Ббк 63. 5 +904 г 75 Редколлегия

137
производстве, прислуга, поденщики, наконец, нищие, бродяги, 
проститутки. 
Социальная иерархия признавалась общественным мнени-
ем как данность, учитывалась при взаимном общении, фикси-
ровалась в ряде пословиц и поговорок, бытующих в те годы: 
«всяк сверчок знай свой шесток», «с суконным рылом да в ка-
лачный ряд!», «не в свои сани не садись», «не суйся в ризы, 
коль  не  поп»,  «гусь  свинье  не  товарищ»,  «залетела  ворона  в 
боярские хоромы», «руби дерево по себе» и т.п. 
Москвичи  постоянно  видели  перед  собой  напоминания  о 
существующих между ними различиях. Особое внимание об-
ращалось на одежду, внешний вид человека. Во многие ресто-
раны и кафе не пускали людей недостаточно хорошо одетых. 
На стенах известной в те годы «филипповской» кофейной пе-
стрели вывески «Собак не водить» и «Нижним чинам вход вос-
прещен» [Гиляровский, 1956: 166]. В.А. Гиляровский, расска-
зывая об Английском клубе и его членах, заметил, что только в 
«Войне и мире» был описан бал, данный Москвой Багратиону 
в Английском клубе. «Вот и все, что есть в литературе об этом 
столетнем московском дворянском гнезде. Ничего нет удиви-
тельного. Разве обыкновенного смертного, простого журнали-
ста, пустили бы сюда?» [Там же: 202]. 
Важно отметить и то обстоятельство, что отношения меж-
ду людьми в те годы складывались не всегда гладко. Вместе 
с  искренностью,  доброжелательством,  хлебосольством,  ми-
лосердием  уживались  фальшь,  лицемерие,  двуличие,  обман. 
Развитие  капиталистических  отношений  порождало  в  людях 
дух стяжательства и, соответственно, стремление к получению 
прибыли любыми средствами. 
Пример  такого  поведения  москвичи  могли  наблюдать  по-
стоянно и повсюду, начиная с высших эшелонов власти. Н.П. 
Вишняков вспоминает слова одного из своих знакомых, мел-
кого чиновника: «Помни мой завет и знай, что русский чинов-
ник – подлец… Покамест мы с тобой беседуем о посторонних 
вещах, пьем, едим и гуляем вместе – я тебе друг. Но попробуй 

138
со мной затеять какое-нибудь общее дело – непременно я тебя 
обдую, несмотря ни на какую дружбу. Это у чиновников уже в 
крови» [Ушедшая Москва, 1964: 274]. А вот что писал по это-
му поводу В.А. Гиляровский: «В городской думе не раз пого-
варивали о метро, но как-то неуверенно. Сами “отцы города” 
чувствовали, что при воровстве, взяточничестве такую панаму 
разведут, что никаких богатств не хватит… Только разворуют, 
толку не будет» [Гиляровский, 1956: 24].
Московские купцы, издавна славившиеся верностью данно-
му слову, следовали этому принципу в отношениях с людьми 
своего круга, но при этом нагло и откровенно обманывали про-
стых обывателей, грубо издевались над своими работниками, 
особенно  так  называемыми  «мальчиками»,  отданными  им  в 
учение, о чем весьма красочно и реалистично написал в своих 
воспоминаниях И.А. Слонов, начинавший свою трудовую дея-
тельность в Москве именно с «должности» подобного мальчи-
ка [Ушедшая Москва, 1964: 196].
В  воспоминаниях  многих  очевидцев  тех  лет  находим 
свидетельства  того,  как  продавцы  обманывали  покупате-
лей,  портные  –  заказчиков,  хозяева  слуг,  а  слуги  –  хозяев. 
«Отправляясь “в город” [за покупками в торговые ряды на 
Красной площади – Л.О.]… покупатель знал, что его ожи-
дает,  и  готовился  к  борьбе.  И  не  напрасно,  ибо  в  “городе” 
запрашивали  безбожно,  подсовывали  разный  испорченный 
товар и вообще старались всячески обмануть покупателя…, 
совершенно  не  заботясь  о  репутации  фирмы…  Обыватель 
мирился с правилом: “не обманешь – не продашь”. Продавец 
и покупщик, сойдясь, сцеплялись, один хвалил, а другой ко-
рил покупаемую вещь, оба кричали, божились и лгали друг 
другу…» [Там же: 30]. 
В Москве постоянно кого-то грабили, обворовывали, случа-
лось и немало убийств. Ночью на улицу было страшно выхо-
дить и крепким мужчинам, а женщина, идущая по городу одна, 
даже в дневное время могла подвернуться оскорблениям, услы-
шать вслед недвусмысленные выкрики и т.п. 

139
В то же время москвичи, в том числе представители разных 
слоев  общества,  старались  соблюдать  определенные  правила 
взаимного общения. По наблюдениям В.А. Гиляровского, на-
пример, подрядчики, набиравшие себе артели работников, при 
заключении  договоров  пытались  занизить  оплату  труда,  рас-
ширить фронт работ и т.п., но, заключив сделку, были ей вер-
ны. «…Заключали условия с хозяином на словах, и слово было 
вернее нотариального контракта» [Гиляровский, 1956: 272]. 
«Всяк сверчок знай свой шесток». Все это, естественно, от-
ражалось  на  обычае  гостеприимства.  Доверительность  была 
распространена только среди «своих», а к чужим относились 
недоверчиво-настороженно  и  особо  не  стремились  видеть 
их  своими  гостями.  Судя  по  литературным  источникам,  дру-
жеское  общение,  обоюдное  гостеприимство  чаще  случалось 
между  представителями  не  только  одних  и  тех  же  сословий, 
но и близких социально-профессиональных и имущественных 
групп. 
Приглашение в гости людей преимущественно своего кру-
га  обусловливалось  не  только  необходимостью  соблюдения 
сословной иерархии, но и неразвитостью средств общения, в 
результате чего контакты могли иметь место, прежде всего, с 
родственниками, деловыми партнерами, коллегами по работе, 
соседями. По соседству же селились в основном семьи близ-
кого социального статуса. Как известно, были в Москве дво-
рянские кварталы, купеческие, торговые, рабочие, а также зна-
менитая Хитровка, где обитало московское «дно». Вспомним 
высказывания  княгини  Е.П.  Яньковой  о  том,  кто  чаще  всего 
бывал у нее в гостях. Это люди, по ее словам, из «порядочного 
общества»,  преимущественно  дворяне:  графиня  Орлова-Чес-
менская, княгини Герард, Неклюдова, князь Долгоруков, пред-
ставители известных в Москве знатных семей Хитрово, Урусо-
вых, Шереметевых, Апраксиных и т.п.
По ее рассказам, в дворянских семьях на социальный статус 
гостя всегда обращали пристальное внимание. Так, характери-
зуя прибывшего к ним в дом человека, отец Яньковой уточнял: 

