Ббк 63. 5 +904 г 75 Редколлегия

97
Со второй половины XIX в. в жизни москвичей стали про-
исходить  серьезные  перемены.  После  отмены  в  1861  г.  кре-
постного права началось активное развитие промышленности 
и торговли, расширялись связи с Западом, росло влияние за-
падной культуры. Вот что писал об этом в своих воспомина-
ниях  один  из  авторов  книги  «Ушедшая  Москва»  юрист  про 
профессии Н.В. Давыдов: «Дух “николаевской эпохи” отжил. 
Освобождение  крестьян,  готовившееся  к  введению  земское 
и  городское  самоуправление,  уже  опубликованные  судебные 
уставы, новый университетский устав, некоторое раскрепоще-
ние печати – все это настолько всколыхнуло старое московское 
общество, столько ввело в него новых элементов, не допускав-
шихся прежде и не имевших права голоса, что старый патри-
архальный,  связанный  с  крепостным  правом  общественный 
катехизис и внешние формы жизни оказались несоответствую-
щими наступившей действительности, и старое общество с его 
непререкаемым мнением старших и незыблемыми правилами 
стушевалось, будучи не в состоянии справиться с новым тече-
нием, направить и даже понять его…» [Ушедшая Москва, 1964: 
22–23]. «Дворянская Москва перерождалась в Москву купече-
скую, капиталистическую» [Там же: 4]. 
Менялись и москвичи, их мировоззрение, привычки, образ 
жизни. Коллективистские принципы, унаследованные от кре-
стьянской общины, жесткая зависимость людей друг от друга, 
страх  перед  непознанными  силами  природы,  вынуждающий 
их объединяться, стали уходить на второй план. Среди жите-
лей  Москвы  начали  распространяться  революционные  идеи, 
атеистические  взгляды,  индивидуалистические  настроения,  а 
денежные, материальные интересы становились превалирую-
щими, что, безусловно, оказало влияние на модификацию го-
степриимства. 
Однако связь с деревней, старыми крестьянскими обычаями 
и обрядами продолжала оставаться достаточно сильной. Поэт 
и переводчик И.А. Белоусов, вспоминая жизнь в Москве в кон-
це XIX в., писал: «…Все описанные мною классы москвичей 

98
(рабочие, мастеровые-ремесленники, торговцы, купцы – Л.О.) 
происходили из крестьянства: пришельцы в Москву из деревни 
пристраивались к мастерству, к торговле, и те, которые были 
покрепче  характером,  посмекалистее,  наживали  деньги,  из 
простых  мастеровых  становились  хозяевами…,  а  из  торгов-
цев-приказчиков выходили в купцы…», некоторые (Морозовы, 
Карзинкины, Рябушинские, Бахрушины) сумели стать миллио-
нерами, «но в нравственном развитии, в привычках, в быту они 
оставались неизменными, только столичная жизнь отшлифова-
ла их внешне» [Там же: 368].
Весьма серьезным оставалось и влияние религии. Практи-
чески все русские москвичи были православными, причем не 
на словах, а по своей сути. Они не только соблюдали церков-
ные обряды, ходили в церковь, слушали проповеди, держали 
посты, но и читали литературу религиозного содержания. По 
религиозным книгам дети учились читать, к ним постоянно 
обращались  и  многие  взрослые,  ища  опору  в  трудных  жиз-
ненных  ситуациях.  Основные  нормы  поведения  православ-
ного человека закладывались с малолетства, и им старались 
следовать  всю  жизнь.  Священнослужители  были  частыми 
гостями  в  московских  семьях,  особенно  в  связи  с  различ-
ным семейными событиями. «Батюшка (священник) говорит, 
вздыхая, что и попоститься, как для души потреба, никогда 
не доводится, – крестины, именины…да и поминок много...» 
[Шмелев, 2011: 265].
Роль общественного мнения также была весьма велика, по-
рой сильнее, чем религиозные догмы, причем во всех слоях мо-
сковского населения. Известное изречение Фамусова из комедии 
«Горе от ума» – «Ах! Боже мой! Что станет говорить / Княгиня 
Марья  Алексевна!»  [Грибоедов,  1986:  144]  можно  было  вло-
жить в уста большинства москвичей, заменив слово «княгиня» 
на «соседи», «крестная», «барыня», «подруги», «кум», «хозя-
ин», «родственники» и т.п. 
Оставались  весьма  значимыми  и  объективные  основы  го-
степриимства – отсутствие достаточно развитых средств связи 

