Джек Лондон «Белый клык» 100 лучших книг всех времен:
http://www.100bestbooks.ru
застыв, окаменев, — лежал, как мертвый. Вернувшись домой и учуяв следы росомахи, его
мать зарычала, бросилась в пещеру и с необычной для нее нежностью принялась лизать и
ласкать волчонка. И волчонок понял, что ему удалось избежать сильной боли.
Но в нем действовали и другие силы, главной из которых был рост. Инстинкт и закон
требовали от него повиновения, а рост требовал неповиновения. Мать и страх заставляли
держаться подальше от белой стены, но рост есть жизнь, а жизни положено вечно тянуться к
свету, — и никакими преградами нельзя было остановить волну жизни, поднимавшейся в
нем, поднимавшейся с каждым съеденным куском мяса, с каждым глотком воздуха. И
наконец страх и послушание были отброшены в сторону напором жизни, и в один
прекрасный день волчонок неверными, робкими шагами направился к выходу из пещеры.
В противоположность другим стенам, с которыми ему приходилось сталкиваться, эта стена,
казалось, отступала все дальше и дальше, по мере того как он приближался к ней.
Испытующе вытянув вперед свой маленький нежный нос, он ждал, что натолкнется на
твердую поверхность, но стена оказалась такой же прозрачной и проницаемой, как свет.
Волчонок вошел в то, что мнилось ему стеной, и погрузился в составляющее ее вещество.
Это сбивало его с толку: ведь он полз сквозь что-то твердое! А свет становился все ярче и
ярче. Страх гнал волчонка назад, но крепнущая жизнь заставляла идти дальше. А вот и
выход из пещеры. Стена, внутри которой, как ему мнилось, он находился, неожиданно
отошла неизмеримо далеко. От яркого света стало больно глазам, он ослеплял волчонка;
внезапно раздвинувшееся пространство кружило ему голову. Глаза понемногу привыкали к
яркому свету и приноравливались к увеличившемуся расстоянию между предметами.
Сначала стена отодвинулась так далеко, что потерялась из виду. Теперь он снова разглядел
ее, но она отступила вдаль и выглядела уже совсем по-другому. Стена стала пестрой: в нее
входили деревья, окаймляющие ручей, и гора, возвышающаяся позади деревьев, и небо,
которое было еще выше горы.
На волчонка напал ужас. Неизвестных и грозных вещей стало еще больше. Он съежился у
входа в пещеру и стал смотреть на открывшийся перед ним мир. Как страшно! Все
неизвестное казалось ему враждебным. Шерсть у него на спине встала дыбом; он оскалил
зубы, пытаясь издать яростное, устрашающее рычание. Крошечный испуганный звереныш
бросал вызов и грозил всему миру.
Однако все обошлось благополучно. Волчонок продолжал смотреть и от любопытства даже
позабыл, что надо рычать, забыл даже про свой испуг. Жизнь, крепнущая в нем, на время
победила страх, и страх уступил место любопытству. Волчонок начал различать то, что было
у него перед глазами: открытую часть ручья, сверкающего на солнце, засохшую сосну около
откоса и самый откос, поднимающийся прямо к пещере, у входа в которую он примостился.
До сих пор серый волчонок жил на ровной поверхности, ему еще не приходилось
испытывать ушибы от падений — да он и не знал, что такое падение, — поэтому он смело
шагнул прямо в воздух. Задние ноги у него задержались на выступе у входа в пещеру, так
что он упал головой вниз. Земля больно стукнула его по носу, он жалобно тявкнул и тут же
вслед за этим покатился кубарем по откосу. На него напал панический страх. Неизвестное
наконец овладело им, оно держало его в своей власти и готовилось причинить ему
невыносимую боль. Жизнь, крепнущая в нем, снова уступила место страху, и он завизжал,
как завизжал бы всякий перепуганный щенок.
Неизвестное грозило ему; он еще не мог понять — чем, и выл и визжал, не переставая. Это
было куда хуже, чем лежать, замирая от страха, когда неизвестное только промелькнуло
мимо него. Теперь оно завладело им целиком. Молчание ничему не поможет. Кроме того,
теперь его терзал уже не страх, а ужас.
Но откос становился все более пологим, а у его подножия росла трава. Скорость падения
уменьшилась. Остановившись наконец, волчонок отчаянно взвыл, потом заскулил протяжно