть не для меня, стыдно...» Не давал Таргын лекарям прикоснуться к своей пояснице, но теперь во гневе лютом превозмог он смертную боль и надавил изо всех сил руками на выбитый позвонок. Хруст раздался, и позвонок встал на место. Акжунус длинным — в шесть кулашей — шелковым полотнищем накрепко обвязала батыра, и он, опершись на ее плечо, смог встать на ноги. Ощутил Таргын, что вправился позвонок, что может он теперь двигать руками и ногами. Сказал он тогда Акжунус: — Похоже, что тенгри выполнит наши желанья. И хоть сердце объято печалью, грудь мою наполняет радость. Подведи ко мне Тарлана! Акжунус поспешно подвела к нему под уздцы Тарлана. Благородный тулпар отощал за эти дни на привязи, и хоть был он бессловесным животным, но горе пережил не меньшее, чем Акжунус и Таргын. Конь застриг ушами, всхрапнул и сам встал перед хозяином. Акжунус, как и в былые времена, когда Таргын был здоров, сама заседлала Тарлана. Таргын облачился в свои доспехи, взял оружие и посадил перед собой Акжунус. — Поедем за теми ногайлинцами, что оставили нас здесь одних на покинутой стоянке,— сказал Таргын. 36 Sauap.org
Так и двинулись они в путь нескорым шагом аян — женщина и еще не оправившийся после ранения воин. Вдруг захрапел Тарлан, захрапел и беспокойно ударил копытом о землю. Видно было, что благородный скакун чем-то сильно обеспокоен. — Акжунус,— обратился к жене Таргын.— Мы о Тарланом старые друзья, хоть и не человек он, но понимаем мы с ним без слов друг друга. Храпит мой конь лишь в минуту опасности. А копытами землю бьет, когда предстоит жаркая схватка да быстрая скачка. Значит, покроются потом черным бока скакуна моего. Сейчас выдал конь обе свои повадки сразу — захрапел и стал бить копытами землю. Сам я оглянуться не могу — посмотри хорошенько, нет ли близко кого? Как бы кто не потревожил нас в неподходящее для боя время. Оглядела Акжунус степь
вокруг и говорит: — Не видать никого. Только там, вдалеке, вижу я две черные точки. Сказал Таргын в раздумье: — О, создатель великий! Снял ты смертельный недуг с тела моего, как шелуху с просяного зерна. Встал на место вывихнутый позвонок, подумал я, что не престало герою бежать от людей, и потому решил догнать ногайлинцев, которые так вероломно бросили меня на погибель. Эти две тени, что замаячили впереди, может, и есть те ногайлы, которых я разыскиваю, а может, это вестники ангела смерти Азраила? Не храпи, мой Тарлан, если это мирные люди — опасности нет, но если это вражьего войска разъезды — черным потом не покроются твои бока. Ради кого я стану мучить тебя в который уж раз, мой тулпар? Люди чужого рода себя показали, как только увечье я получил. Красавица, если ты перечить не станешь, то я сверну с этой дороги. Так сказал Таргын и натянул повод. Ответила ему Акжунус: — Нет, не нужно так поступать. Если это враги, то нам от них не укрыться, езжайте навстречу. Если это мирные люди — значит, те самые ногайлы. Поезжайте к ним, пусть увидят, что здорова ваша спина. Если мы 37 Sauap.org
