подошел к нему, дрожа от гнева. «Чего тебе надобно? – ска-
зал он ему, стиснув зубы, – что ты за мною всюду крадешься,
как разбойник? или хочешь меня зарезать? Пошел вон!» и
сильной рукою, схватив старика за ворот, вытолкнул его на
лестницу.
Старик пришел к себе на квартиру. Приятель его совето-
вал ему жаловаться; но смотритель подумал, махнул рукой
и решился отступиться. Через два дни отправился он из Пе-
тербурга обратно на свою станцию и опять принялся за свою
должность. «Вот уже третий год, – заключил он, – как живу я
без Дуни и как об ней нет ни слуху ни духу. Жива ли, нет ли,
бог ее ведает. Всяко случается. Не ее первую, не ее послед-
нюю сманил проезжий повеса, а там подержал да и бросил.
Много их в Петербурге, молоденьких дур, сегодня в атласе
да бархате, а завтра, поглядишь, метут улицу вместе с голью
кабацкою. Как подумаешь порою, что и Дуня, может быть,
тут же пропадает, так поневоле согрешишь да пожелаешь ей
могилы…»
Таков был рассказ приятеля моего, старого смотрителя,
рассказ, неоднократно прерываемый слезами, которые жи-
вописно отирал он своею полою, как усердный Терентьич в
прекрасной балладе Дмитриева. Слезы сии отчасти возбуж-
даемы были пуншем, коего вытянул он пять стаканов в про-
должение своего повествования; но как бы то ни было, они
сильно тронули мое сердце. С ним расставшись, долго не мог
я забыть старого смотрителя, долго думал я о бедной Дуне…
|