99
для межличностного общения людей, неразвитость индустрии 
развлечений и СМИ, бытового сервиса и т.п.
Значение для москвичей обычая гостеприимства. Вместе со 
многими другими атрибутами старого быта обычай гостепри-
имства прочно вошел в систему правил общественного этикета 
москвичей XIX в., среди которых значительно доминировало 
православное русское население. Относились к этому обычаю 
в  большинстве  случаев  не  просто  позитивно,  но  и  очень  от-
ветственно и серьезно. Гостеприимство и радушие ставились в 
один ряд с благочестием и высокой нравственностью. Княгиня 
Е.П. Янькова писала о своих знакомых: «Вообще обо всем се-
мействе Хитровых и Урусовых следует сказать, что это было 
истинно  благочестивое  и  христианское  семейство,  гостепри-
имное, радушное, где никто из гостей не был стеснен, каждый 
чувствовал себя как бы дома…» [Рассказы бабушки, 1989: 237]. 
С  понятием  «гостеприимство»  тогда  ассоциировались  не 
только  такие  слова,  как  «радушие»,  «хлебосольство»,  «ще-
дрость», но и «честь», «уважение», «почтение», «внимание», 
«обязанность». На страницах литературных произведений тех 
лет часто можно было встретить обращения к потенциально-
му гостю: «Окажите честь, пожалуйте на обед», «Уважь стари-
ка, загляни на чаек!», «Прошу почтить своим вниманием мой 
дом!» и т.п. Е.П. Янькова рассказывала о приезде гостей в ее 
семью: «Батюшка принимал всех приветливо и говаривал: “Он 
мой сосед и такой же дворянин, как и я; приехал ко мне в го-
сти, сделал мне честь, – моя обязанность принять его радушно. 
Свинья тот гость, который, сидя за столом, смеется над хозя-
ином; но скотина и хозяин, ежели он не почтит своего гостя и 
не примет ласково”» [Рассказы бабушки, 1989: 23]. Гость гово-
рил хозяину: «…Мне было угодно отдать Вам честь, посетить 
Вас…» [Там же: 34]. Она же вспоминала, как отец ругал детей 
за их насмешки над одним из гостей: «Кто у меня за столом, тот 
мой гость, дорогой гость, а вы смеете над ним смеяться! Ты – 
девчонка глупая, а ты дурак мальчишка…! Ежели еще раз это 
замечу, то не велю вас к столу пускать» [Там же: 23].

100
А.Ф. Кони отмечал, что его «мать, выросшая в городе, ни-
когда не любила дачной жизни, и впоследствии, когда ей при-
ходилось гостить у кого-нибудь из сыновьев, делала это исклю-
чительно “из чести”, чтоб сделать им удовольствие» [Ушедшая 
Москва, 1964: 266]. И.С. Шмелев писал, что его отец обычно 
не употреблял спиртного и мог позволить себе немного выпить 
только по праздникам из уважения к гостям: «Отец никогда не 
пил, только в великие праздники, бывало, ради гостей, пригу-
бит икемчика-мадерцы» [Шмелев, 2011: 390].
Считалось, что пришедший в дом гость находится под по-
кровительством  хозяев  и,  обидев  его,  хозяева  позорили  свой 
род, свою семью. Е.П. Янькова рассказывала, что однажды к 
ее бабушке под видом одного из странствующих монахов, ко-
торых бабушка всегда привечала, предоставляя им стол и кров, 
зашел сбежавший из гарнизона солдат, который был разобла-
чен  сыном  хозяйки  (отцом  автора  воспоминаний).  «Батюшка 
хотел было отправить его по этапу, но бабушка уговорила сына 
не срамить ее дома и не налагать руки на гостя, кто он ни есть» 
[Рассказы бабушки, 1989: 20]. 
Обидой  и  даже  оскорблением  считалось,  если  хозяева 
кого-то обошли приглашением или если приглашенный отка-
зался от визита по малозначимой причине, или просто долго 
на заходил. «Андрей, – вспоминает Е.П. Янькова, – вдруг пе-
рестал ко мне ездить: жена бывает, а он ни ногой, так больше 
полугода у меня не бывал. Потом ему стало самому совест-
но,… явился ко мне с повинной головой» [Рассказы бабуш-
ки, 1989: 332]. «Ну, вот что, голубчик, у меня пляс в среду на 
масленице…Тебя бы и звать не следовало… Глаз не кажешь. 
Вот и этот молодчик тоже. Скрывается где-то» [Боборыкин, 
1988: 301]. Е.П. Янькова рассказывала также об одной госте-
приимной паре, которая страшно обижалась на то, что гости 
иногда к ним редко заглядывали. Однажды Янькова не смогла 
поехать к ним на званный обед и не предупредила об этом. 
Хозяин «как обиделся! Месяц к нам не ездил» [Рассказы ба-
бушки, 1989: 58]. 