140
«Он мой сосед и такой же дворянин, как и я», а приехав к дру-
гому соседу, говорил: «Мне было угодно… посетить Вас, как 
один дворянин посещает другого…» [Рассказы бабушки, 1989: 
23, 34]. 
Говоря о своей бабушке, Е.П.Янькова отмечала ее широкое 
гостеприимство и то, что она была рада любым гостям: «Ба-
бушка была большая хлебосолка…, приглашала всех соседей 
к себе хлеба-соли откушать; и знатных и не знатных – всех 
зовет: большая барыня никого не гнушается; ее никто и не уро-
нит, про всех у нее, чем накормить достанет…» [Там же: 9]. 
Из данной характеристики следует не только то, что бабушка 
Яньковой была щедрой и гостеприимной, но и то, что ее гостя-
ми были, прежде всего, соседи, т.е. люди примерно того же со-
циального положения, хотя, возможно, и менее знатные. Кроме 
того, из слов, что эта «барыня никого не гнушается», «никто ее 
не уронит», видно, что по понятиям того времени были и такие 
люди  среди  москвичей,  кого  дворянам  следовало  гнушаться, 
общение с которыми могло уронить их достоинство. И Янькова 
особо подчеркивала, что ради гостеприимства бабушка готова 
была нарушить установленные нормы. 
Вот что рассказывал И.С. Шмелев о гостях своей семьи. «Зав-
тра будет у нас на обеде Кашин, мой папаша-крестный [один 
из самых богатых людей Москвы, ростовщик – Л.О.]. И, может 
быть,  даже  и  сам  Губонин  [министр  –  Л.О.]»  [Шмелев,  2011: 
199]. На именины его отца, помимо архиерея и родственников, 
приехали: «отходник Пахомов, большой богач, у которого бочки 
ночью вывозят “золото” за заставу», а также «самые почетные, 
которые редко навещали: Соповы, богачи, Чижовы-староверы… 
и еще, какие всегда бывали… Каптелины-свещники, Крестов-
никовы-мыльники,  Федоровы-бронзовщики…,  Бутин-лесотор-
говец» и др. [Там же: 241]. Как видно, гостями семьи Шмелева, 
принадлежащего  к  нарождающемуся  слою  буржуазии,  были 
представители  светской  и  духовной  власти,  а  также  наиболее 
зажиточных слоев московского общества, но чаще всего – «кол-
леги по цеху». 

141
И.С. Шмелев очень ярко и живописно описал и гостей, кото-
рые съехались на именины к уже отошедшему от дел бывшему 
подрядчику, переехавшему жить из Москвы в подмосковную 
деревню. Он занимал уже не столь видное положение на со-
циальной лестнице, в сравнении с отцом писателя, и гости его 
были попроще. Прибыл «на тарантасе, богач – крестник из Ша-
лова [подмосковная деревня – Л.О.], Василий Левоныч Здоб-
нов… с Марьей Кондратьевной…, с барышнями да сынком… 
Приехал на дрожках, на рыжей костлявой лошади, становой, 
худой, высокий и черный…, сказал, что на минутку, и остался 
обедать… Утром приезжал поздравить, по поручению насто-
ятеля, отец казначей и поднес рублевую просфору… К само-
му обеду потрафил горбачевский батюшка с сыном-семинари-
стом, который остался было сидеть на тарантасе – за лошадью 
присмотреть, но его силой заставили войти в сад и завертели 
барышни». Были также «московские гости: семья булочников, 
шесть человек…, доктор Цветков с сестрой, банный арендатор 
Коровин…» [Шмелев, 2012: 346, 347, 348].
О составе гостей купеческой семьи можно было довольно 
точно судить по воспоминаниям Н.П. Вишнякова – выходца из 
купцов. Он писал, что дружеские контакты с представителями 
других социальных слоев были слабыми [Ушедшая Москва, 
1964:  357].  «Отношения  купечества  к  дворянству,  как  к  со-
словию правящему, привилегированному, замкнутому в себе 
и  заинтересованному  в  преследовании  лишь  своих  узкосос-
ловных целей, было, естественно, полно недоверия, зависти 
и  недоброжелательства.  Встретить  дворянина  или  дворянку 
в купеческой среде было такою же редкостью, как купца или 
купчиху в дворянской. Если это происходило, то возбуждало 
всеобщее  живейшее  и  притом  саркастическое  любопытство 
по отношению тех, кто нарушил обычаи своих каст…». Еще 
враждебнее относилось купечество к чиновничеству. Что ка-
сается  ремесленников,  «то  у  нас  их  недолюбливали,  считая 
их народом наиболее беспорядочным и преданным пьянству» 
[Там же: 278, 282]. 

