При переводе следует добираться до непереводимого, только тогда можно по- настоящему познать
жүктеу/скачать 2,37 Mb.
|
Vlakhov Florin Neperevodimoe v perevode
| Глава 6
ИНОЯЗЫЧНЫЕ ВКРАПЛЕНИЯ Ma chere Alexandrine, Простите, же ву при, За мой армейский чин Все, что je vous ecris; Меж тем, же ву засюр, Ich wunsche счастья вам, Surtout beaucoup d'amour, Quand vous serez Мадам. M. Ю. Лермонтов В лингвистической литературе для разных иноязычных и заимствованных элементов лексики и фразеологии встречается немало терминов: «иностранное слово», «чужое слово», «варваризм», «экзотизм», или «экзотическое слово», «макаронизм», «алиенизм», «заимствованное слово», или «заимствование» и пр.; некоторые мы постарались отграничить уже в ч. I (см. гл. 1, с. 15 и гл. 4, •-, с. 39). Среди них и в отличие от них должен найти мес- < то и принятый нами термин «иноязычное вкрапление». Некоторым писателям, в особенности классикам прошлого, было присуще употребление более широкого круга иноязычных вкраплений. В старых произведениях западной литературы было принято пересыпать изложение мудрыми фразами, афоризмами и/или просто единичными словами на латинском и древнегреческом языках: это не только считалось признаком эрудиции, но некоторые образованные люди в самом деле так говорили. То же в значительной степени касается и русской классической литературы, которой, кроме латинских и, меньше, древнегреческих, присущи были главным образом французские и, в несколько меньшей степени, немецкие вкрапления '. Об их характере и числе в русских текстах можно судить, например, по материалу двухтомного Словаря выражений и слов, употребляемых в русском языке без перевода (т. е. авторы имеют в виду преимущественно прижившиеся нерусские единицы), в котором подавляю- В болгарской классической литературе иногда встречаются турецкие, реже — греческие слова и выражения, но в общем вкраплений в ней намного меньше. 262 щее большинство примеров — из литературы конца XVIII—XIX вв.1 Кроме таких вкраплений писатели и теперь употребляют повседневные слова и выражения на чужом для самого произведения языке. Они вкладывают их в уста своих героев или используют в авторской речи в интересах колорита или как деталь речевой характеристики, дают их в иноязычном написании или же транскрибируют (мы исключаем ломаную речь, о которой говорили в предыдущей главе). С другой стороны, произведения современных авторов на всех языках испещрены иностранными словами и выражениями (терминами, реалиями и пр.) гораздо больше, чем когда-либо в прошлом, в результате интеграции наук и искусств и огромного увеличения международного обмена информацией и расширения круга фоновых знаний «человека с улицы». Полностью или отчасти ассимилированные (заимствованные слова, в том числе и интернационального фонда), они подчиняются грамматическим правилам принявшего их языка и, в нашем понимании, не являются иноязычными вкраплениями: автор употребляет их непреднамеренно, как привычные для него слова родного языка. Иноязычными вкраплениями в нашей терминологии, как уже было сказано (ч. I, гл. 1), являются слова и выражения (или, как иногда у Л. Толстого, целые пассажи и письма) на чужом для подлинника языке, в иноязычном их написании или транскрибированные без морфологических или синтаксических изменений, введенные автором для придания тексту аутентичности, для создания колорита, атмосферы или впечатления начитанности или учености, иногда — оттенка комичности или иронии2. Приблизительно такое же содержание некоторые авторы вкладывают в понятие «варваризм». Так, Д. Э. Ро-зенталь в своем определении этого термина относит к варваризмам довольно разнородную лексику: иноязычные слова вообще, реалии, термины, ломаную речь, причем недостаточно ясной остается разница между э к з о - 1 Бабкин А. М., Шендецов Б. В. Словарь иноязычных выражений и слов, кн. 1—2, М.—Л.: Наука, 1966. 2 Интересно исчерпывающее изложение этого вопроса в рамках русского языка в гл. 3 («Иноязычные выражения») книги А. М. Бабкина «Русская фразеология, ее развитие и источники» (Л.: Наука, 1970). 