101
Крайне оскорбительным считалось и когда хозяева отказы-
вали кому-либо от дома. Бабушка Яньковой за что-то рассерди-
лась на одну свою знакомую и велела ее не принимать. «Бедная 
соседка ездит, бабушка не принимает… Та плачет, уверяет, что 
ни в чем не виновата» [Рассказы бабушки, 1989: 11]. 
В глазах общественного мнения хлебосольство выступало 
важнейшей позитивной характеристикой человека, поднимало 
его престиж, уровень уважения к нему. Хозяева, устраивавшие 
большие  приемы-угощения,  пользовались  особым  почетом. 
Количество гостей говорило не только о значимости события, в 
связи с которым приходили гости, но и об авторитете хозяина: 
«Такого парадного обеда еще никто не помнил: сколько гостей 
понаехало!» – с гордостью вспоминал И.С. Шмелев о празд-
новании именин своего отца [Шмелев, 2011: 241]. «Голицыны 
и Апраксины были коренными хлебосолами и умели тешить 
публику» [Рассказы бабушки, 1989: 267], чем и были особенно 
известны в Москве. А вот мнение Молчалина из комедии «Горе 
от ума» об одной из знакомых дам: «Как обходительна! Добра! 
Мила! Проста! / Балы дает нельзя богаче, / От рождества и до 
поста, / И летом праздники на даче» [Грибоедов, 1986. С.88].
Бытование обычая гостеприимства у москвичей. Позитив-
ное отношение москвичей к обычаю гостеприимства выража-
лось и в их поведении. И.Т. Кокорев отмечал, что хлебосольное 
гостеприимство – «эта прадедовская добродетель, неизменно 
хранимая нами». Он говорил о «доме чисто русском, где хозяин 
не прячется от посетителей, где пред вашими глазами не сядут 
за стол, не пригласив вас разделить хлеба-соли, “чем Бог по-
слал” [Русский очерк, 1986: 445–446].
Судя по литературным источникам, в те годы человек, живу-
щий отшельником, вызывал удивление. Вот квартирная хозяй-
ка обращается к снимающему у нее комнату студенту: «Захо-
дите ко мне чайку попить… Да к товарищам бы прошлись, а то 
что это: ни к вам кто-нибудь, ни вы никуда» [Андреев, 1983: 84]. 
Во всех изученных литературных источниках тех лет при-
сутствуют  описания  или  упоминаются  сюжеты,  связанные 

102
с приемом гостей или походом в гости. Вполне понятно, что 
интенсивность взаимовизитов определялась, прежде всего, на-
личием средств, свободного времени и, естественно, желания. 
Соответственно, это явление было наиболее распространено в 
высших и, частично, в средних слоях московского общества – 
среди людей сравнительно обеспеченных, имеющих время для 
досуга. Представители богатых и знатных семей постоянно ба-
ловали себя различными праздниками с большим количеством 
гостей: балы, банкеты, приемы, званые обеды, ужины, вечера 
случались весьма часто. 
Пример  подавала  царская  семья,  устраивавшая  нередко 
пышные приемы и балы с обилием приглашенных. Члены цар-
ской фамилии временами и сами гостили в домах московской 
аристократии.  Княгиня  Е.П.  Янькова  вспоминала:  «…Князь 
Николай Борисович Юсупов был не раз удостоен высочайших 
посещений в Архангельском, где императрица Мария гащива-
ла по нескольку дней… Принимая царственных своих гостей, 
Юсупов делал праздники, собирая немалое количество наро-
да» [Рассказы бабушки, 1989: 223]. 
Хотелось  бы  обратить  особое  внимание  на  то,  что  празд-
ничные торжества, которые устраивались богатыми и знатны-
ми  семействами  в  Москве,  нередко  включали  в  свою  орбиту 
и  многих  простых  москвичей.  Для  последних  накрывались 
столы в парках и скверах, они могли любоваться фейерверка-
ми,  праздничное  настроение  создавала  иллюминация  города. 
По воспоминаниям княгини Е.П. Яньковой, «у Шереметева в 
Кускове бывали часто праздники и пиры, на которые мог при-
ехать, кто только хотел, и были, говорят, не доезжая до Куско-
ва,  два  каменных  столба  с  надписью:  “Веселиться  как  кому 
угодно”. Развлечения были бесплатные. “Каждый, кто ко мне 
пришел, тот и мой гость, милости просим”. В день приезда в 
Москву императрицы для народа на Ходынском поле граф Ру-
мянцев организовал «ярмарки, кофейные дома, дармовой обед 
и  угощение,  кому  угодно,  были  театральные  представления, 
канатные плясуны и т.п.» [Рассказы бабушки, 1989: 153]. Такой 