142
 После отмены крепостного права, когда немало дворянских 
семей обеднело и даже полностью разорилось, а материальный 
и социально-культурный статус купечества стал повышаться, 
связи  между  представителями  этих  слоев  расширились.  На 
первый план все чаще выходили имущественные, а не сослов-
ные различия. Так, описывая балы в доме московского губер-
натора в конце XIX в. и перечисляя приглашенных гостей, И.А. 
Белоусов называл в их числе высших военных чинов, москов-
скую знать и именитое купечество [Там же: 357]. Тем не менее, 
настороженность  и  некоторая  отчужденность  в  отношениях 
дворянства и купечества остались, и приглашать в гости про-
должали преимущественно людей из своего круга.
Предпочтения  «своим  людям»  отдавали  и  представители 
московской интеллигенции. Им было не только гораздо инте-
реснее, полезнее и приятнее общаться с коллегами или людь-
ми, близкими к ним по сфере интересов, но в их обществе они 
и чувствовали себя свободнее и увереннее. Многие знали друг 
друга  в  лицо,  испытывали  чувство  профессиональной  соли-
дарности, старались поддержать в трудную минуту. Вспомним, 
например, приведенный выше эпизод из очерка В.А. Гиляров-
ского о том, как он помог художнику Саврасову в тяжелый для 
того период жизни. В своих произведениях В.А. Гиляровский 
немало внимания уделял рассказам о встречах людей творче-
ских профессий, их взаимоотношениях друг с другом и с хозя-
евами тех домов, где они собирались. Рассказывая, например, 
о встречах художников, он писал, что сначала они проходили 
в  «Обществе  любителей  художеств»,  но  оказались  «нудны  и 
скучны…».  Художник-любитель  К.С.  Шиловский  предложил 
встречаться у него дома по «субботам». 
«Субботы»  Шиловского,  которые  так  увлекли  художников 
попервоначалу, тоже не привились. Хлебосольный Шиловский 
на последние рубли в своей небольшой прекрасно обставлен-
ной квартире угощал гостей ужинами и винами – художники 
стали  стесняться  бывать  и  ужинать  на  чужой  счет,  да  еще  в 
непривычной барской обстановке. В конце концов, они стали 

143
собираться по средам у В.Е. Шмаровина, знатока живописи и 
коллекционера. «Среды Шмаровина были демократичны, каж-
дый художник, состоявший членом “среды”, чувствовал себя 
здесь как дома, равно как и гости. Они пили и ели на свой счет, 
а хозяин дома, “дядя Володя”, был, так сказать, только орга-
низатором и директором-распорядителем». Среди гостей, при-
ходивших на «среды» художников, было немало музыкантов, 
композиторов, певцов, поэтов. Иногда собиралось до 100 и бо-
лее человек [Гиляровский, 1956: 115–116].
Н.П. Розанов, вспоминая своих знакомых, преимуществен-
но  из  московской  интеллигенции,  у  которых  он  бывал  дома, 
рассказывал и о приглашенных к ним в дом людях, бывших в 
основном из «их круга». Так, будучи в гостях у врача городской 
больницы,  он  познакомился  «с  некоторыми  его  товарищами-
врачами», бывая у церковного настоятеля, – с его «сотрудни-
ками по “чтениям для образованных слушателей”», а в доме 
у драматурга П.М.  Невежина он  «видел некоторых довольно 
известных в Москве людей, как, например, известного специ-
алиста по женским болезням Снегирева, артиста театра Корша 
И.П. Киселевского, артиста Большого театра С.Е. Трезвинско-
го,  известного  педагога  и  редактора  “Детского  чтения”  Д.И. 
Тихомирова, доктора Пекарева, писавшего в “Русском листке”, 
доктора Смирнова» и др. [Розанов, 2004: 147, 152, 158].
Представители деловых кругов Москвы – промышленники, 
купцы, хозяева мастерских, подрядчики и т.п., постоянно под-
держивали контакты со своими партнерами, заказчиками, по-
ставщиками, оптовыми покупателями, в том числе, приглашая 
их к себе в гости, и бывая у них. Е.П. Вишняков, вспоминая 
свое детство в купеческой семье, пишет о том, как в их доме 
принимали казанских татар – оптовых покупателей. «Раз в году, 
зимой, у нас происходило особое торжество – прием казанских 
татар… В определенный день они приезжали все вместе, часов 
около шести. Их было человек десять, все большей частью по-
жилые и полные, с темными лицами, косыми черными глазами 
и  бритыми  затылками…  При  них  состоял  переводчик.  Стар-

144
шие братья встречали их с почетом и рассаживали в угловой 
гостиной,  начиналось  угощение  чаем,  вареньем  и  пастилой. 
При помощи переводчика, а иногда и прямо велся степенный 
разговор» [Ушедшая Москва, 1964: 272]. 
Люди из низших сословий также жили в ограниченном по 
социальному составу круге друзей и знакомых. Гостями мел-
ких лавочников, приказчиков, мастеровых, рабочих, прислуги 
были  такие  же  лавочники,  приказчики,  мастеровые,  рабочие. 
И.С. Шмелев описывал людей, пришедших на именины к од-
ному  из  доверенных  слуг  своего  отца  –  Горкину:  приказчик, 
скорняк, работники бань, которыми владел отец писателя, две 
монахини, певчие из монастыря, псаломщик, горничная Маша. 
В гости к Горкину заходили по праздникам, а иногда и вече-
рами: пастух, рыболов, плотник, кровельщик и т.п. [Шмелев, 
2011: 127, 128].
Среди друзей кухарки, живущей у хозяев, И.Т. Кокорев на-
зывал  такую  же  кухарку,  няньку,  повара,  горничную,  кучера 
[Русский очерк, 1986: 521]. 
В.А. Гиляровский так описывал жизнь мастеровых, обитав-
ших  в  одном  из  рабочих  кварталов.  Они  почти  не  выходили 
за его пределы, «сидели годами в своих норах, полураздетые, 
босые, имея только общие опорки, чтобы на двор выбегать…». 
Жили  здесь  «поколениями.  Все  между  собой  были  знакомы, 
подбирались по специальностям, по состоянию и поведению. 
Пьяницы (а их было между мастеровщиной едва ли не боль-
шинство) в трезвых семейных домах не принимались… Взрос-
лые дочери хозяев и молодые мастерицы, мальчики, вышедшие 
в мастера, уже получавшие жалованье, играли свадьбы, родня 
росла, – в “Олсуфьевке” много было родственников» [Гиляров-
ский, 1956: 272]. 
Интересно отметить, что согласно литературным источни-
кам, среди людей низших сословий тоже подразумевалась своя 
особая иерархия. Кучера, служившие у хозяев, извозчики-ли-
хачи свысока смотрели на «извозчиков-ванек» (последние со-
стояли из приезжавших в Москву на зиму отходников). Лакеи, 