263 тической лексикой и варваризмами. Автор иллюстрирует их одинаковыми по своему характеру примерами из Пушкина (для первых — «мантилья», «панна», «делибаш», «янычар», для вторых — «боливар», «брегет», «васисдас»); в дополнение к ним дает и несколько примеров из Маяковского («авеню», «стриты», «собвей», «элевейтер», «ажан», «пульке»). Ломаная речь, о которой мы говорили в предыдущей главе, иллюстрирована отрывками из стихотворения Д. Бедного «Манифест барона фон Врангеля»: «Вам мой фамилий всем известный...» и т. д. Однако тут же даны и примеры типичных иноязычных вкраплений в их оригинальном иноязычном написании и в русской транскрипции, первые опять-таки из Пушкина (vale, far niente, et cetera, in quarto, du comme il faut, tete-a-tete), вторые — из комической поэмы И. П. Мятлева «Сенсации и замечания г-жи Курдкжовой» («Адью, адью, я удаляюсь, Люан де ву...» и т.д.), являющейся ярким образцом «макаронических стихов»'. Там же Д. Э. Розенталь указывает на две функции элементов, обобщенных им под названием варваризмов: во-первых, служить передаче соответствующих понятий (к ним мы причисляем реалии и термины) и созданию местного колорита (не упоминая временного и социального колоритов, традиции или узуса на данном отрезке времени); а во-вторых, быть «средством сатиры для высмеивания людей, раболепствующих перед иностранщиной, средством иронической речевой характеристики действующего лица». Со второй установкой мы тоже не вполне согласны, так как сатирический и иронический характер иноязычные вкрапления приобретают только в макаронической речи (в стихах и прозе) или при создании нарочито комических ситуаций. Кстати, макароническая речь почти непереводима на язык этих вкраплений. Единственным и очень трудным, даже рискованным приемом было бы замещение их функциональным эквивалентом или аналогом на каком-нибудь другом языке. Гораздо безопаснее превратить правильные «макаронические» вкрапления в ломаную речь. Ломаная же речь сама по себе — явление другого характера и не является иноязычным вкраплением (см. гл. 5). И. Левый, с другой стороны, приводит к одному знаменателю иностр анный язык и местный диа- языка. 1 Розенталь Д. Э. Практическая стилистика русского Изд. 3-е. М.: Высшая школа, 1974, с. 80—81. 264- лект, называя оба «чужеродной языковой системой», которая «сама становится художественным средством и, как таковое, непереводима». Для нас диалект — отступление от литературной нормы, и он рассмотрен нами тоже в предыдущей главе. Однако с иностранным языком дело обстоит иначе. «Чужой язык, принятый в среде, где создавался оригинал, — продолжает И. Левый, — часто бывает непонятен читателю перевода, поэтому чужеязыч-ную речь нельзя в переводе сохранить. Так, непонятны были бы финикийская речь в устах воина-пунийца из комедии Плавта «Пуниец», турецкая — в классической болгарской литературе, а для малообразованного читателя— и французская в «Войне и мире» Толстого. Если заменить чужеязычные выражения фразами на литературном языке переводчика, они утратят свое художественное качество; обычный перевод в сносках непригоден здесь, так же как и подстрочные пояснения исторических реминисценций»'. Тут мы бы возразили по двум пунктам: во-первых, вряд ли и при постановках «Пунийца» в свое время в Древнем Риме финикийская речь воина была понятна всем зрителям или даже какому-то их большинству; во-вторых, говоря о французских вкраплениях в «Войне и мире», И. Левый забывает, что сам Л. Толстой их переводил, иногда в сносках (больше), а иногда и в тексте. В мировой литературе наблюдается в основном два подхода в отношении иноязычных вкраплений в подлиннике: 1) автор вводит их без пояснений, рассчитывая, по-видимому, на контекстуальное осмысление и подготовку читателя, или же, считая их элементами колорита, атмосферы, для ощущения которых не обязательно их смысловое восприятие, иной раз даже мешающее, т. е. важна форма, а не вложенная в нее информация, и 2) автор тем или иным путем доводит до читателя их значение. Первым путем вводятся итальянские, испанские, немецкие и французские вкрапления у Хемингуэя, голландские и французские у Ирвинга Стоуна; второй характерен в некоторой степени для русских (Л. Толстой, И. А. Гончаров), немецких и болгарских писателей. В средневековой литературе почти никто эти вкрапления не переводил ни в тексте, ни в сносках, поскольку потенциальными читателями были такие же эрудиты.. Например, Фрэнсис Бэкон (1561-1626) в коротеньком эс- 1 Левый И. Указ, соч., с. 137—138. 