шадей и заказал себе ужин. Сняв мокрую, косматую шапку,
отпутав шаль и сдернув шинель, проезжий явился молодым,
стройным гусаром с черными усиками. Он расположился у
смотрителя, начал весело разговаривать с ним и с его доче-
рью. Подали ужинать. Между тем лошади пришли, и смот-
ритель приказал, чтоб тотчас, не кормя, запрягали их в ки-
битку проезжего; но, возвратись, нашел он молодого челове-
ка почти без памяти лежащего на лавке: ему сделалось дур-
но, голова разболелась, невозможно было ехать… Как быть!
смотритель уступил ему свою кровать, и положено было, ес-
ли больному не будет легче, на другой день утром послать в
С*** за лекарем.
На другой день гусару стало хуже. Человек его поехал вер-
хом в город за лекарем. Дуня обвязала ему голову платком,
намоченным уксусом, и села с своим шитьем у его кровати.
Больной при смотрителе охал и не говорил почти ни слова,
однако ж выпил две чашки кофе и охая заказал себе обед.
Дуня от него не отходила. Он поминутно просил пить, и
Дуня подносила ему кружку ею заготовленного лимонада.
Больной обмакивал губы и всякий раз, возвращая кружку,
в знак благодарности слабою своею рукою пожимал Дунюш-
кину руку. К обеду приехал лекарь. Он пощупал пульс боль-
ного, поговорил с ним по-немецки, и по-русски объявил, что
ему нужно одно спокойствие и что дни через два ему можно
будет отправиться в дорогу. Гусар вручил ему двадцать пять
рублей за визит, пригласил его отобедать; лекарь согласился;
|