103
же праздник был устроен князем Гагариным за Трехгорною за-
ставой [Там же: 161] 
Помимо  таких  массовых  торжеств,  многие  представители 
высших сословий устраивали у себя еженедельные или даже 
ежедневные  приемы.  Те,  кто  пытался  вести  светский  образ 
жизни, должны были открывать двери своего дома для посети-
телей достаточно часто. Княгиня Е.П. Янькова писала о своем 
детстве:  «По  воскресеньям  и  праздникам  гостей  съезжалось 
премножество, обедывало иногда человек по тридцати и более. 
И все это приедет со своими людьми, тройками и четвернями; 
некоторые гостят по нескольку дней, – такое было обыкнове-
ние» [Рассказы бабушки, 1989: 23]. А вот одна из героинь рома-
на П.Д. Боборыкина «Китай-город», которая каждый день готова 
был принимать гостей, приказывает слуге: «Принимать с трех. 
Если господин Палтусов будет раньше – принять» [Боборыкин, 
1988:  138].  Обедневшие  аристократы  болезненно  переживали, 
что не могли больше устраивать постоянные приемы, им сочув-
ствовали, как людям, потерявшим важный атрибут своего преж-
него социального статуса. Встречались, конечно, и зажиточные 
люди, которые не имели обыкновения приглашать гостей, что 
вызывало у окружающих в лучшем случае недоумение. Об од-
ном из таких своих знакомых упоминал В.А. Гиляровский, осо-
бо  подчеркивая  эту  особенность  его  поведения,  выделяющую 
его среди других богатых москвичей [Гиляровский, 1956: 102]. 
Частые  гости  были  в  купеческих  домах.  «Общественная 
жизнь среди купечества была мало развита. Купцы кроме сво-
их лавок и амбаров, трактиров и ресторанов, да перегащивания 
друг у друга, почти не появлялись в общественных местах…» 
[Ушедшая Москва, 1964: 357]. В доме И.С. Шмелева, сына бо-
гатого подрядчика, даже во время болезни его отца гостей про-
должали  принимать  практически  ежедневно,  хотя  они  своим 
шумом, громкими разговорами очень мешали больному [Шме-
лев, 2011: 383].
В семьях и не самого высокого достатка было принято каж-
дый день или по воскресеньям приглашать гостей на обеды и 