265 се «О чтении» ("On Studies") употребляет латинскую сентенцию «Abeunt studia in mores» (Занятия налагают отпечаток на характер) и выражение «cymini sectores» (букв: «расщепляющие тминые зерна» — о людях, вдающихся в излишние тонкости), непонятные теперь без перевода большинству даже высокообразованных людей— ведь латынью в наше время занимаются лишь узкие специалисты! В некоторых более поздних изданиях таких произведений, однако, мы находим их в переводах (в сносках, комментариях в конце книги). Для переводчика все это порождает дополнительные проблемы: а) Следует ли оставить иноязычные вкрапления автора без перевода или объяснений? б) Как поступить с собственно переводами вкраплений самого автора? Самым естественным, на первый взгляд, кажется по следовать примеру редакторов и комментаторов старых авторов — перевести в сносках, дать комментарии в кон це. Здесь, конечно, лишний раз возникает критерий з н а - ко мост и: что переводить или пояснять, что будет по нятно без пояснений? В отношении же самих переводов или комментариев мы всецело присоединяемся к неод нократным замечаниям и предупреждениям А. М. Бабкина к комментаторам (в нашем случае — переводчикам) в вышеуказанной его книге: не перево дить слишком легковерно, проверять не только точное значение таких вкраплений на языке, из которого они за имствованы, но и «прибавочное» значение, полученное в заимствовавшем их языке или в употреблении автора (последнее касается особенно иноязычных слов и выра жений, уже ассимилированных языком подлинника). Для иллюстрации воспользуемся готовым примером и заклю чением А. Райхштейна: «„Servus," sage ich und lasse sie allein (ebenda)—Servus»,* — заявляю я и оставляю их одних. Сноска на этой странице русского текста гласит: «Приветствую вас (лат.).» Стандартная для немецкой разговорной речи формула приветствия (ср. русск. «При вет!») создает в переводе неоправданное впечатление оригинальничанья латинским словцом, чуждого герою романа»'. Но это не решает еще вопроса — что переводить и сколько? Очевидно, большое количество иноязычных вкраплений в тексте — и объясненных, и необъясненных — затрудняет чтение и оригинала, и перевода, и, возвращаясь еще раз к И. Левому, мы бы сказали, что «чужой язык, принятый в среде, где создавался оригинал», возможен — в идеальном смысле слова — только в двуязычных странах, как русский в союзных республиках, французский и немецкий — в Швейцарии, шведский и финский — в известных областях обеих стран, французский — для фламандцев в Бельгии и Франции и голландский — для них же в Нидерландах. Но все эти случаи скорее исключения, чем правило. Говоря же о рамках «свободы переводчика», видимо, можно воспользоваться, но тоже не повсеместно, а в разумной мере, рецептом И. Левого: «Наиболее приемлемым решением здесь будет перевести на свой язык важнейшие в смысловом отношении фразы и намекнуть на атмосферу чу-жеязычности сохранением в переводе приветствия и кратких реплик, содержание которых ясно из контекста (особенно если основная мысль повторена в соседней фразе). Далее намеки на чужеязычность речи можно в случае необходимости комбинировать с пояснениями («обронил он по-турецки»'. Такие намеки на чужеязычность речи со стороны переводчика окажутся еще более неизбежными при переводе произведения на язык самого вкрапления, как это бывает и при обращениях, скажем, в репликах Пуаро в переводах романов Агаты Кристи на французский язык. Очень важна, разумеется, та степень знакоместа данного вкрапления, которая иногда делает излишним перевод: множество разноязычных пословиц, поговорок, крылатых слов, шаблонных выражений давно уже стали международными, настолько, что например, В. Надеин считает возможным употребить даже каламбурно известное «cherchez la femme» в виде «шерше ля тёщ», как сказали бы французы, пожившие в Вологде»2, рассчитывая с полным основанием, что его поймут. То же касается и иноязычных заимствований в ИЯ, ясных и читателю ПЯ. Ярким примером может послужить следующая выдержка из «Человека в футляре» Чехова: «..по всей вероятности, в конце концов, он [Беликов] сделал бы предложение, если !