145
повара,  горничные  ставили  себя  выше  кухарок  и  дворников, 
фабрично-заводские рабочие – мастеровых и т.д.
В то же время вполне понятно, что, живя в одном городе, 
люди  из  разных  сословий,  из  разных  социальных  и  имуще-
ственных групп не могли не «пересекаться» и не вступать в те 
или  иные  отношения,  в  том  числе  не  бывать  в  домах  друг  у 
друга.
Прежде всего, следует сказать о посещениях представите-
лями царской семьи домов своих подданных, – богатых князей 
и  графов,  о  чем  достаточно  подробно  рассказывала  княгиня 
Е.П.  Янькова  [Рассказы  бабушки,  1989:  223].  Во  многих  се-
мьях, которые могли себе позволить хорошее угощение, было 
принято приглашать на большие праздники или свадьбы кого-
либо  из  известных  людей  или  просто  представителей  знати, 
«украсить  свои  балы  и  званые  вечера  родовитыми  князьями 
да  баронессами»  [Боборыкин,  1988:  14].  А.Ф.  Кони,  который 
был учителем в купеческой семье, писал, что «ни одна свадьба, 
ни одно семейное торжество не обходилось в известном кругу 
Москвы без приглашения или поставки кухмистером “свадеб-
ного”  генерала,  обязанность  которого  на  свадьбе  состояла  в 
провозглашении тоста за новобрачных и громогласном заявле-
нии, что шампанское “горько”» [Ушедшая Москва, 1964: 295]. 
Этим пользовались некоторые разорившиеся дворяне, которые 
своим знатным происхождением «зарабатывали» себе на обед. 
Но,  кончено,  далеко  не  каждый  родовитый  дворянин  был  на 
это готов.
Довольно часто в гости приглашались священнослужители: 
в знатные и богатые семьи – более высокого ранга, в бедные – 
менее, о чем подробно писал И.С. Шмелев. 
Гостями в дворянских и купеческих домах нередко бывали 
представители местной интеллигенции: врачи, ученые, писате-
ли, а также поэты, музыканты, артисты, которые приглашались 
на балы, приемы, обеды, поэтические и музыкальные вечера 
и  т.п.  Многие  зажиточные  хозяева,  стараясь  выделиться  на 
общем фоне, зазывали к себе умных и талантливых людей. О 

146
составе гостей одной из своих героинь П.Б. Боборыкин писал: 
«Ездили к ним молодые и средних лет, и пожилые мужчины, 
военные, чиновники, предводители дворянства, писатели, пи-
анисты, художники, профессора, всякие умные люди… Марья 
Орестовна только умных и принимает» [Боборыкин, 1988: 146]. 
Важно  отметить,  что  при  всех  сословно-имущественных 
противоречиях  посещения  богатых  домов  представителями 
низких сословий были не столь уж редки. Гостями некоторых 
знатных семейств иногда бывали бывшие гувернеры и гувер-
нантки,  преподаватели.  И.А.  Белоусов,  склонный  несколько 
приукрашивать  тогдашнюю  московскую  действительность, 
писал, что в купеческих семьях к мальчикам «на лето пригла-
шался студент, быстро превращавшийся в то гостеприимное и 
ласковое во многом время из репетитора в друга дома, почти 
члена семьи на долгие годы, а то и на всю жизнь» [Ушедшая 
Москва, 1964: 327]. 
Чаще всего к числу «не статусных» гостей принадлежали 
бедные родственники, отношения с которыми, согласно обще-
ственному мнению, должны были поддерживаться, даже если 
кто-то из них полностью обнищал и опустился. Выше уже го-
ворилось о том, что во многих московских семьях такую родню 
ждал и более или менее теплый прием, кров, еда, а полностью 
лишившиеся средств существования и жилья могли рассчиты-
вать и на постоянное проживание, но «бедные родственники» 
всегда должны были знать свое место.
Как уже говорилось выше, в некоторых семьях, более или 
менее обеспеченных, приглашали к себе в гости людей, стоя-
щих ниже по статусу, из чувства милосердия, благотворитель-
ности.  Обратимся  вновь  к  воспоминаниям  И.С.  Шмелева,  в 
доме которого раз в году проходили обеды для «разных». Кто 
же были эти «разные»? «Отец отдает распоряжения, что к обе-
ду и кого допускать. Василь-Василич загибает пальцы. Пискун 
[бывший певец – Л.О.], Полугариха [банщица – Л.О.], солдат 
Махоров, Выхухоль, певчий-обжора Ломшаков… знаменитый 
Солодовкин, который ставит нам скворцов и соловьев, звонарь 

147
от  Казанской,  Пашенька-блаженненькая  [бывшая  барыня,  у 
которой сгорели дом и дети – Л.О.]… гармонист Петька, моя 
кормилка Настя, хромой старичок-цирюльник Костя…, Трифо-
ныч-Юрцов, сорок лет у нас лавку держит, – разные…». Среди 
гостей присутствовали также Цыган и Подбитый Барин (быв-
ший помещик) [Шмелев, 2012: 133]. Все это были люди, явно 
далекие по статусу от принимающих их хозяев. 
Княгиня Е.П. Янькова также вспоминала случаи, связанные 
с приглашением в дворянский дом простолюдинов. Правда, это 
были в основном паломники, монахи, юродивые и т.п. Иногда 
хозяева, склонные к экстравагантности, могли пригласить в го-
сти и кочующих артистов, циркачей, цыган и т.п. «Когда мы при-
ехали к брату, – писала Е.П. Янькова, – застали, что у него го-
стит цыганский табор…». Брат объяснил, что позвал их поесть 
и поплясать. Их пляска понравилась его дочери. «Я и оставил их 
погостить, чтобы выучили Машеньку плясать». После приезда 
Яньковой табор тотчас прогнали [Рассказы бабушки, 1989: 147]. 
И.А. Белоусов рассказывал о посещении купеческих домов 
банщиками. «Банщики знали всех своих посетителей, и, если 
кого не замечали в банях перед масленицей или перед Рожде-
ством, ходили к ним поздравлять на дом. В богатых купеческих 
домах им выносили на кухню угощение с вином и “чаевые» 
деньги”» [Ушедшая Москва, 1964: 313].
Широкие контакты с представителями общественных низов 
поддерживал В.А. Гиляровский. Однако при этом он опирался 
на людей, хотя и опустившихся, но ранее бывших в той или 
иной мере близкими ему по статусу, по профессии. Так, прежде 
чем повести своих театральных друзей, готовящих спектакль 
«На дне», на Хитровку с целью увидеть «натуру», о чем уже 
говорилось выше, он познакомился с одним гвардейским офи-
цером, которого за его манеры звали «барин». «Он убежал от 
богатых родителей, но сохранил барские манеры, величавость 
и  железное  здоровье,  хотя  был  пьян  с  утра  до  ночи  и  почти 
всегда наг и бос». Кроме того, в квартире, в которую пришел 
Гиляровский с друзьями, жили переписчики пьес и ролей. «Все 

148
это люди, – писал В.А. Гиляровский, – с прошлым, видавшие 
лучшие дни» [Гиляровский, 1956: 38, 40]. 
Представители разных сословий могли тесно общаться и на 
основе общих интересов, образа жизни, политических взгля-
дов,  личных  симпатий  и  т.п.  В  рассказе  А.Н.  Андреева  «Ан-
гелочек»  речь  идет  об  одной  не  очень  счастливой  семье.  О 
ее главе говорилось, что он когда-то был учителем, служил в 
«земской статистике», а потом спился, «выгонялся за стропти-
вость и пьянство со службы и водил к себе в гости таких же 
длинноволосых безобразников и гордецов, как и он сам». По-
сле того как он тяжело заболел, стала пить его жена, и «теперь 
она водила к себе мужчин и женщин, каких хотела, и громко 
пела с ними веселые песни» [Андреев, 1983: 30]. 
Как известно, и в политических кружках встречались люди 
разной социальной принадлежности, представители интелли-
генции приходили в гости к рабочим и занимались с ними по-
литобразованием [Ушедшая Москва, 1964: 399]. Особый слу-
чай – приход в гости богатого, а иногда и знатного господина к 
актрисе, цветочнице, прачке и т.п. 
Вполне понятно, что состав гостей в немалой мере зависел 
от повода, по которому их пригласили. Надо заметить, что наи-
более демократичными, собиравшими самую разномастную пу-
блику, были свадьбы и похороны. Н.Д. Телешов, описывая по-
минки, вспоминал: «Учитывая то, что здесь, как говорится, сам 
черт не разберет, кто родственник, кто друг, кто знакомый, на 
такие обеды приходили люди совершенно чужие, любители по-
кушать, специально обедавшие на поминках… И так ежедневно, 
следя за газетными публикациями, эти люди являлись в разные 
монастыри и кладбища на похороны незнакомых, выбирая более 
богатых, а потом обедали и пили в память неведомых «новопре-
ставленных» [Телешов, 1987: 302]. Хозяева, слишком увлечен-
ные  отмечаемыми  событиями,  ровнее  и  доброжелательнее  от-
носились к тем, кто пришел к ним разделить радость или горе.
Отношения между хозяевами и гостями. Особо необходи-
мо сказать об отношениях между хозяевами и гостями. Боль-

149
шинство москвичей к гостям старались относиться и относи-
лись доброжелательно, радушно, с должным вниманием, о чем 
уже немало было сказано выше. Но нередко взаимоотношения 
«хозяин – гость» были не вполне дружественными. Вполне по-
нятно, что при таком разнообразии поводов для прихода гостей 
и  периодически  встречающемся  статусном  несоответствии 
принимающей  и  принимаемой  стороны,  характер  контактов 
между хозяевами и гостями не мог быть однозначным. 
Следует заметить, что даже между более или менее равны-
ми по статусу хозяевами и гостями отношения складывались 
не всегда гладко. Конечно, здесь многое зависело от личности 
того или иного человека, его характера. Е.П. Янькова писала 
о своих посещениях дома князя М.И. Долгорукова, куда она 
стала приезжать с удовольствием только после смерти хозяи-
на, к его жене – в гости: «к ней я могла ехать в гости, а к нему 
приходилось ехать на поклон», что было мало приятно [Рас-
сказы бабушки, 1989: 53]. По ее же словам, «в Москве было 
одно очень богатое и в свое время известное семейство Сви-
ньяных...  Люди  очень  богатые  и  оттого  преднадменные…». 
И отнюдь не бедная княгиня Янькова восклицала: «Куда мне 
лезть к таким важным особам? Нет, не имею желания» [Там 
же: 142]. 
А вот что говорила Е.П. Янькова о своих знакомых Шереме-
тевой и Неклюдовой, которые в гостях друг у друга постоянно 
ссорилась: «обе кричат, что есть мочи, кто кого перекричит – ни 
дать ни взять два индейских петуха; скинут свои чепцы и добра-
ниваются простоволосые. Нога моя у тебя не будет, – говорит, 
картавя, Шереметева. Ну, и не прошу, очень мне нужно, – кричит 
Неклюдова, топая ногами, убирайся скорее от греха». Через не-
сколько недель Неклюдова приезжает мириться. «Ну, что, кар-
тавая, сама ко мне приехала? – встречает ее громким хохотом 
Неклюдова. – Что, скучно, верно, без меня, сама припендри-
ла…» [Там же: 218]. 
Н.П. Вишняков рассказывал о приеме в купеческой семье 
представителей  чиновничества.  «Старшие  братья  встречали 

150
их с наружными знаками дружбы, а иногда и уважения, смо-
тря по чину. Казалось, что их посещению все в доме радуют-
ся… Но когда чиновники уходили, братья смеялись над ними, 
бранили  их,  называли  крапивным  семенем,  чернильными 
крысами,  пиявками,  пьяными  мордами»  [Ушедшая  Москва, 
1964: 281].
П.Д. Боборыкин в одном из своих произведений описывал 
отношения  между  двумя  персонажами,  которые  были  род-
ственниками и часто посещали друг друга. «Евлампий Григо-
рьевич даже плюнул в окно кареты за сто сажен до дома свое-
го родственника. Вот и теперь… он знает, как тот его примет. 
Придется проглотить не одну пилюлю… Так тебя и тычет но-
сом: “Пойми-де и почувствуй, что ты передо мною, хоть и в 
почете живешь – мразь... Но сделать визит надо. Хуже будет”» 
[Боборыкин, 1988: 114–115]. 
В качестве еще одного подтверждения сказанному приведем 
эпизод из воспоминаний Е.П. Яньковой, в котором рассказыва-
ется о том, как однажды у одного дворянина собрались гости, в 
том числе с детьми. Хозяин, имевший прекрасный сад, строго 
запретил детям что-либо там трогать, но мальчик все же сорвал 
несколько цветов. Хозяин так разгневался, что при всех гостях 
заставил ребенка в качестве наказания съесть эти цветы [Рас-
сказы бабушки, 1989: 91]. 
В литературе встречаются и примеры ссор гостей и хозяев 
за карточным столом, доходящих до убийств [Там же: 334]. А в 
семьях рабочих и мастеровых, как уже отмечалось, праздники 
нередко заканчивались драками, в которых активно участвова-
ли и хозяева, и гости.
Тем  не  менее,  гостей,  примерно  равных  по  статусу,  при-
нимали достаточно радушно, хотя это радушие и могло быть 
показным, наигранным. К приглашенным же в дом «нижестоя-
щим» даже в домах с традиционным укладом отношение было 
иным, чем к «настоящим» гостям, что проявлялось в том, в ка-
ком помещении их принимали, чем угощали, как провожали, 
присутствовали ли за столом сами хозяева и т.п. И это не уди-

151
вительно,  ведь  еще  в  «Домострое»  было  указано,  что  гостей 
надо уважать «по их чину». 
Посмотрим,  хорошо  ли  жилось  бедным  родственникам  в 
чужих  семьях?  Очевидцы  тех  лет  отвечают,  что  по-разному. 
Если та же Янькова, по ее словам, относилась к своей воспи-
таннице как к дочери, то в других случаях положение их было 
иным.  Рассказывая  об  одной  своей  знакомой,  Янькова  вспо-
минала:  «Вдобавок  она  держала  несколько  девочек,  которых 
воспитывала: они тоже около нее толпятся, оборванные, рас-
трепанные»  [Там  же:  212].  А  вот  что  писал  П.Д.  Боборыкин 
об одной вполне уважаемой московской семье, в которой жили 
две  приживалки:  «одна  была  приживалка  –  майорша,  другая 
родственница – вдова злостного банкрота». Однажды во время 
приема гостей за столом оказалось 13 человек, что по примете, 
было нежелательным. «Мать пустила косвенный взгляд на две 
серые фигуры… Приживалка-родственница безмолвно встала 
и отошла в сторону» [Боборыкин, 1988: 93]. Нередко прижи-
валки выполняли роль «полуслуг», их сажали за общий стол, 
но могли поручить и любую работу по дому, которая для хозяев 
считалась неподобающей. 
П.  Вистенгоф,  рассказывая  о  судьбе  небогатой  девушки, 
приехавшей  в  поисках  лучшей  жизни  в  Москву,  сообщал: 
«Иногда  молодая  неопытная  девушка,  брошенная  судьбою  в 
огромный город, без родных и друзей, без надзора и пристани-
ща, терпит большую нужду и бывает оставлена совершенно на 
волю случая. Какая-нибудь дальняя тетка, у которой она живет 
из милости, нисколько не заботится о ней…» [Русский очерк, 
1986: 115].
П.Д.  Боборыкин  в  романе  «Китай-город»  писал  о  приеме 
гостей в одной зажиточной семье, где гостей угощали в соот-
ветствии с их статусом и возрастом. Так, приехавшая в гости 
к  тетке  Анна  Серафимовна  принесла  к  столу  ананас.  «Тетка 
была тронута и сказала шепотом: “Пускай постоит! Тем не сто-
ит давать”, имея в виду гостей дочери – молодых студентов. На 
общем обеденном столе бутылки с вином стояли только перед 