104
ужины, а в среде совсем уже небогатых – по праздникам. Н.П. 
Розанов  писал:  «Остальные  мои  знакомые  были  люди  уже  с 
самыми скромными средствами и потому «балов» никаких не 
устраивали, но все же принимали у себя одни по вечерам, при-
чем обычно подавался незатейливый ужин, другие днем при-
глашали к себе пообедать» [Розанов, 2003: 147]. Без постоян-
ного общения не могли обходиться представители творческих 
профессий, о частых встречах которых у гостеприимных хозя-
ев писал В.А. Гиляровский. 
Конечно,  люди  из  низших  слоев  имели  гораздо  меньше  и 
материальных возможностей, и свободного времени для того, 
чтобы ходить в гости или принимать гостей у себя. Но и в этих 
кругах межличностное общение было достаточно распростра-
нено,  в  особенности  между  соседями.  Так,  по  свидетельству 
В.А. Гиляровского, живущие по соседству рабочие и мастеро-
вые  практически  еженедельно,  по  выходным  проводили  вре-
мя в гостях друг у друга или встречаясь на общей территории. 
Описывая, например, быт «Олсуфьевки» – квартала, населен-
ного мастеровыми, В.А. Гиляровский писал: «Пять дней в не-
делю тихо во дворе, а в воскресенье и понедельник все пьяно 
и буйно: стон гармоники, песни, драки, сотни полуголых маль-
чишек-учеников…» [Гиляровский, 1956: 270]. 
Даже домашняя прислуга, лишенная регламентированного 
рабочего дня и полностью зависимая от хозяев, могла иногда 
позволить  себе  пообщаться  с  друзьями.  В  своем  дворе,  на-
пример, кухарка или горничная нередко приглашала соседей 
посидеть на крыльце, они щелкали орехи, пели песни. «Еще 
довольнее собою, еще счастливее, – писал И.Т. Кокорев о ку-
харке, – бывает она, когда отпросится у своих хозяев “со дво-
ра”. Это случается не каждый месяц, потому что путешествие 
кухарки “со двора” продолжается не менее дня. Во-первых, она 
идет (разумеется, разряженная в пух) по какому-нибудь делу; 
потом ей надобно навестить двух или трех знакомых, куму, а 
иногда и кума; наконец, если день праздничный, необходимо 
побывать на гулянье…» [Русский очерк, 1986: 521].

105
Прекрасный пример того, как ответственно и бережно от-
носились  москвичи  из  низших  сословий  к  приему  гостей, 
привел  И.С.  Шмелев  в  рассказе  «Гости».  Во  время  первой 
мировой войны, когда в Москве, как и в остальной России, 
наступили нелегкие дни, и всем, в том числе и москвичам, в 
особенности мало обеспеченным, было не до гостей, двое ста-
риков – муж и жена, отправились из своей деревни в Москву 
навестить раненого сына в госпитале. У них не было денег 
ни на дорогу, ни на ночлег в Москве, они могли рассчитывать 
только на доброту проводников и поддержку родственников 
и  друзей.  На  поезде  им  разрешили  проехать  бесплатно.  В 
Москве они «…разыскали Ордынку и кума-кучера. Кучер… 
сводил  в  чайную,  покормил  ситным  и  баранками,  …  запла-
тил  гривенник  за  чашку,  разбитую  Андроном…  –  Ноне  ме-
ста тугие, харчи дорогие…, – сипло говорил кучер, – бывало, 
пирогами швырялись, теперь и на ситный не наглядишься». 
Кучер устроил гостей ночевать в дворницкой, а на утро повел 
их пить чай с пирогами. «Кухарка положила перед ними по 
пирогу и все наливала чашки, а они накрывали их и отказыва-
лись… – Сынка бы нам справедать, мы не в гости…, – оправды-
валась старуха. – Погостите, что ж… – говорила кухарка. – Мы 
гостям завсегда рады» [Шмелев, 2012: 612].
О глубоком внедрении в жизнь москвичей обычая гостепри-
имства  свидетельствовало  и  то,  что  для  определенной  части 
населения Москвы хождение по гостям превратилось в норму 
поведения, стало неотъемлемой частью их ежедневного распо-
рядка дня. По воспоминаниям Е.П. Яньковой, «в Москве жила 
одна Бартенева… великая непоседка, потому что была охотни-
ца веселиться и мыкаться из дома в дом… Как начинается день, 
насажает она своих детей в четырехместную карету и поедет в 
гости... такие путешествия она совершала каждый день и детей 
не кормила и не учила дома [Рассказы бабушки, 1989: 183]. А 
Н.П. Вишняков, характеризуя одну из своих знакомых дам, пи-
сал: «Она отличалась какой-то непостижимой наклонностью к 
бродяжничеству. Застать ее дома было почти невозможно, ибо 

