гого также мелькнула в уме моем, и я приближался к стан-
ции *** с печальным предчувствием.
Лошади стали у почтового домика. Вошед в комнату, я
тотчас узнал картинки, изображающие историю блудного
сына; стол и кровать стояли на прежних местах; но на ок-
нах уже не было цветов, и все кругом показывало ветхость и
небрежение. Смотритель спал под тулупом; мой приезд раз-
будил его; он привстал… Это был точно Самсон Вырин; но
как он постарел! Покамест собирался он переписать мою по-
дорожную, я смотрел на его седину, на глубокие морщины
давно не бритого лица, на сгорбленную спину – и не мог на-
дивиться, как три или четыре года могли превратить бодрого
мужчину в хилого старика. «Узнал ли ты меня? – спросил я
его, – мы с тобою старые знакомые». – «Может статься, – от-
вечал он угрюмо, – здесь дорога большая; много проезжих у
меня перебывало». – «Здорова ли твоя Дуня?» – продолжал
я. Старик нахмурился. «А бог ее знает», – отвечал он. – «Так,
видно, она замужем?» – сказал я. Старик притворился, будто
бы не слыхал моего вопроса и продолжал пошептом читать
мою подорожную. Я прекратил свои вопросы и велел поста-
вить чайник. Любопытство начинало меня беспокоить, и я
надеялся, что пунш разрешит язык моего старого знакомца.
Я не ошибся: старик не отказался от предлагаемого стака-
на. Я заметил, что ром прояснил его угрюмость. На втором
стакане сделался он разговорчив: вспомнил или показал вид,
будто бы вспомнил меня, и я узнал от него повесть, которая
|