им не покажемся, то скажут люди, что Таргын-батыр покалечился, с дуба упав, и теперь его кости белеют у подножья горы Булгыр. — Что ж, едем,— ответил Таргын. Всадники, что показались вдали, оказались табувщиками Ханзады- хана. Они узнали Таргына и поскакали сообщить об увиденном людям на джайляу. «Здоров Таргын!»— новость эту сообщили биям, те поскакали к хану и доложили ему: «Появился батыр Таргын, он остановился в наших крайних аулах». К этому времени калмыки, изгнанные с берегов Шагана, успели накопить новые силы. Они уже окружили плотным кольцом ханскую ставку, но пока еще воздерживались от набега. Через своих послов калмыки сообщили хану условия, по которым готовы были выпустить ногайлинцев с только что отвоеванных джайляу на Шагане — хан должен отдать им свою красавицу-дочь. Ногайлинцы же медлили с ответом, чтобы выиграть время. Узнал хан о том, что вновь объявился в его аулах Таргын, и со всеми своими биями пришел к нему на поклон: — Не сочтите, батыр, все что было за обиду. Но мы не смогли возвратиться, враг отрезал нам обратный путь. Горем великим объяты сегодня наши сердца. Снова нас хотят изгнать с земель наших. Дочь мою позору предать захотели враги. Не видим мы никакого выхода... Правда ли, батыр, что вы нынче в здравии, что избавились от недуга? Сказал батыр: — Слава аллаху, приехал... Обратился к нему хан: — Так истреби же врага, прогони его, как ты уже сделал это однажды! — Нет, не могу я пока выступить в бой,— ответил Таргын.— Но я научу вас кое-чему, а потом — враг сам от вас уйдет. Сказал хан: — Научите нас, батыр, как избавиться от врага, если нет у вас сил вступить в бой. И стал Таргын поучать хана. Вот что сказал он ему. — Хан, бескрайние моря просторы хороши для рыбы огромной. Как створы ворот ее хвост, плавники — шире весел челнов быстроходных. Есть где резвиться на вольном просторе коням молодым, а в дружном народе
38 Sauap.org
привольно живется герою — здесь его уважают, здесь цену знают ему. Если доблестный муж возглавляет народ, то бесстрашны в народе том даже малые дети, Каково будет рыбе в мелкой луже, ответь-ка мне, хан? На голом такыре кустик травы не найдет и козленок! Каково ж будет житься герою, если родичи предать готовы в любую минуту его? Если султан вероломен, что будет с нукером, который за ним устремится в поход? Жена, овдовев, найдет себе мужа другого, сестренка, без брата оставшись, найдет себе пару. Пусть тенгри избавит от горя джигита, что целью высокой задался. Тоска неизбывная грудь его золотую и сердце большое спалят. Эй, подлый султан! Не думай, что падалью сгинет джигит, что так гнусно был предан тобой! И пока все двенадцать частей его тела целы — пусть даже конь его гордый ношу двойную несет,— он найдет себе волю! В чем вина моя пред тобою, грязным псом? В том, что я тебе верной защитой служил? Дня не пройдет — верный конь мой Тарлан, что зачах на аркане, снова мощь свою наберет! Но ради тебя он уже не поскачет, как прежде. Не пройдет и недели, как спина моя заживает, будто не было хвори! Но ради тебя я уже не взмахну алдаспаном, как прежде. Даже если Тарлана я оседлаю, он не станет врагов настигать, как то было тогда, даже если я меч обнажу, он не будет сверкать, как когда-то. Я кольчугу свою с зерцалом стальным в девять слоев, что от стрел и копья мне защитой надежной служила, не надену! Но даже если облачусь я в нее, то не станет блистать моя доблесть, как раньше. Почему, спросишь ты, преподлючий султан? Потому, что в ком ледяной смерзлось сердце мое и его никакая жара не растопит. Зачерствела душа моя, словно торфа болотного пласт, даже если полить ее маслом, не размякнет она. Нет, мерзкий султан, ты не ведаешь вовсе, что доверчивым волком я рожден. Много зайцев, но на них никогда не глядел я. Кровавыми были реки Караже и Кобан. Были мутными реки Актоган и Бодан. Славные реки — Самар, Ушозен. Поймы рек этих были от веку средоточием битв и споров кровавых. Нет, хватит