бы вдруг не произошел "kolossalische 'РайхштейнА. О переводе устойчивых фраз. — ТП, 1968, № 5, с. 32—33. Пример взят автором из книги Э. М. Ремарка «Черный обелиск» и перевода ее на русский язык. 266 1 Левый И. Указ, соч., с. 138. 2 И, 27.11.1975. 267 Scandal"» Ч Несмотря на преднамеренно неправильную форму (kolossalische в немецком нет, правильно — kolossal, a Scandal дан в английском, написании, через «с» вместо «k»), это будет понятно в любом переводе (например, в английском переводе это так и дано, и даже Skandal дан через «k», вероятно для выделения его из общего текста). Но как быть, если данное вкрапление, понятное читателю оригинала, непонятно читателю перевода? Мы упоминали— часто автор уверен, что будет понят, и оставляет иноязычные элементы без пояснений; в то же время при переводе на другой язык они не доходят до нового читателя: их содержание неясно, колорит стирается и переводчику приходится искать возможности подсказать его наличие в подлиннике. Такой случай мы находим в том же рассказе Чехова: «Нет, братцы, поживу с вами еще немного и уеду к себе на хутор, и буду там раков ловить и хохлят учить. Уеду, а вы оставайтесь тут со своим Иудой, н е х а и вин л о пне»2. (Разрядка наша — авт.) Это выражение, несмотря на близость языков, без перевода не дойдет даже до болгарского читателя. Понимая это, болгарский переводчик не счел возможным сохранить украинское вкрапление, причем эта фраза слилась с остальным текстом — пропал колорит: «...Ще си замина, а вне си останете тук с вашия юда, дявол да г о в з а м е». Тот же эффект получился, вернее, эффекта не получилось, и в английском переводе: "...and you may stay with your Judas, and be damned to him". (Разрядка наша — авт.) Правильный прием подсказывает переводчику следующий пример, взятый из газетного текста: «— Цэ ж мы делали садик, — мешая русские слова с украинскими (разрядка наша — авт.), рассказывала мне Зоя Буткевич, дивчина из отряда «Карпаты». — Все робыли, что треба: и кладку, и штукатурку, и малярку. С шести утра и дотемна — хотелось сдать поскорее: ди-тыны малые ждали»3. Перевести это на другой язык, оставляя украинские слова, невозможно, однако объяснительная фраза автора компенсирует в некоторой степени утрату колорита. Иногда переводчик может позволить себе добавление перевода иноязычного вкрапления непосредственно после него в авторском тексте, как это делают и сами авторы. Несколько таких примеров мы указали, цитируя в разных местах выдержки из «Казаков» Л. Толстого. А встречаются и вкрапления с подтекстом, представляющие собой еще более трудную для переводчика задачу. Например, Гергарс Гауптман („Die Insel der Grofien Mutter") пишет: „..eine deutsche Lady, die ihren heifige-liebten Lord verloren hatte.." (разрядка наша — авт.), давая в единственной фразе характеристику одной из своих героинь. Конечно, проще всего перевести это слово в слово («..немецкая леди, потерявшая своего горячо любимого лорда..»), но будет ли ясен подтекст автора? А как быть при переводе на английский язык? Такие места требуют высокого мастерства и индивидуальных решений переводчика — рецепты здесь давать почти невозможно. Легким и бесспорным бывает только упомянутое нами выше положение, когда автор дает перевод вкрапления в самом тексте непосредственно или в соседней фразе. Тогда переводчику остается лишь транскрибировать иноязычные слова или выражения и перевести на ПЯ данный автором в тексте перевод или объяснение. Так, никакого затруднения не представляет перевод на любой язык текстов следующего типа: «— Уйде-ма, дядя? (то есть: дома, дядя?) — послышался ему из окна резкий голос...»1; «..за стенкой раздался сильный голос Ивана-младшего: — Dad, wouldyou cash me.a check? — Что означало: — Отец, ты мне чек наличными не оплатишь?»2; «Белесое солнце высвечивало., матерчатую полосу с аккуратно выведенными на ней словами «Tarn и делек!» — «Всего самого хорошего!»3. (Разрядка всюду наша — авт.) А бывает и так: автор, который в тексте или в сноске обычно дает перевод — правильный или «вольный» — своих иноязычных вкраплений, вдруг изменяет этому принципу. Так, И. А. Гончаров в «Фрегате «Паллада» всегда переводит введенные в текст латинские, англий- 279. 'Чехов А. П. Собр. соч. Т. 8, с. 287. 2 Т а м ж е, с. 287. 