видится в перспективе, сколь бы субъективной она ни
б ы л а , — это объективный мир. «Увиденное сквозь» —
буквальный перевод латинского слова perspectum.
У меня нет возражений против замены слова «объек
тивный» более осторожным термином «транссубъектив
ный», как он употребляется, например, Аллерсом [14].
Это безразлично. Также безразлично, говорим мы о ве
щах или о смыслах. И то и другое «транссубъективно».
Эта транссубъективность в действительности предполага
лась все время, когда мы говорили о самотрансценден-
ции. Люди трансцендируют себя в направлении смыслов,
и эти смыслы суть нечто иное, чем сами эти люди; смыслы
не являются просто выражением самости человека, они —
больше, чем проекция самости. Смыслы обнаруживаю
тся, а не придумываются.
Это противоположно утверждению Жана-Поля Сар
тра, что идеалы и ценности выдумываются человеком.
Или, как это у Сартра, человек придумывает сам себя.
Это напоминает мне трюк факира. Факир утверждает, что
бросит веревку в воздух, в пустое пространство и, хотя
она не будет ни к чему прикреплена, мальчик влезет по
этой веревке. Не хочет ли и Сартр заставить нас поверить,
что человек «проецирует» (что буквально означает —
бросает вперед и вверх) идеал в пустоту и все же он, чело
век, может вскарабкаться к актуализации этого идеала
и совершенству своей самости. Но это полярное напряже
ние, которое совершенно необходимо человеку для его
душевного здоровья и моральной целостности, не может
быть установлено, если не сохраняется объективность
объективного полюса, если транссубъективность смысла
не переживается человеком, который должен осуществить
смысл.
292
Что эта транссубъективность переживается человеком
в действительности, видно из того, как он говорит о своем
опыте. Если его понимание себя не искажено предвзяты
ми стереотипами интерпретации, чтобы не сказать —
индоктринации, человек говорит о смысле как о том, что
нужно найти, а не создать. Феноменологический анализ,
который попытается описать такой опыт неискаженным
эмпирическим образом, покажет, что действительно смы
слы скорее обнаруживаются, чем создаются. Если же они
и создаются, то не произвольно, а так, как даются ответы.
На каждый вопрос существует лишь один ответ —
правильный. У каждой ситуации есть только один
смысл — ее истинный смысл.
Во время одного из моих лекционных турне по Соеди
ненным Штатам аудитории было предложено оформлять
вопросы печатными буквами и подавать их теологу, кото
рый передавал их мне. Передавая мне вопросы, теолог
предложил пропустить один из них, так как это совершен
ная чепуха. «Кто-то хочет у з н а т ь , — сказал о н , — как вы
в своей теории экзистенции определяете шесть сотен».
Когда я посмотрел на записку, я увидел в ней нечто иное:
«Как Вы определяете бога в Вашей теории экзистенции?»
Написание печатными буквами «GOD» трудно отли
чить от 600. Не был ли это ненамеренный проективный
тест? И в конце концов теолог прочел «600», а невролог —
«бог» *. Но только один способ прочтения вопроса был
правильным. Только один способ прочтения был таким,
который имелся в виду тем, кто задавал вопрос. Так мы
пришли к определению того, что такое смысл. Смысл —
это то, что имеется в виду: человеком, который задает
вопрос, или ситуацией, которая тоже подразумевает во
прос, требующий ответа. Я не могу сказать: «Вот мой от
вет — правильный он или неправильный». Как говорят
американцы: «Права она или не права — это моя страна».
Я должен приложить все силы, чтобы найти истинный
смысл вопроса, который мне задан.
Конечно, человек свободен в ответе на вопросы, кото
рые задает ему жизнь. Но эту свободу не следует смеши
вать с произвольностью. Ее нужно понимать с точки зре
ния ответственности. Человек отвечает за правильность
* Позже я намеренно использовал это как тест, сделав слайд и показы
вая его своим американским студентам в Венском университете. Хотите
верьте, хотите нет, 9 студентов прочли «600», другие 9 прочли «GOD»,
еще четыре колебались между этими прочтениями.
293
ответа на вопрос, за нахождение истинного смысла ситуа
ции. А смысл — это нечто, что нужно скорее найти, чем
придать, скорее обнаружить, чем придумать. Крамбо
и Махолик [15] указывают, что нахождение смысла в си
туации имеет нечто общее с восприятием гештальта. Это
предположение подтверждается гештальтпсихологом
Вертгеймером, который пишет: «Ситуация „семь плюс
семь равно..." — это система с лакуной, пробелом. Про
бел можно заполнить по-разному. Одно заполнение —
„четырнадцать" — соответствует ситуации, заполняет
пробел и является тем, что структурно требуется систе
мой на этом месте, со своей функцией в контексте целого.
Это правильно входит в ситуацию. Другие заполнения,
такие, как „пятнадцать", не подходят. Они неправильны.
Здесь мы сталкиваемся с представлением о нужном в си
туации: о „требуемости". „Требуемость" такого рода —
это объективное качество» [16].
Я сказал, что смыслы не могут даваться произвольно,
а должны находиться ответственно. Я мог бы также ска
зать, что смысл следует искать при помощи совести.
И действительно, совесть руководит человеком в его пои
ске смысла. Совесть может быть определена как интуи
тивная способность человека находить смысл ситуации.