с меня и крови врагов, и твоей благодарности. Не стану я жить в этой спорной земле. Я уйду. В степь уйду. На западный берег Едиля. И не стану ждать ледостава, обойду эту реку. Через Дон переправлюсь на плоту. Вплавь Сиваш одолею и в Крыму окажусь. Сорок сверстников славных, сорок друзей меня ждут там, в Крыму. Расскажу, как подло здесь предали меня, изолью им все горе, что в душе накопилось моей. И если создатель опорой мне будет, я вернусь. Я вернусь и алою кровью окрашу твою бороду куцую, хан, покатаю по земле твою голову! Понял, хан, в чем суть моих
39 Sauap.org
слов? А теперь, если ты не желаешь, чтобы я исполнил тут же угрозу свою, убирайся! 40 Sauap.org
Слова Таргына повергли в ужас хана. Посовещался Ханзада-хан со своими биями и мурзами и сказал: — Слезами детей и жен наших, ни в чем не повинных, молю вас, батыр. Остудите свой гнев. Под горою Булгыр я покинул вас одного, и вину свою признаю. За это в жены возьми дочь мою, и в знак примиренья дай руку!— с этими словами хан взял Таргына за руку. Батыр смог унять свой великий гнев, и отправились они в ханскую ставку — орду. Через несколько дней спина у Таргына зажила окончательно. Калмыки-торгауты, ставшие на путь войны, не знали о том, что Таргын вернулся к хану. Ханская дочь так и не была выдана им. Дождавшись окончания срока перемирия, калмыки сели на коней и всем своим войском под бой барабанов двинулись на ногайлинцев. Омрачился могучий Таргын, когда увидел, что приближается вражеское войско. С хмурых бровей его падал снег, а ресницы покрылись инеем — таков был во гневе бесстрашный Таргын, разящий всякого, на кого направил копье, разрубающий всякого, на кого поднял меч, и сокрушающий любого, на кого замахнулся шокпаром Он надел на себя серый панцирь из стали ледяного тусклого блеска с лохматыми черными кистями, взял оружие, сверкающее ярче солнца. Сел Таргын на своего тулпара, что мог по болоту кулана загнать, что в полдня настигал лошадей, за шесть дней до него в путь пустившихся, что, заслышав клич боевой, устремлялся вперед как стрела- змея! Сел Таргын на тулпара, что словно грозный дракон, с хрустом страшным грыз удила, сел Таргын на коня, что преградой для себя не считал ни гору, ни реку и следы оставлял на земле, каждый — как след очага. Словно злой демон, черным смерчем понесся Таргын к вражескому войску. На огромном — в шесть кулашей длиною — коне возвышался, словно гора, впереди войска калмыков зайсан Домбаул. Он издали заметил Таргына, Домбаул тоже был непревзойденным в своем народе батыром. Понял он
41 Sauap.org
намеренья Таргына и сам выехал ему навстречу для поединка. Сказал Домбаул, когда Таргын приблизился к нему! — Вижу я, что храбростью ты, джигит, слегка наделен, как бы я не зашиб тебя невзначай. Резов ты, как летняя тучка, а видел ли ты, как тучки в горах об утес расшибаются? Поостерегись, а то я тебя слегка зацеплю, лучше сразу скажи — драться вышел или пришел на поклон?! Ответил ему Таргын: — Если ты пригорок невысокий — я вершина снежная над тобой! Если ты ветерок с перевала — я черный смерч с вершины горы! Если ты ворон, что каркает жалко,— я орел с опаленным солнцем крылом. Если хочешь знать, кто я таков,— знай — я тот самый Таргын, так недавно тебя с твоим войском прогнавший, как стадо баранов вдоль шаганских равнин. Что ж, мужчины черед —до третьего раза. Если не боишься — выходи на бой! Сказал на это Домбаул: — Нет, я — не ветер с перевала, а горный поток, все сметающий на пути! В прошлый раз птица счастья слетела к тебе, но сегодня она вновь возвратится ко мне! Это я десять лет назад обрушился на ногайлинцев, как лесной пожар, и изгнал их с берегов Шагана. Ты напал на мой народ, пока я отвоевывал жаикские берега для своего хунтайджи. За это падет твоя голова! Вижу я, что ты молод, а потому дай мне, как старшему, право первой стрелы, Не был Таргын трусом, чтобы избегать боя, не стал он препираться, раз уж старший батыр