106
она  постоянно  пребывала  у  кого-нибудь  в  гостях»  [Ушедшая 
Москва, 1964: 274]. Чацкий из комедии «Горе от ума» спраши-
вает: «А этот, как его, он турок или грек? / Тот черномазенький 
на ножках журавлиных, / Не знаю, как его зовут, / Куда ни сунь-
ся: тут как тут, / В столовых и гостиных» [Грибоедов, 1986: 41]. 
Были  и  хозяева,  которые  не  мыслили  свою  жизнь  без  по-
стоянного  присутствия  в  доме  гостей.  Для  них  приход  гостя 
служил важным жизненным стимулом, давал заряд бодрости 
и  энергии.  Е.П.  Янькова  писала,  что  Хитрова  «была  очень 
мнительна и при малейшем нездоровье тотчас ложилась в по-
стель… Вечером она выходила в гостиную и любила играть в 
карты, и чем больше было гостей, тем она была веселее и чув-
ствовала себя лучше. А когда вечером никого не было гостей, 
что, впрочем, случалось очень редко, она скучала, хандрила, ей 
нездоровилось…» [Рассказы бабушки, 1989: 233]. 
В гостях не только обедали и развлекались, но и ночевали, 
могли остаться жить, причем надолго. Немало примеров того, 
как родственники, друзья, знакомые подолгу гостили в чужих 
домах,  приводила  в  своих  воспоминаниях  княгиня  Е.П.  Янь-
кова.  Она  часто  предоставляла  такую  возможность  другим  и 
сама  ею  пользовалась.  В  частности,  она  писала  о  том,  что  в 
пожаре 1812 года их дом в Москве сгорел, и ее семья временно 
собиралась остановиться у московских родственников, пока не 
построят новый дом, но тех не было в городе, а слуга их не 
пустил. Тогда муж Яньковой сказал: «Ну, свои не принимают, 
поедем к чужим, к моему другу…: он хоть и не родня, а примет 
нас с распростертыми объятиями» [Там же: 148].
Много  об  этом  писал  и  В.А.  Гиляровский,  например,  про 
знакомого Казакова, который «жил у своего друга, тамбовского 
помещика Ознобишина», снимавшего меблированные комнаты 
в  одном  из  домов  на  Лубянке  [Гиляровский,  1956:  133].  П.Д. 
Боборыкин,  описывая  в  рассказе  «Проездом»  своего  героя, 
отмечал, что «нижний этаж его дома стоял теперь пустой. В 
мезонине долго жил даром его дальний родственник. Недавно 
умерший» [Боборыкин, 1988: 402]. «В доме князя Волконского 

107
много лет жил его родственник, разбитый параличом граф Шу-
валов, крупный вельможа…» [Гиляровский, 1956: 221].
Разнообразие инфраструктуры гостеприимства проявлялось 
при самых разных обстоятельствах. Гостей не только пригла-
шали к себе в дом, но и могли угостить даже случайно встре-
тившегося на улице человека, позвав его в трактир, ресторан, 
купив еду у уличных торговцев и т.п. Вот помещик из рассказа 
И.Т. Кокорева «Самовар» везет дочь, окончившую пансион, из 
Москвы в имение. На постоялом дворе случайно он встретился 
с офицером, остановившимся поменять коней и попросившим 
стакан воды. «Помещик был хлебосол: каково же ему слышать, 
что его ближний, изнемогающий от жажды, хочет утолить ее 
водой – простой водой… Русская натура взяла верх над евро-
пейскими приличиями. Оправив халат, домовитый постоялец 
вышел к приезжему. “Покорно прошу, по-дорожному, без цере-
моний: не угодно ли выкушать со мной стакан чаю?” Офицер, 
слегка  поклонившись,  окинул  хлебосола  взглядом…  После 
обмена приветствий радушный хлебосол еще сильнее присту-
пил к приезжему, и сколько ни отговаривался этот последний 
недосугом, дорожным костюмом, а должен был, наконец, при-
нять  его  приглашение…  Слово  за слово,  стакан  за стаканом, 
завязывается бойкий разговор, и часы пролетают, как минуты. 
Между новыми знакомцами водворяется такая короткость, что 
хозяин называет своего гостя братцем,… а офицер забыл, что 
платит  тройные  прогоны  и  дорожит  каждой  секундой»  [Рус-
ский очерк, 1986: 508].
«Пятна  на  солнце».  Однако  нельзя  забывать,  что  любой 
обычай, традиция, правила поведения, пропагандируемые как 
общественным мнением, так и светской и духовной властью, 
могут  восприниматься  как  навязанные  («обычай  –  тиран») 
[Там же: 458] и не исполняться, а если и исполняться, то не 
от души, а «из-под палки». Мемуарная литература как начала, 
так и в особенности конца XIX в. полна информации о том, что 
не всегда отношение к обычаю гостеприимства было однознач-
ным. Прежде всего, следует отметить, что нередко вызывали 