Поскольку смысл — это нечто уникальное, он не подпа
дает под общий закон, и такая интуитивная способность,
как совесть, является единственным средством схваты
вать смысловые гештальты.
Кроме того что совесть интуитивна, она является
творческой способностью. Вновь и вновь совесть человека
приказывает ему сделать нечто, противоречащее тому,
что проповедуется обществом, к которому он принад
лежит, например его племенем. Предположите, напри
мер, что это племя каннибалов; творческая совесть инди
видуума может решить, что в определенной ситуации бо
лее осмысленно сохранить жизнь врагу, чем убить его.
Таким образом, его совесть может начать революцию,
и то, что поначалу было уникальным смыслом, может
стать универсальной ценностью — «не убий». Уникаль
ный смысл сегодня — это универсальная ценность завт
ра. Таким способом творятся религии и создаются цен
ности.
Совесть также обладает способностью обнаруживать
уникальные смыслы, противоречащие принятым ценно
стям. За только что упомянутой заповедью следует дру-
294
гая — «не прелюбодействуй». В этой связи мне приходит
в голову история человека, который попал в Освенцим вме
сте со своей молодой женой. Когда они оказались там,
рассказывал он мне после освобождения, их разделили, и
в этот момент он вдруг почувствовал сильное стремление
умолять ее выжить «любой ценой — вы понимаете? —
любой ценой...». Она поняла, что он имел в виду: она бы
ла красива, и в недалеком будущем для нее мог возни
кнуть шанс сохранить жизнь, согласившись на проститу
цию среди СС. И поскольку такая ситуация могла возни
кнуть, муж хотел заранее, так сказать, отпустить ей грех.
В последний момент совесть заставила его, приказала ему
освободить жену от заповеди «не прелюбодействуй».
В уникальной — поистине уникальной — ситуации уника
льный смысл состоял в том, чтобы отказаться от универ
сальной ценности супружеской верности, нарушить одну
из заповедей. Разумеется, это была единственная возмо
жность исполнить другую из десяти заповедей — «не
убий». Если бы он не дал ей этого разрешения, он принял
бы на себя долю ответственности за ее смерть.
Ныне мы живем в эру разрушающихся и исчезающих
традиций. Поэтому, вместо того чтобы новые ценности
создавались посредством обнаружения уникальных смы
слов, происходит обратное. Универсальные ценности при
ходят в упадок. Поэтому все большее число людей охва
тывается чувством бесцельности и пустоты, или, как я это
называю, экзистенциальным вакуумом. Тем не менее, да
же если все универсальные ценности исчезнут, жизнь оста
нется осмысленной, поскольку уникальные смыслы оста
нутся не затронутыми потерей традиций. Конечно, чтобы
человек мог найти смыслы даже в эру отсутствия ценно
стей, он должен быть наделен в полной мере способно
стью совести. Можно, следовательно, утверждать, что
в такие времена, как наши, во времена, так сказать, экзи
стенциального вакуума, основная задача образования со
стоит не в том, чтобы довольствоваться передачей тради
ций и знаний, а в том, чтобы совершенствовать способ
ность, которая дает человеку возможность находить уни
кальные смыслы. Сегодня образование не может остава
ться в русле традиции, оно должно развивать способность
принимать независимые аутентичные решения. Во време
на, когда десять заповедей теряют, по-видимому, свою
безусловную значимость, человек более чем когда-либо
должен учиться прислушиваться к десяти тысячам запове-
295
дей, возникающих в десяти тысячах уникальных ситуаций,
из которых состоит его жизнь. И в том, что касается этих
заповедей, он может опираться и полагаться только на со
весть. Живая, ясная и точная совесть — единственное, что
дает человеку возможность сопротивляться эффектам
экзистенциального вакуума — конформизму и тоталита
ризму.
Мы живем во времена изобилия во многих отноше
ниях. Средства массовой информации бомбардируют нас
стимулами до такой степени, что мы должны защищаться
от них посредством, так сказать, фильтрации. Нам пред
лагается множество возможностей, и мы должны выби
рать среди них. Короче говоря, мы должны принимать
решения относительно того, что существенно, а что нет.
Истинная совесть не имеет ничего общего с тем, что
я бы назвал «псевдоморалью суперэго». Ее нельзя также
смешивать с процессом обусловливания. Совесть — это
определенно человеческий феномен. Но мы должны доба
вить, что это также «всего лишь» человеческий феномен.
Она подвержена общим условиям человеческого суще
ствования в том отношении, что несет на себе отпечаток
конечности человека. Он не только руководствуется со
вестью в поиске смысла, но иногда и вводится ею в заб
луждение. Если он не перфекционист, то согласится с тем,
что и совесть может ошибаться.
Действительно, человек свободен и ответствен. Но его
свобода конечна. Человеческая свобода — это не всемогу
щество. И человеческая мудрость — это также не всезна
ние. Человек никогда не знает, истинен ли смысл, который
он принял для себя. И он не узнает этого даже на смерт
ном одре. Ignoramus et ignorabimus — мы не знаем и никог
да не узнаем, как сформулировал это однажды Эмиль
Дюбуа-Реймон, хотя и в совершенно ином контексте, в
контексте психофизической проблемы.
Но чтобы не противоречить своей человечности, чело
век должен безусловно подчиняться своей совести, хотя
он и сознает возможность ошибки. Я бы сказал, что воз
Достарыңызбен бөлісу: |