попросил уступить ему первый
выстрел. Домбаул, привыкший проливать кровь людскую, сразу же потянулся к колчану и достал из многих стрел своих кровавую черную стрелу. Натянул он тетиву на всю длину стрелы, прицелился и выстрелил в Таргына. А метил он поверх головы Тарлана, выше золотой луки седла — в самое сердце Таргына. Просвистела стрела над самой головой Тарлана, над золотой лукой седла, ударила в бок батыра над самой печенью. И прорвала стрела восемь из девяти слоев его кольчуги, и уже прорвалась было сквозь последний — девятый слой, но святой покровитель ногайлинского батыра Бнтуа-ажа-Баба заслонил тело
героя своею
ладонью. Понял Таргын, какая опасность миновала его, и к силе его великой прибавились вмиг новые силы, вырвал он из кольчуги вражескую стрелу,
42 Sauap.org
наконечник которой от удара смялся, словно побывал в самом жарком пламени, сломал ее пополам и швырнул на землю. И проговорил Таргын — громом небесным зазвучал его голос: — Пес кусучий с черным сердцем! День настал, когда ворот кольчуги твоей порвется! День настал, когда пестрый твой конь будет заколот на поминках твоих! Свой черед ты получил, а теперь, если хочешь, то я отпущу тебя подобру, беги же, собака! А если меня не боишься, стой на месте! Смотри, как смертную стрелу твою я пущу. Если силы меня не покинут, ты отправишься в преисподнюю! «О, предки мои!»—обратился Таргын к духам своих дедов и запустил руку в колчан, украшенный изображением тигра, отделанный костяными пластинами. Из многих стрел он выбрал стрелу с наконечником как ягнячья лопатка, оперенную черной щетиной. Взял он лук из рогов таутеке, с тетивой, скрученной из кобыльего хвоста. Натянул Таргын лук до самого наконечника стрелы. Прицелился он поверх головы пегого коня, на котором сидел калмык, поверх луки седла в самое сердце. Зазвенела тетива, сверкнула стрела, словно молния,— пролетела она над головой коня, над лукой седла и ударила в самое сердце калмыка. И не спасло его зерцало—раскололось пополам, не спасла его кольчуга, порвалась как ситец. И пробила стрела навылет огромное тело Домбаула и расколола огромный — с казан — камень за его спиной. Выронил Домбаул знамя, которое держал в руках, и, успев проговорить: «Далайлама лух!..» — рухнул на гриву своего коня. Погрузилось в печаль все вражеское войско, увидев этот страшный выстрел, поняли воины, насколько силен Таргын. Накинули они на своих коней траурные покрывала. Трусы стали подумывать о том, как бы им побыстрее убраться с поля, а батыры опечалились, поняв, что противник сильнее... Посовещались они и, двинувшись все разом, окружили батыра. Понял Таргын, что оказался в кольце врагов, огляделся кругом и сказал: — О, повелитель мой! Во многих кровавых сраженьях я побывал, но только теперь вижу — доведется испытать не на шутку мне силы свои! Не меньше шести тысяч врагов предо мною. Нет, тенгри, если мне не поможешь ты сам, мне не выбраться живым с поля этого. Аруах! Дай коню моему нескончаемых сил! Дай мне мощь неотвратимую!
43 Sauap.org
И еще сказал Таргын: — Вражье войско густое как лес окружило меня. Если смогут меня одолеть, значит, взят будет весь мой народ. Что же будет тогда? Как мне пережить тот позор? Настал день выпустить все мои стрелы, оперенные орлиными перьями, что ребра пробивают врагам. Значит, день наступил, чтобы меч обнажить в шесть карысов, что скалы рубит, как камыш, что врагов разрубает надвое. День настал, чтобы пику с древком сосновым, с острием в четыре сверкающих грани, пику с пестрым значком, что острее драконова жала, мне направить на врага! День настал для тебя, конь Тарлан, неустанно скакать против тысяч врагов. Мой тулпар, коротки и мощны твои бабки, подтянут твой пах, конь Тарлан с головой точеной, как у лани! Так сказал Таргын и собрал всю свою мощь. Он сошел с коня, еще туже подтянул переднюю и заднюю подпруги. Опустил он панцири, что защищали голову и грудь тулпара. Нацепил ему на лоб продолговатое, с ладонь величиною, зерцало. Поправил сбрую. Снова вскочил на коня герой. Не в первый раз стоял батыр перед вражеским войском. И потому спокойно и мерно билось в груди его большое сердце. Таргын волчьей рысью проехал по кругу, и каждый раз содрогались воины, увидев, что он приближается к ним. И вдруг он развернул Тарлана прямо на врагов, пришпорил его и с боевым кличем врезался в строй войска. И смяты были враги на его пути, как береговой тростник. Попятились они и бросились в стороны, как напуганные овцы. И был Таргын среди них как волк в стаде овечьем. Проскакал Таргын, круша врагов, в сторону луны, развернулся и погнал их по ходу солнца. А потом стал кружить, сбивая торгаутов в кучу. И покрылся мертвыми телами путь его, и кровь вражеская заливала ноги Тарлана до колена. Наскакивали на него самые отважные батыры и тут же валились под ноги Тарлана. Но многочислен был враг, не было видно конца наседавшим воинам. Как дождь в ненастную погоду заструился на землю пот с боков Тарлана. И стеснилась от ратных трудов душа батыра. Кровью обагрился панцирь на его могучем теле. Но разве устанет конь Тарлан, пока целы 44 Sauap.org
четыре ноги? Но разве честь свою уронит батыр, пока в теле его отважная душа? Только теперь настал миг испытанья для героя и его коня. И впервые с тех пор, когда Таргын сел на своего любимого скакуна, он ударил его тяжелой плетью. Блеснули искры, высеченные копытами Тарлана,— конь вытянул шею и стрелою помчался вперед. И снова засверкала в руках
батыра ненасытная сталь клинка.
Взялся Таргын за свое копье с сосновым древком в шесть кулашей. Теперь враги не могли дотянуться до него ни саблей, ни шокпаром. Разлетались они в разные стороны, захлебываясь в собственной крови. Путь, которым проскакал Таргын через вражеское войско, был отмечен грядою холмов из поверженных тел. А меж этих холмов протянулся как ров глубокий след, который оставил Тарлан на земле. Взялся Таргын за свой тяжелый шокпар в шесть батпанов. Как колышки вбивал он им в землю врагов, заслонявшихся от ударов мощными своими щитами. В лепешку разбивал шокпаром пришельцев, закованных в стальные доспехи. И не осталось живой души там, где проскакал ногайлинский батыр. Взялся Таргын за свой топор-айбалту, что похож на месяц в ущербе, что насажен был на красное древко из меди. Разрубил он им надвое батыра Дабу в шлеме белом, на сорок частей изрубил великана Дондука. Ине осталось у врагов смельчаков, которые бы смогли вступить в единоборство с Таргыном. Взялся Таргын за кинжал, что висел у него за поясом. Выбрал себе батыра Серена. Схватил его за ворот и стянул с коня. Зацепил его крюком на конце копья и поволок за конем. Захрипел Серен как дикий вепрь. На сутки шестые непрерывного боя снова вернулась к батыру прежняя сила его. На седьмой день скачки появилось дыханье второе у коня Тарлана, снова он показал свой чудесный бег. В день восьмой навсегда закатилось солнце для врагов. Выхватил Таргын
из колчана
лук и стал разить врагов
стрелами. На девятый день большая часть вражеского войска лежала поверженная на земле.
45 Sauap.org
На десятый день торгауры думали лишь о спасении души. Волоча перебитые ноги, в крови и пыли, старались они скрыться подальше от этого страшного места. В день одиннадцатый стал уставать благородный конь Тарлан, опала волнистая грива тулпара, ослабли быстрые ноги. Исхудал конь совсем. И каким бы резвым и неутомимым ни был скакун, на двенадцатый день и он изнемог. В страшной ярости пребывал все это время Таргын, он готов был и дальше продолжать бой, но взглянул он на коня своего и увидел, что загореться готовы легкие скакуна—так он часто дышал, поглядел на копыта и обнаружил, что стерлись они почти до пеньков. Погладил Таргын своего коня по шее и сказал: — Конь мой быстрый — поката твоя спина, а грудь необъятна, неукротим бег твой чудесный. Ты, скакун мой, вытягивался в струнку, проносясь по безлюдным просторам степным. Ты размашистым ходом взлетал на вершину гряды, где растет бетеге. Помнишь, скакун, как взбирались мы к самым вершинам горных хребтов, где в каменный узел сплетались острые гребни! Ты мне жизнь спасал. Так что же с тобою случилось сейчас, когда жизнь свою мы отдать, либо жизнь у врага отобрать собрались? Сказал так Таргын и снял с коня прикрывавшие его тяжелые латы. Снял с себя девятислойный панцирь. Бросил все оружие, оставив одну только саблю.
И снова вступил в богатырскую игру свою с одною лишь саблей в руке на коне без лат. Устал конь Тарлан, но и сейчас он мог ударом копыт развалить стены каменного дома. Духи предков покинули калмыков, когда вновь появился батыр, когда он с новыми силами бросился на них, И рассеялись они в страхе по степи, каждый бежал,
думая лишь
о спасении своей души.
Таргын объехал все овраги и порубил врагов, что пытались укрыться там. 46 Sauap.org
Настиг тех, кто пытался убежать в степь, Закатилось солнце, двенадцатого дня. Ночь наступила. А когда вновь забрезжил, рассвет, то увидел батыр небывалое зрелище—во всей степи не осталось ни одного живого врага — один он остался на поле боя. И оглядел он тогда коня своего Тарлана. Меньше наперстка стали огромные копыта тулпара, оставлявшие след на земле с яму от очага. Губы длинные, словно подол, были теперь не толще двух пальцев. И только пеньки остались от красивых, как камышовые листья, ушей скакуна, пышная грива, что до земли доставала, стала длиною не больше вершка, и лишь небольшой клочок остался от огромного — в размах рук — хвоста. Осмотрел батыр коня, насчитал на его теле семнадцать ран. Но хоть и устал от долгого боя скакун, он не терял своей стати — Тарлан и сейчас был сильнее простого коня-жабы. Видно было, что если откуда-то вновь раздастся воинственный клич, конь стрелой взовьется над степью, и любому другому коню его не достичь. В окровавленной белой рубахе, высвободив ноги из коротко подтянутых стремян, тихой рысью, так что едва вилась пыль из-под копыт Тарлана, поехал батыр вниз по склону холма к ногайлинцам, которые издали наблюдали все это время за боем. Подъехал он к людям, что не смыкая глаз, забыв о еде и питье, следили за ним, прося у создателя победы для героя, к хану и биям, которые тоже наблюдали за исходом боя, готовясь, в случае поражения Таргына, тут же обратиться в бегство. И поднялись навстречу батыру все люди, и поклонились они ему низко в знак благодарности — все до одного во главе с самим ханом. В честь победы Таргына над врагом был устроен великий пир со скачками, со стрельбою из лука по золотым слиткам. Люди в играх и развлечениях, взбодренные терпким кумысом, не замечали, как сменялись чередою дни и ночи.
|