тремя свечами. Девушка сидела на лавочке в темном углу
церкви; другая терла ей виски. «Слава богу, – сказала эта, –
насилу вы приехали. Чуть было вы барышню не уморили».
Старый священник подошел ко мне с вопросом: «Прикажете
начинать?» – «Начинайте, начинайте, батюшка», – отвечал
я рассеянно. Девушку подняли. Она показалась мне недур-
на… Непонятная, непростительная ветреность… я стал под-
ле нее перед налоем; священник торопился; трое мужчин и
горничная поддерживали невесту и заняты были только ею.
Нас обвенчали. «Поцелуйтесь», – сказали нам. Жена моя об-
ратила ко мне бледное свое лицо. Я хотел было ее поцело-
вать… Она вскрикнула: «Ай, не он! не он!» – и упала без па-
мяти. Свидетели устремили на меня испуганные глаза. Я по-
вернулся, вышел из церкви безо всякого препятствия, бро-
сился в кибитку и закричал: «Пошел!»
– Боже мой! – закричала Марья Гавриловна, – и вы не зна-
ете, что сделалось с бедной вашею женою?
– Не знаю, – отвечал Бурмин, – не знаю, как зовут дерев-
ню, где я венчался; не помню, с которой станции поехал. В то
время я так мало полагал важности в преступной моей про-
казе, что, отъехав от церкви, заснул, и проснулся на другой
день поутру, на третьей уже станции. Слуга, бывший тогда со
мною, умер в походе, так что я не имею и надежды отыскать
ту, над которой подшутил я так жестоко и которая теперь так
жестоко отомщена.
– Боже мой, боже мой! – сказала Марья Гавриловна, схва-
|