3 И, 28.Х. 1975. 1 Толстой Л. Н. Собр. соч. Т. 3, с. 226. "Кондратов С. Н. Свидание с Калифорнией, с. 3 И, 5.VIH.1975. ские, немецкие, голландские и французские слова и выражения, а украинскую фразу «Що-сь воно не тее( разрядка наша — авт.), эти тропикы!»1 оставляет без перевода, считая, что каждый русский поймет ее. Но поскольку нерусский не поймет, переводчику приходится, следуя установленному самим автором правилу, давать в тексте украинскую фразу, как она есть, и переводить ее в сноске. Самым полным и показательным примером, в том числе и при переводе произведения, изобилующего вкраплениями из ПЯ, бесспорно является «Война и мир» Л. Толстого и перевод его на французский язык, о котором (присовокупляя и Макаренко) С. Мемедзаде пишет: «Представьте себе «Войну и мир» на французском языке и «Педагогическую поэму» — в переводе на украинский. Целые светские пассажи в толстовской эпопее и сочные украинские выражения макаренковских хлопцев «растворятся» в языке перевода, подобно тому как медуза становится в воде малозаметной, почти невидимой»2. Думая о своем читателе, Л. Толстой явно рассчитывал не только на тоненькую прослойку современной ему русской интеллигенции — иначе он, конечно, оставил бы без перевода французскую речь, столь характерную для части описываемого им русского общества того времени. Об этом упоминают многие авторы, что и заставило нас поинтересоваться данным вопросом в нескольких аспектах: а) как переводит Л. Толстой свои французские пассажи; б) что делает переводчик, например, на болгарский язык с русским текстом толстовских сносок; в) какова судьба самих французских вкраплений во французском переводе романа; г) что происходит с собственным русским переводом сносок Толстого во французском переводе? а) Очевидно Л. Толстой писал французские пассажи прямо на французском, не переводя с русского; дойдя же до необходимости повторить свою мысль и по-русски, он чаще всего переводил ее функционально, т. е. передавая мысль или фразу (слова) так, как выразил бы их первоначально на русском языке. Это становится яснее всего при сопоставлении более длинных пассажей. Встречаются, однако, и случаи, когда он именно 'Гончаров И. А. Фрегат «Паллада». Т. I, с. 248. •;• 2Мамедзаде С. Точность плюс вдохновение. — АПТХП, т.'I» с. 194. <Г^ 270 переводил, и тогда перевод получался более формальный, буквалистический. Так, выражение «malheu-reuse, comme les pierres» переведено им «Бедняжка несчастлива, как камни» (ФРФС переводит этот фразеологизм «несчастнейший из смертных, глубоко несчастный, горемычный»). б) Как раз на таком примере можно проверить, как поступает со сносками переводчик: переводит русский текст или дает свой перевод французского текста, игнорируя сноску. Автор новейшего болгарского перевода «Войны и мира» Константин Константинов, сам писатель и один из лучших болгарских переводчиков за последние четыре десятилетия, был знатоком и французского языка, переводил и французскую классику. Сличение с подлинником показало, что он оставался верен своему автору, переводя русские переводы самого Толстого. И в цитированном выше случае он перевел дословно формальный перевод Толстого: «Клетата, тя е нещастна ка-то камъните». В другом месте Л. Толстой пишет: «Arrangez-moi cette affaire et je suis votre вернейший раб a tout jamais (pan—comme mon староста m'ecrit des донесения: покой-ep — п)» и переводит в сноске: «Устройте мне это дело, и я навсегда ваш... как мой староста мне пишет...». К. Константинов дает в тексте «Arrangez-moi cette affaire et je suis votre- пай-верен роб a tout jamais — роб — comme mon управител m'ecrit des донесения: покой-ер — n», r. e. повторяет французские слова и переводит только русские, а в сносках дает толстовский перевод французских фраз: «Наредете ми тая работа и аз винаги ще бъда ваш. Както моят управител ми пише. Т. е. «п», «ъ», отмечая «Б. пр.» (Примечание переводчика)»1. в) Второй пример приводит нас к следующему вопросу: какова судьба самих французских вкраплений во французском переводе романа? В одном переводе2 в самом начале оговорено, что все французские тексты автора (Л. Толстого) даны курсивом, а это позволяет 1 В русском издании романа (Собр. соч. в 20-ти томах. Т. 4. М.: Гос. изд, худ. лит., 1961) на с. 13 дано латиницей р а п-п а н вместо кириллицей р а п ъ (с твердым знаком, у Толстого — «ер») и с дефисом после «покой-ер» вместо правильного тире: т. е. «п о к о и - е р-п» вместо «покой-ер—п». Так его передал и болгарский переводчик. 