108
неодобрение, особенно у людей верующих, богобоязненных, а 
также у представителей интеллигентных кругов, как пышность 
балов и приемов знати и купечества, тративших на это огром-
ные средства, чтобы перещеголять друг друга, так и повальное 
пьянство по выходным и праздникам рабочих и мастеровых. 
Многие понимали, что в ряде случаев гостеприимство но-
сит  чисто  показной  характер,  выступая  как  средство  демон-
страции  особых  добродетелей  хозяина,  его  достатка,  тем  са-
мым, помогая ему подняться в глазах общества, а, главное, в 
глазах  власть  имущих.  Москвичи  были  не  лишены  желания 
похвастаться  своим  хлебосольством,  показать,  что  у  них  го-
стей принимают не хуже, а может и лучше, чем у других. И. 
Шмелев, например, писал об именинах отца: «Ужин был не-
виданно парадный. Было – “как у графа Шереметьева”, расста-
рался Фирсанов наш» [Шмелев, 2011: 245]. По воспоминаниям 
княгини Е.П. Яньковой, «вся осень 1817 и зима 1818 годов по 
случаю пребывания императорской семьи в Москве прошли в 
больших веселостях… и все московские вельможи-хлебосолы 
наперерыв  один  перед  другим  старались  забавлять  и  тешить 
высочайших гостей» [Рассказы бабушки, 1989: 223]. 
В условиях, когда для сохранения или подъема обществен-
ного  престижа  людям  требовалось  постоянно  умножать  ро-
скошь своих приемов, обильность застолий и соответственно 
размер своих трат, материальный фактор стал играть все бо-
лее значимую роль. Не зря княгиня Е.П. Янькова видела чет-
кую связь между гостеприимством и богатством. «Пашковы 
жили всегда весело и открыто, так как имели очень большое 
состояние  и,  кроме  того,  и  родством  считались  со  знатью» 
[Там же: 155]. 
Со  второй  половины  XIX  в.  дворянскому  гостеприимству 
был  нанесен  довольно  ощутимый  удар.  После  отмены  кре-
постного права дворяне лишились своего основного источника 
средств существования. «Мануфактура, амбар, банк и лавка все 
больше и больше поднимали голову не в умственной жизни, но 
в жизни городской, по своему материальному, а затем и обще-

109
ственному  влиянию.  Дворянство  оставалось  численно  почти 
то же… со своими титулами, тоном и разными услаждениями 
тщеславия, но фактически стушевывается; и теперь в управле-
нии города Москвы почти что не участвует… В течение зимы, 
если говорят о каком-нибудь бале, поразившем всех роскошью 
и хлебосольством, то это купеческий, а не дворянский бал… И 
дворянские улицы глохнут, больших приемов нет, ничего поч-
ти не затевается, чтобы хоть по наружности поддерживались 
прежние традиции роскоши и шири [Боборыкин, 1988: 10].
Даже от приема особо почетных гостей дворянам нередко 
приходилось  отказываться.  «Эксперт»  по  дворянской  жизни 
княгиня Е.П. Янькова вспоминает, что к ним в загородный дом 
часто приезжал обедать наместник из Калуги, что собирало и 
много других гостей. Нередко бывало: гости съедутся, а намест-
ник не приезжает. «Такие приезды становились очень недешевы, 
батюшка и расчел, что ему лучше» переехать в другое место и 
«жить потише и скромнее» [Рассказы бабушки, 1989: 27]. К се-
редине XIX в., по словам княгини Е.П. Яньковой, прожившей 
долгую жизнь и с детства вращавшейся в высших кругах, план-
ка роскоши балов и приемов, которую задавали особо знатные 
и богатые семейства, еще повысилась. При Николае I «во всем 
стало заметно более роскоши: в отделке и убранстве домов, в 
экипажах и в наших женских туалетах, особенно бальных…» В 
то же время жизнь стала дороже: «Ужасно вздорожали кварти-
ры и жизненные припасы…, против прежнего все вздорожало 
в полтора раза» [Там же: 312].
Вполне понятно, что люди не знатные и не богатые чувство-
вали себя в этом отношении свободнее, т.к. им не надо было 
«держать  марку»  перед  представителями  своего  круга.  Но  и 
они  при  организации  праздников  и  особенно  по  поводу  тех 
или иных важных семейных событий (свадьба, похороны) ста-
рались, чтобы у них «все было как у людей», и нередко были 
вынуждены искать дополнительный заработок, влезать в долги 
или даже идти на преступление. По словам И.Т. Кокорева, «бо-
гат ли, беден ли жених, а свадьба всегда окружена возможным 

110
торжеством и великолепием, для которого он не пожалеет по-
следней сотни рублей» [Русский очерк, 1986: 459].
Представителей  все  более  расширяющегося  делового  мира 
Москвы раздражало то, что на приемы и посещение гостей, ко-
торые происходили довольно часто, приходилось тратить слиш-
ком много времени, отрываясь от дел, семьи, не говоря уже о ма-
териальных затратах. Особенно отрицательное отношение в те 
годы вызывали у многих так называемые визиты – краткие посе-
щения домов сослуживцев, начальников, знакомых, родственни-
ков с поздравлениями по тому или иному поводу, прежде всего, 
на Новый Год, Рождество и Пасху, по случаю именин. По мне-
нию В.В. Розанова, «первый день года и самый торжественный 
праздник  веры  проводятся  в  сплошной  лжи,  пустомельстве. 
Говорят маленькие любезности и в них, конечно, не заботятся 
о правде… Праздник, первый день Нового года и первый день 
Пасхи, должен проводиться, безусловно, каждым у себя дома. 
Каждый должен делать визит, но долгий, на целые сутки, сво-
им собственным домочадцам» [Розанов, 2008: 299–300].
Бывали и случаи, когда гостеприимство позиционировалось 
москвичами  как  определенная  ненужная  нагрузка.  Выполне-
ние  функций  гостеприимного  хозяина,  воспринимаемое  как 
обязанность, определенная дань обществу, временами начина-
ло тяготить. Обязательность приема и посещения гостей вы-
зывала  негативные  чувства  даже  у  такой  светской  дамы,  как 
уже  неоднократно  упоминавшаяся  княгиня  Е.П.  Янькова:  «В 
1833 году были у нас в родстве то родины да крестины, то по-
хороны и меня совсем затаскали по этим церемониям: то ра-
дуйся и крести, то хорони и плачь» [Рассказы бабушки, 1989: 
326]. «Так мы встретили Пасху у себя своею семьею, избавили 
себя… от скучных выездов и от утомительных приемов гостей, 
докучающих своим пустым разговором, когда на душе не весе-
ло» [Там же: 109].
Отношение к гостям, желание их принимать, угощать и про-
сто заниматься ими в немалой мере зависело от состояния здо-
ровья хозяев, их настроения, занятости другими делами, да и 

111
сама личность гостя была небезразлична. Вот что пишет И.С. 
Шмелев по поводу гостей, посещавших их семью во время бо-
лезни его отца: «А от гостей никак не отделаться, наезжают и 
наезжают… А недавно крестный мой приезжал, богач Кашин, 
нелегкая принесла, – раньше только в великие праздники бы-
вал да на именины, – да громкий такой всегда, кричит на весь 
квартал, как на пожаре, – а отцу полный спокой прописан, – 
приехал и давай шутки свои шутить, слушать тошно, никакой 
деликатности не понимает… Всех нас до слез довел» [Шмелев, 
2011: 357]. Даже сам хозяин – отец И.С. Шмелева, человек в 
высший степени щедрый и гостеприимный, иногда жаловался 
на то, что в доме слишком много гостей: «у меня от их трескот-
ни опять голова кружится!» [Там же: 383]. 
Таким  образом,  согласно  литературным  источникам,  обы-
чай гостеприимства был довольно широко распространен сре-
ди жителей Москвы, и отношение к нему в целом было вполне 
доброжелательное. Понятно, что во времена, когда были слабо 
развиты средства массовой информации и коммуникации, ин-
дустрия развлечений, социальные и бытовые службы, обычай 
гостеприимства выполнял важнейшую социальную функцию, 
помогая  налаживанию  взаимоотношений  между  людьми,  их 
взаимопомощи, общению, организации и проведению досуга. 
Его бытование продолжали подпитывать народные традиции, 
религия, общественное мнение. Тем не менее, не все формы 
его проявления принимались однозначно. При позитивном от-
ношении  к  обычаю  гостеприимства  в  целом,  осознании  его 
важности и необходимости, нередко бывали случаи, когда мо-
сквичи  тяготились  этой  обязанностью,  воспринимали  ее  как 
повинность, навязанную обществом и церковью. 

жүктеу/скачать 3,48 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: