Не понимаю, что со мною было и каким образом мог он ме-
ня к тому принудить… но – я выстрелил, и попал вот в эту
картину. (Граф указывал пальцем на простреленную карти-
ну; лицо его горело как огонь; графиня была бледнее своего
платка: я не мог воздержаться от восклицания.)
Я выстрелил, – продолжал граф, – и, слава богу, дал про-
мах; тогда Сильвио… (в эту минуту он был, право, ужасен)
Сильвио стал в меня прицеливаться. Вдруг двери отвори-
лись, Маша вбегает и с визгом кидается мне на шею. Ее при-
сутствие возвратило мне всю бодрость. «Милая, – сказал я
ей, – разве ты не видишь, что мы шутим? Как же ты пере-
пугалась! Поди, выпей стакан воды и приди к нам; я пред-
ставлю тебе старинного друга и товарища». Маше все еще
не верилось. «Скажите, правду ли муж говорит? – сказала
она, обращаясь к грозному Сильвио, – правда ли, что вы оба
шутите?» – «Он всегда шутит, графиня, – отвечал ей Силь-
вио; – однажды дал он мне шутя пощечину, шутя простре-
лил мне вот эту фуражку, шутя дал сейчас по мне промах;
теперь и мне пришла охота пошутить…» С этим словом он
хотел в меня прицелиться… при ней! Маша бросилась к его
ногам. «Встань, Маша, стыдно! – закричал я в бешенстве; –
а вы, сударь, перестанете ли издеваться над бедной женщи-
ной? Будете ли вы стрелять или нет?» – «Не буду, – отвечал
Сильвио, – я доволен: я видел твое смятение, твою робость;
я заставил тебя выстрелить по мне, с меня довольно. Будешь
меня помнить. Предаю тебя твоей совести». Тут он было вы-
|