3 Tolstoi, Leon. La guerre et la paix. Trad, par Henri Mongault. Paris, 1952. 271 французскому читателю получить некоторое представление о русско-французской речи дворянства того времени. г) Переводы самого Толстого французских вкраплений на русский язык, естественно, становятся совершенно беспредметными и опускаются. Здесь же, по поводу этого примера, добавим и другую немаловажную подробность в связи с перенесением иноязычных вкраплений из языка в язык. В то время как латиница более или менее знакома большинству носителей языков, использующих кириллицу, носителям языков, пользующихся латиницей (иногда даже для носителей близкородственных славянских языков), кириллица большей частью не знакома. Из этого следует, что такие вкрапления необходимо транскрибировать; однако нельзя упускать из виду и преднамеренно вводимые автором ошибки с целью подчеркнуть необразованность или незнание того или иного персонажа, или создание комического эффекта или сообщение оттенка иронии. Между прочим, французский переводчик «Войны и мира», дойдя до этого самого «рапъ» и не видя возможности передать его понятным образом французскому читателю, прибегнул к приему компенсации и подчеркнул неграмотность толстовского старосты неправильным написанием другого слова: «..a tout jame (j-a-m-e)», — довольно часто встречающейся среди французов орфографической ошибкой. Особый, частный случай — иноязычные заглавия целых произведений (романов, стихотворений и пр.) или отдельных глав — явление, широко распространенное; можно было бы дать длинный перечень таких случаев. Ограничимся упоминанием только «Table-Talk» Пушкина, стихотворения Гете «Probatum est», «Vanitas! vani-tatum vanitas», «Egalite», Мэтью Арнольда «Requiescat», Роберта Браунинга «Summum bonum», В. Хенли «Invic-tus» и пр. Очевидно, все эти заглавия должны остаться такими, как их дает автор, и единственным возможным изменением является транскрипция, причем здесь будет неизбежна утрата колорита при переводе произведения на язык самого вкрапления. Бывают, однако, случаи, когда переводчику удается перевести такое заглавие без утраты колорита. Идеальный пример — заглавие романа «Quo Vadis» Г. Сенкеви-ча, переведенное на русский и болгарский языки староболгарским (церковнославянским) «Камо грядеши», которое настолько же знакомо и вместе с тем обладает 272 тем же ароматом античности для русских и болгарских читателей, как и латинское заглавие — для католика-поляка. Можем упомянуть и „Totenmesse" Ст. Пшибы-шевского, написанную им по-немецки, а в автопереводе на польский язык озаглавленную «Requiem aeterna». Очень характерен — в обратном направлении — случай с книгой Джерома К. Джерома "Three Men on the Bummel", в которой автор объясняет совершенно незнакомое для англичан немецкое слово Bummel только на последней странице. Бесспорно, весь эффект этого приема автора совершенно утрачен для читателя русского перевода, озаглавленного «Трое на велосипеде»,— так, если бы хотел, мог назвать его и сам автор,— утрачено и значение последнего абзаца, содержания, вло-. женного Джеромом в концовку книги. Действительно, трудно сохранить или как-нибудь компенсировать это содержание и при переводе книги на немецкий язык. В заключение, говоря о вкраплениях, можно еще отметить, что взаимные отношения в рамках разных пар языков различны, что тоже не следует упускать из виду, поскольку «...если при переводе с немецкого на русский действенность этих элементов [иноязычной лексики] в случае их сохранения усиливается, подчеркивается несоразмерно их весу в оригинале, вследствие чего в ряде переводов часть их нередко опускается, т. е. передается русскими словами, то при переводе с русского на немецкий их формальное воспроизведение не встречает обычно никаких препятствий, не требует особенных технических ухищрений, окраска иноязычности сохраняется, но действенность этой категории слов в той или иной степени уменьшается» 1. жүктеу/скачать 2,37 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|