152
хозяйкой  и  ее  зятем,  и  хозяйской  дочери  пришлось  просить 
мать подать вино и ее друзьям [Боборыкин, 1988: 97].
Весьма  красочно  и  реалистично  описал  посещение  бед-
ными  родственниками  именин  разбогатевшего  подрядчика, 
отошедшего от дел и вернувшегося «на покой» в родную под-
московную деревню, И.С. Шмелев. Выше уже приводился от-
рывок, повествующий о приеме в этот день хозяевами почет-
ных  гостей.  Далее  автор  рассказал  о  прибытии  деревенских 
родных. «Приехала на телегах и приходила поздравить дальняя 
родня из Черных Прудов, из Шалова, из Горбачева, из Манько-
ва – чьи-то свояки, сваты, кумы, кумовья, крестники и внучат-
ные племянники. Гости обедали в садике, на длинных столах, 
под  развешанными  для  вечера  бумажными  фонарями,  а  этих 
кормила Арина назади, у сарайчика, где пасека… К концу обе-
да  родня  стала  шуметь…  стали  поговаривать,  что  погордели 
Лаврухины: стали гнушаться, на задворках принимают родню. 
На них кричали и заливали водкой» [Шмелев, 2012: 347, 348].
Вполне понятно, что, если так поступали с родственниками, 
то чужих принимали еще прохладнее, хотя внешне вполне до-
брожелательно. Так, отец И.С. Шмелева, приветствуя у себя в 
доме «разных», обращался к ним «Милые гости!». Но угощали 
их, естественно, не на «господской половине». «Накрывают в 
холодной  комнате,  где  в  парадные  дни  устраиваются  офици-
анты…». Идут «разные» через черный ход. Вход с парадного 
крыльца предназначен только для «настоящих» гостей. Один из 
приглашенных, разорившийся дворянин, возмутился тем, что 
его не пускают через парадную дверь: «О-очень странно! Меня 
сам Островский, Александр Николаевич, в кабинете встреча-
ет, с сигарами!... Черт знает… в таком случае я не…». На это 
ему встречавший гостей приказчик говорит фразу, из которой 
довольно четко высвечиваются представления того времени о 
главном достоинстве гостя: «Знаменитый Махоров, со всякими 
крестами, и то через кухню ходит. А чего вы стесняетесь? Кто 
в хорошей шубе – так через парадное. А вы идете тихо-благо-
родно, усажу, где желаете…» [Шмелев, 2011: 134, 135]. Впо-

153
следствии, когда этот бывший барин неожиданно получил на-
следство и купил богатую шубу, ему разрешили пользоваться 
парадным входом. «Тогда достоинство людей мерилось богат-
ством», – писал П.И. Богатырев [Ушедшая Москва, 1964: 139].
Своих рабочих и служащих, пришедших к хозяину поздра-
вить его с именинами, отец И.С. Шмелева угощал в детской и 
не из обычной посуды, а из мисок («в детской накрывают офи-
цианты стол с мисками, для людей попроще») [Шмелев, 2011: 
234]. 
Несмотря  на  приветливое  отношение  хозяина  к  «разным» 
гостям, разница в их материальном и социальном положении 
была у всех на виду и не маскировалась. Так, к «разным», оде-
тым  кто  во  что  горазд,  например,  бывший  артист  Большого 
театра, сорвавший голос, по прозвищу Пискун был одет в бар-
хатную  кофту  с  разными  рукавами,  «входит  отец,  нарядный, 
пахнет  от  него  духами.  На  пальце  бриллиантовое  кольцо… 
Отец  чокается  со  всеми,  отпивает  и  извиняется,  что  едет  на 
обед к городскому голове, а за себя оставляет Горкина и Ва-
силь-Васильича» [Там же: 134, 135]. 
И.С. Шмелев, описывая «разных», называет их потерявши-
ми себя людьми, которые «были когда-то настоящими» [Шме-
лев, 2012: 133]. Как видно, в глазах мальчика, от лица которого 
ведется рассказ, выросшего в весьма благочестивой, но сумев-
шей значительно разбогатеть семьи, в числе «потерявших» себя 
людей оказались и солдат, имеющий массу наград, и звонарь, 
и гармонист, и кормилица, и цирюльник, и бывший артист, и 
даже лавочник, т.е. люди, просто не имеющие или утратившие 
более или менее приличный доход.
В.А.  Гиляровского,  который  часто  посещал  Хитровку, 
встречали там в соответствии с его статусом и даже угощение 
для него было особое. «По установленному обычаю мы уго-
щали хозяев. Водкой здесь торговала съемщица. Она подавала 
сивуху в толстых шампанских бутылках… Сивуху подала для 
хозяев, а для нас – запечатанную бутылку “смирновки”»… [Ги-
ляровский, 1956: 38, 40]. 

154
В литературе тех лет встречаются примеры и весьма непо-
чтительного обращения хозяев с гостями невысокого ранга. Так, 
княгиня Е.П. Янькова описывала посещение дома своей бабуш-
ки женой священника, которая нередко оказывалась в роли до-
машнего шута. Бабушка «… соскучится, бывало, и позовет че-
ловека: “Поди, зови попадью”. Та придет: “что же это ты дела 
своего не знаешь, ко мне не идешь который день?” Та начнет 
извиняться: “…как же я могу, как я смею незваная прийти…” 
Бабушка как прикрикнет на нее: “Что ты, в уме, что ли, дура по-
пова, всякий вздор городишь! Вот новости: незваная! Скажи на 
милость, какая птица, зови ее! Пришла бы сама да и пришла… 
Ну, ну не сердись, что я тебя обругала, я пошутила попадья; са-
дись,  рассказывай,  что  знаешь…”»  [Рассказы  бабушки,  1989: 
10]. Однажды во время обеда в присутствии гостей попадью об-
винили в том, что она съела слишком много приготовленной для 
гостей рыбы. «Ну, попадья, удружила ты мне, нечего сказать... Я 
нарочно за рыбой посылаю невесть куда, а она за один присест 
изволила скушать! Да разве про тебя это везли? Уж подлинно – 
дура попова» [Там же: 11]. 
Насколько отношение к тому или иному гостю было «завя-
зано» на его социальном статусе, говорит и пример из жизни 
А.П. Чехова, описанный В.А. Гиляровским. «Шли годы, Чехова 
“признали”. Его приглашали к себе, добивались знакомства с 
ним. Около него увивались те, кто не так давно относился к 
нему не то снисходительно, не то презрительно: так, сотрудни-
чек мелкой прессы…» [Гиляровский, 1956: 372].
В  ряде  литературных  произведениях  авторы  обращались  к 
судьбам мальчиков, взятых на обучение в дома купцов, владель-
цев мастерских, ателье и т.п. Этот вариант, конечно, не совсем 
подходит под определение «классического гостеприимства», т.к. 
в данном случае «гости» должны были отработать свое прожи-
вание, однако некоторые элементы этого обычая присутствовали 
и здесь: хозяин предоставлял ученику кров, одежду и пищу, нес 
за него ответственность, брал на себя обязательство его выучить 
и т.п., хотя не имел особых гарантий, что после обучения ученик 

