купчихе Трюхиной, которая уже около года находилась при
смерти. Но Трюхина умирала на Разгуляе, и Прохоров боял-
ся, чтоб ее наследники, несмотря на свое обещание, не по-
ленились послать за ним в такую даль и не сторговались бы с
ближайшим подрядчиком. Сии размышления были прерва-
ны нечаянно тремя франмасонскими ударами в дверь. «Кто
там?» – спросил гробовщик. Дверь отворилась, и человек, в
котором с первого взгляду можно было узнать немца ремес-
ленника, вошел в комнату и с веселым видом приближился
к гробовщику. «Извините, любезный сосед, – сказал он тем
русским наречием, которое мы без смеха доныне слышать не
можем, – извините, что я вам помешал… я желал поскорее
с вами познакомиться. Я сапожник, имя мое Готлиб Шульц,
и живу от вас через улицу, в этом домике, что против ваших
окошек. Завтра праздную мою серебряную свадьбу, и я про-
шу вас и ваших дочек отобедать у меня по-приятельски».
Приглашение было благосклонно принято.
Гробовщик просил сапожника садиться и выкушать чаш-
ку чаю, и благодаря открытому нраву Готлиба Шульца вско-
ре они разговорились дружелюбно. «Каково торгует ваша
милость?» – спросил Адриан. «Э-хе-хе, – отвечал Шульц, –
и так и сяк. Пожаловаться не могу. Хоть, конечно, мой то-
вар не то, что ваш: живой без сапог обойдется, а мертвый
без гроба не живет». – «Сущая правда, – заметил Адриан, –
однако ж, если живому не на что купить сапог, то, не про-
гневайся, ходит он и босой; а нищий мертвец и даром берет
|