Глава 2
Как победить болезнь
Надежда – лучшее лекарство
Мне
иногда
было
страшно,
ужасно,
отчаянно плохо, но даже тогда я прекрасно
понимала, что быть живым – это лучшее, что
есть на свете.
Агата Кристи, писательница
Утром 25 декабря, в день Рождества, я проснулась со страшной
болью. О подарках никто даже не вспомнил, потому что мы помчались в
больницу. У меня взяли кучу анализов и отправили в палату.
Количество тромбоцитов в моей крови составляло 3300, а у здорового
человека их должно быть более 150 000.
Через несколько дней мне сообщили диагноз – лейкемия. Точнее:
острый
недифференцированный
лимфобластный
лейкоз
с
филадельфийской
хромосомой
[7]
.
Заболевание
в
такой
форме
развивается очень быстро, поэтому лечить меня надо было как можно
скорее. Я не могла понять, как боли в спине и груди превратились в рак.
Мне назначили трансплантацию и перевели в больницу в другом
городе, где делали такие операции.
До этого я ни одной ночи не провела вдали от моего шестилетнего
сына. Как я сообщу ему, что мне придется, вполне возможно, лежать в
больнице несколько месяцев? Как скажу, что его мама может вообще
никогда не вернуться из больницы? Какими словами это можно
объяснить своему ребенку? Да и самой себе?
Была зима, самый разгар эпидемии гриппа, поэтому сыну запретили
навещать меня. Муж не мог долго со мной оставаться – ему надо было
ехать домой и заниматься ребенком. Я лежала и тупо смотрела повторы
телепередач, с грустью думая о том, что, быть может, мне не придется
увидеть, как мой сын вырастет. В то время именно это печалило меня
больше всего на свете.
Мне всегда нравилось читать и писать, но я принимала разные
препараты, из-за которых совершенно не могла сконцентрироваться. Я
была в отчаянии. Я потеряла не только здоровье и семью, но и
способность думать. Господи, что еще у меня могут отнять?!
Если бы мне делали только химиотерапию, то мои шансы выжить
составили бы двадцать процентов. Пересадка костного мозга
увеличивала шансы на выживание до тридцати и даже пятидесяти
процентов. Впрочем, в этом случае оставалась двадцатипроцентная
вероятность, что трансплантированный костный мозг не приживется и я
все равно умру. Я считала себя заложником этих цифр, в которых
воплощалась грозящая мне опасность.
В больнице могли сделать операции по трансплантации костного
мозга только в том случае, если моя медицинская страховка покрывала
эти расходы. В одной новостной телепрограмме рассказывали о
человеке, у которого была государственная страховка, но страховая
компания отказала в оплате операции, и он умер. Этот сюжет я увидела
как раз в тот момент, когда ждала ответа от своей страховой компании.
Если бы я продала все, чем владела, – свой дом, машину и даже
одежду, мне бы все равно не хватило денег на операцию. К счастью, у
мужа на работе предоставляли медицинскую страховку на членов
семьи. В свое время я выбрала самый дорогой вариант – как
выяснилось, он покрывал расходы на операцию.
Теперь мне надо было найти донора.
Моя сестра сдала анализ, но результаты показали, что она не может
быть донором. Наш брат исчез с горизонта сразу после того, как наша
мать умерла от рака яичников, и мы ничего о нем не знали больше
десяти лет. Но моя племянница нашла его в Интернете, и он прилетел из
Вашингтона. Мало того, он предложил переехать ко мне, чтобы
ухаживать за мной после операции.
Получилось, что моя болезнь вернула нам брата!
Я была очень рада его снова увидеть. Но выяснилось, что и он не
сможет стать моим донором. Значит, мне нужен был анонимный донор.
Мои родители принадлежали к разным расам, и таким людям, как я,
сложнее всего найти донора. Иногда им это не удается, и они, увы,
умирают. Так что я начала готовиться к смерти.
В полном отчаянии я однажды спросила своего онколога, есть ли у
меня надежда на выздоровление.
– Надежда есть всегда, – ответил он.
И он оказался прав. Мне нашли донора.
До трансплантации надо было пройти химиотерапию. Мне кололи
препарат прямо в позвоночник. Мне сделали биопсию, воткнув
огромную иголку в позвонок, чтобы достать изнутри немного спинного
мозга на анализ. Вы, вероятно, никогда не задумывались о том, что
кость нельзя анестезировать или «заморозить». Боль была страшной.
Бывали моменты, когда мне казалось, что я не выдержу. Но я
выдержала.
Пережить все это мне помогли смешные и грустные видеоблоги,
которые я размещала в Сети. Незнакомые люди оставляли комментарии
о том, что эти видео их вдохновляют.
Однажды утром я проснулась, подняла голову, и большая часть
волос осталась на подушке. Я написала хайку и запостила его вместе с
картинкой, на которой я лежала лысая и с улыбкой до ушей. Потом я
попросила сына разрисовать мне голову фломастерами, чтобы он не
боялся моего нового облика.
У меня была ремиссия, и костный мозг мне ввели путем простого
переливания крови, или трансфузии. Было очень больно, мне сделали
капельницу с морфином, и я не могла есть. После трансфузии случились
осложнения, поэтому я провела в больнице еще сорок четыре дня.
Это был, пожалуй, один из самых сложных периодов моей жизни.
Мне тогда надо было просто выжить, и я боролась. Каждое утро я, как
могла, делала гимнастику. Я представляла себе, как мой сын оканчивает
школу. Если бы можно было выжить на одной силе воли, я бы точно это
сделала.
За время пребывания в больнице я потеряла массу сил. Мне было
трудно пройти по комнате. Однажды у меня внезапно отказали ноги. Я
стояла в дверном проеме и упала так, что перегородила дорогу и никто
не мог подойти ко мне. Мне пришлось отползать в сторону, чтобы люди
смогли помочь.
Перед самой операцией у меня три часа непрерывно шла кровь из
носа. Было странное ощущение, что мускулы лица перестали мне
подчиняться. Я посмотрела на себя в зеркало – в ноздрях марлевые
тампоны, на руках ссадины от того, что в крови у меня слишком мало
тромбоцитов, синяки под глазами. Медсестра спросила, что со мной. Я
ответила: «Первое правило „Борцовского клуба“…», и рассмеялась.
Это было на самом деле довольно мрачно и страшно, но я старалась
воспринимать все происходящее с улыбкой, молитвой и слезами. Мой
муж помогал мне принимать душ, и я шутила, что мы вместе не мылись
в душе со времен нашего медового месяца. Я научилась ходить по
стеночке или за что-нибудь держаться, чтобы не падать. Но когда я все-
таки падала и сын помогал мне подняться, я называла его героем и
замечала, что он ужасно рад этой похвале.
Я начала ходить, с каждым днем все дальше и дальше. Мой
организм креп, и сил становилось все больше.
Вскоре после того как меня выписали, скоропостижно скончался
мой отец. Его смерть стала для меня страшным ударом. Я плохо себя
чувствовала и поэтому несколько месяцев с ним не виделась. Я
понимала, что слезами горю не поможешь и душевные страдания никак
не будут способствовать моему собственному выздоровлению. Поэтому
я решила вспоминать, как мы в последний раз вместе праздновали
Рождество. Я рада, что перед смертью отца успела сообщить ему по
телефону, что трансплантация прошла успешно и я выздоравливаю.
Прошел год после того, как я легла в больницу. Снова наступило
Рождество. Пора было переходить от выживания к нормальной
человеческой жизни. Я твердо решила не думать о боли и сложностях, а
благодарить судьбу за то, в чем мне так несказанно повезло, – за
поддержку близких и друзей, за возвращение моего «блудного» брата и
щедрость незнакомца, который стал моим донором и подарил мне
жизнь.
Прошло три года. Мы экономим деньги, чтобы съездить в Disney
World. Мой сын в восторге от нашего путешествия в Гранд-Каньон. Я
закончила писать свой второй роман и тесно сотрудничаю с
организацией Be The Match
[8]
. Теперь я перестала воспринимать
Рождество как трагическое время моей болезни. Я выдержала,
преодолела трудности, которые выпали на мою долю, и считаю себя
совершенно счастливой.
Рисса Воткинс
Достарыңызбен бөлісу: |