155
останется у него работать. А.В. Петров вспоминал о том, как его в 
одиннадцать лет отдали на обучение в типографию. Рабочий день 
длился 13 часов, а для учеников – еще больше. С утра «нужно 
было натаскать воды на кухню, наколоть дров, начистить картош-
ки… Первые два года ученик-наборщик обязан был выполнять 
любую работу, на которую его назначали: он был и на кухне, и за 
курьера, разносил пакеты, не хватало в типографии накладчика – 
его ставили за машину и т.п…. Для малолетних учеников такая 
тяжелая работа была совершенно непосильной, в особенности в 
ночное время…, и часто бывали случаи, что ученик падал около 
машины от переутомления» [Ушедшая Москва, 1964: 371–372]. 
О том, как учеников кормили, подробно описал И.А. Сло-
нов,  бывший  учеником  в  купеческой  лавке.  Он  рассказывал, 
что у купца Заборова был свой хор певчих, состоявший из его 
же служащих. В воскресенье и праздничные дни перед всенощ-
ной и обедней певчих приглашали в дом, им «полагался чай с 
сахарным песком и черным хлебом; того и другого выдавали 
вдоволь,  и  мы,  пользуясь  своей  привилегией,  угощались  до 
отвала. После этого на целую неделю нам приходилось “зубы 
класть на полку”, так как в остальные шесть дней нас не только 
не поили чаем, но нередко заставляли голодать» [Там же: 201].
Он  вспоминал  также:  «Дедушка  Заборов  вставал  в  шесть 
утра и каждый день ходил в церковь к заутрене. Возвращаясь с 
богомолья он часто бил нас своей толстой палкой за малейшую 
вину  и  даже  за  простую  шалость…  У  нашего  хозяина  была 
странная психология. Он своих служащих всегда держал в чер-
ном теле, одевал их в арестантские халаты, морил голодом и 
часто наказывал. В то же самое время нищих он щедро оделял 
деньгами и устраивал для них ежегодно в августе обед… Раза 
два-три в год к хозяевам приезжали гости. Для них в парадных 
покоях  во  втором  этаже  устраивался  буфет  с  винами  и  заку-
сками…». Чтобы обезопасить приготовленные закуски от по-
сягательств живущих в дому мальчишек, Заборов издал приказ: 
«когда к нему приедут гости, то всех мальчиков выгонять со 
двора и не пускать домой до двенадцати часов ночи. И нас дей-

156
ствительно выгоняли» [Там же: 205]. Подобные судьбы были и 
у многих других молодых людей, начинающих свой трудовой 
путь в Москве. 
Хозяева лавок, мастерских, бравшие в обучение мальчиков, 
часто подвергались резким нападкам со стороны авторов мно-
гих литературных произведений за то, что с этими мальчиками 
они грубо обращались, морили их голодом, заставляли выпол-
нять непосильную работу и т.п. Но, в то же время хозяева обыч-
но выполняли взятое на себя обязательство довести обучение 
до конца, давали ребятам специальность, освоив которую, они 
становились  мастерами,  а  в  зависимости  от  своих  способно-
стей могли продвигаться дальше, и в поисках лучших условий 
труда даже уйти от своего прежнего хозяина.
Обобщая встречающиеся в литературе впечатления хозяев 
от  гостей,  а  гостей  от  хозяев,  можно  заметить,  что  в  то  вре-
мя с точки зрения гостей более всего в хозяевах не нравились 
заносчивость, высокомерие, чванство, зазнайство, тщеславие, 
склонность к злословию, а ценились, помимо хлебосольства, 
простота в общении и доброжелательность. Хозяева же в го-
стях  хотели  видеть,  прежде  всего,  людей  не  назойливых,  не 
настырных, вежливых, не брюзгливых, соблюдающих порядки 
дома, в котором они находятся. 
Е.П. Янькова приводила в пример в качестве лучших хозя-
ев семейство Хитровых и Урусовых, «где никто из гостей не 
был стеснен, каждый чувствовал себя как бы дома, но никто из 
гостей не смел дозволить себе ни малейшего двусмысленного 
слова и, Боже избави, злословия на счет ближнего» [Рассказы 
бабушки, М., 1989: 237]. 
В  целом  можно  сказать,  что  отношения  «хозяин  –  гость», 
будучи в основном радушными и доброжелательными, все же 
не всегда строились на взаимной симпатии и уважении, оста-
вались простыми и открытыми. Это было связано во многом 
с  личностными  характеристиками  самих  контактирующих 
людей,  их  ценностными  ориентациями,  понятиями  о  добре 
и зле, особенностями воспитания и т.п. Но не менее важную 

157
роль играло и их статусное положение, уровень зажиточности. 
«Нижестоящих» даже, если это были родственники, принима-
ли  иначе,  чем  «ровню»  или  тем  более  «вышестоящих».  Для 
многих  это  было  в  порядке  вещей.  Можно  сказать,  что  и  во 
всем московском обществе вряд ли господствовала атмосфера 
доверительности и согласия. Однако не было в Москве и духа 
ненависти, откровенной вражды. В те годы москвичей объеди-
няли, сплачивали и сглаживали противоречия единовластие и 
православная вера, определяя мировоззрение людей и правила 
их поведения в разных сферах жизни. 

жүктеу/скачать 3,48 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: