Робин Хобб Королевский убийца



бет10/35
Дата11.04.2022
өлшемі1,75 Mb.
#30617
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   ...   35
Байланысты:
hobb robin korolevskii ubiica

8. КОРОЛЕВА ПРОСЫПАЕТСЯ
Один оленя встретит на льду,

И лося найдет другой,

А я за сердцем своим пойду,

За королевой Лисой.

Она не за славой пустилась в путь,

Не лить понапрасну кровь —

Сердцам усталым покой вернуть,

И с нею моя любовь.

Охота королевы Лисицы

На следующий день весь замок бурлил. Во дворе царила лихорадочная, почти праздничная атмосфера: личная стража Верити и все воины, у которых не было других дел, собирались на охоту. Ищейки возбужденно лаяли, бойцовые собаки пыхтели и рвались с поводков. Уже заключались пари о том, кому больше повезет. Лошади били копытами землю. Тетивы были проверены, а пажи носились повсюду очертя голову. На кухне слуги упаковывали еду, которую охотники должны были взять с собой. Солдаты — молодые и старые, мужчины и женщины — громко смеялись, болтая о прошлых стычках, сравнивая оружие, настроение у них было приподнятое. Я сотни раз видел это перед зимней охотой на лося или медведя. Но теперь во всем чувствовалось нетерпение, воздух был наполнен грубым запахом жажды крови. Я слышал обрывки разговоров, слова, которые вызывали во мне тошноту. «… Никакой жалости для этого дерьма», «… трусы и предатели. Посметь атаковать королеву!», «… дорого заплатят. Они не заслуживают быстрой смерти». Я поспешно нырнул обратно в кухню, пробираясь через толпу людей, снующих, как встревоженные муравьи. Но здесь я услышал о тех же чувствах и той же жажде отмщения.

Я нашел Верити в его кабинете. Я видел, что он вымылся и надел свежую одежду, но заботы прошлой ночи оставались с ним, как грязное белье. Он был одет по-домашнему и явно собирался провести день среди своих бумаг. Я слегка постучал в дверь, хотя она была открыта. Принц сидел в кресле перед огнем спиной ко мне. Он кивнул, но не оглянулся, когда я вошел. В его неподвижной фигуре чувствовалось напряжение. Поднос с завтраком, нетронутый, стоял на столе у его кресла. Я приблизился к Верити и тихо встал рядом, уверенный, что был вызван при помощи Скилла. Молчание затянулось, и я подумал, знает ли сам Верити, зачем я был ему нужен. Наконец я решил заговорить:

— Мой принц, вы не поедете сегодня с вашими гвардейцами?

Казалось, что я резко открыл шлюзы. Он повернулся ко мне; морщины на его лице стали глубже за эту ночь. Он выглядел изможденным.

— Нет. Я не могу. Как я могу поддерживать такое, эту охоту за нашими людьми, которые были чьими-то родственниками! А с другой стороны, есть ли у меня выбор? Спрятаться за стенами замка, когда остальные поедут мстить за оскорбление, нанесенное моей королеве? Я не смею запретить моим людям защищать мою честь, поэтому я должен вести себя так, как будто не знаю о том, что происходит при дворе. Как будто я слабоумный или трус. Об этом дне будут написаны баллады, я не сомневаюсь. Как они будут называться? «Верити кромсает безумных»? Или «Жизнь „перекованных“ приносится в жертву королеве Кетриккен»?

Его голос с каждым словом становился громче, и не успел он дойти даже до половины фразы, как я подошел к двери и крепко закрыл ее. Пока он произносил свою речь, я оглядел комнату, думая, кто еще, кроме меня, мог слышать эти слова.

— Вы хоть немного спали, мой принц? — спросил я, когда он замолчал.

Он мрачно улыбнулся:

— Ну, ты знаешь, чем кончилась моя первая попытка отдохнуть. Второе пробуждение было менее… приятным. Моя леди пришла ко мне в комнату.

Я почувствовал, что мои уши начинают гореть. Что бы он ни собирался рассказать, я не хотел этого слышать. У меня не было никакого желания узнать, что произошло между ними прошлой ночью. Ссора или примирение. Я ничего не хотел об этом знать. Верити был неумолим:

— Никаких рыданий, как ты мог бы подумать. И не за утешением. Не для того, чтобы избавиться от ночных страхов или помириться со мной. Как получивший выволочку сержант, она стояла в ногах моей постели и умоляла о прощении, белая как мел и твердая как камень… — Он замолчал как будто понял, что выдает себя. — Она предвидела, что собирается толпа охотников. Она пришла ко мне посреди ночи спросить, что нам делать. У меня не нашлось для нее никакого ответа, так же как и сейчас…

— По крайней мере, она предугадала это. — Я надеялся, что он хоть немного смягчится и умерит свой гнев.

— А я нет, — сказал он мрачно, — она предвидела ход событий. И Чивэл бы предвидел. О, Чивэл знал бы, что это произойдет, с того мгновения, как она пропала, и у него был бы готов план действий, учитывающий любую случайность. А я нет. Я думал только о том, чтобы поскорее привести ее домой, и надеялся, что не слишком многие услышат об этом. Как будто это возможно! И поэтому теперь я думаю про себя, что если когда-нибудь корона действительно окажется на моей голове, это будет самое неподходящее для нее место.

Это был принц Верити, какого я никогда раньше не видел. Человек, чья вера в себя была подорвана. Я наконец понял, какой неподходящей женой была для него Кетриккен. Это была не ее вина. Она была сильной и воспитывалась, чтобы править. Верити сам часто говорил, что его не готовили стать королем. Ему нужна была женщина, которая могла бы вселить в него уверенность, что он способен быть повелителем. Женщина, которая приходила бы, рыдая, в его постель, чтобы ее приласкали и успокоили. Это дало бы ему возможность почувствовать, что он может быть настоящим королем. Строгость и сдержанность Кетриккен заставляли его сомневаться в собственных силах. Мой принц был человеком, внезапно понял я. Это не успокаивало.

— Вы должны, по крайней мере, выйти и поговорить с ними, — рискнул предложить я.

— И что сказать? Доброй охоты? Нет. Но ты иди, мальчик. Иди и смотри, и потом расскажешь мне о том, что происходит. Иди прямо сейчас. И закрой мою дверь. У меня нет желания никого видеть, пока ты не вернешься с подробным докладом.

Я повернулся и подчинился его приказу. Когда я вышел из Большого зала и направился по переходу во двор, я встретил Регала. Он редко вставал так рано и выглядел так, словно этим утром тоже поднялся не по своей воле. Его одежда и волосы были в порядке, но все мелкие нарядные детали туалета отсутствовали: ни серьги, ни тщательно сложенного шелкового платка, приколотого у горла; единственной драгоценностью было кольцо с печатью. Его волосы были расчесаны, но не надушены и не завиты. Глаза покраснели. Он был разъярен. Когда я попытался пройти мимо него, он схватил меня и рванул за ворот, чтобы взглянуть мне в лицо. Таково, по крайней мере, было его намерение. Я не сопротивлялся, а просто напряг мускулы. К своему удивлению и восторгу, я обнаружил, что он не может сдвинуть меня. Он повернулся, сверкая глазами, и оказалось, что принц должен немного поднять голову, чтобы посмотреть прямо мне в глаза. Я вырос и прибавил в весе. Я знал это, но никогда не думал о таком восхитительном неожиданном эффекте. Я сдержал улыбку, прежде чем она коснулась моих губ, но, по-видимому, она промелькнула в моих глазах. Принц сильно тряхнул меня, и я позволил ему сдвинуть меня с места. Слегка.

— Где Верити? — зарычал он.

— Мой принц? — спросил я, как будто не понял, чего он хочет.

— Где мой брат? Эта его проклятая жена… — Он замолчал, задыхаясь от ярости. — Где мой брат обычно бывает в это время?

Я не стал лгать.

— Иногда он рано утром отправляется в свою башню. Или, возможно, он завтракает. Или в купальнях, — предположил я.

— Никчемный ублюдок! — Регал выпустил меня, развернулся и побежал в сторону башни. Я надеялся, что подъем развлечет его. И как только он скрылся из вида, я тоже бросился бежать, чтобы не терять драгоценного времени, которое я выиграл.

В то мгновение, когда я вошел во двор, причина ярости Регала стала ясна. Кетриккен стояла на сиденье в повозке, и все головы были повернуты к ней. На ней была та же одежда, что и предыдущей ночью. При дневном свете я увидел пятно крови на рукаве ее белой меховой куртки. Ее пурпурные штаны тоже были в крови. Она была в сапогах и шапке, готовая к охоте. Меч висел у нее на бедре. Страх поднимался во мне. Как она может? Я огляделся, желая понять, что она говорит. Все лица были повернуты к ней, все глаза широко раскрыты. Я пришел в мгновение полной тишины. Мужчины и женщины, казалось, задержали дыхание в ожидании ее следующих слов. Она заговорила спокойно, но толпа была настолько безмолвна, что чистый голос будущей королевы легко разносился в холодном воздухе.

— Я говорю вам, что это не охота, — серьезно продолжала Кетриккен. — Оставьте ваше веселье и хвастовство. Уберите с вашей одежды все драгоценности. Пусть ваши сердца осознают, что мы делаем.

В ее речи все еще слышался горский акцент, но я заметил, как тщательно было выбрано каждое слово, как выверена каждая фраза.

— Мы идем не на охоту, — повторила она. — Мы идем, чтобы избавить от страданий наших людей. Красные корабли украли их у нас. Они забрали сердца «перекованных» и оставили их тела, которые преследуют нас. Тем не менее те, кого мы навеки успокоим сегодня, дети Шести Герцогств. Наши родные. Мои солдаты, я прошу вас, чтобы каждая выпущенная сегодня стрела и каждый нанесенный удар убивали мгновенно. Я знаю, что вы достаточно искусны для этого. Хватит страданий. Пусть каждая смерть сегодня будет, насколько возможно, быстрой и милосердной — ради нас самих. Давайте сожмем зубы и уничтожим угрозу с такой же решимостью и сожалением, с какими мы отрубаем искалеченную руку. Потому что именно это мы делаем. Никакой мести, мои воины. Но лечение, за которым должно последовать исцеление. Теперь делайте, как я сказала.

Несколько мгновений она стояла молча и смотрела вниз, на всех нас. Как во сне, люди начали двигаться. Охотники сняли перья и банты, талисманы и драгоценности со своей одежды и отдали все это пажам. Хвастливое веселье испарилось. Она отобрала у них эту самозащиту, вынудив всех понять, что они на самом деле собираются делать. Никого это не привлекало. Люди стояли в растерянности, ожидая, что она еще скажет. Кетриккен хранила молчание и оставалась неподвижной, притягивая к себе взгляды собравшихся. Увидев, что все внимание обращено к ней, она снова заговорила.

— Хорошо, — тихо похвалила она нас, — а теперь внимательно выслушайте меня. Я хочу, чтобы мы взяли с собой носилки, или пусть фургоны сопровождают нас — как сочтут нужным в конюшне. Выложите их соломой. Ни одно тело не будет оставлено на съедение лисицам и воронам. Мы привезем их сюда, запишем имена погибших, если они будут нам известны, и приготовим все для костра, который разжигают в честь павших в битве. Если удастся разыскать родственников, семьи их будут нам известны и их можно будет найти, мы пригласим их на церемонию оплакивания. Тем, кто живет далеко, мы пошлем известие о случившемся. Им будут полагаться все почести, которые получают люди, потерявшие в бою своих родных. — Невольные слезы бежали по ее щекам. Она не вытирала их, и они блестели в свете солнца, как великолепные бриллианты. Ее голос окреп, когда она обернулась, чтобы отдать распоряжение другой группе: — Мои повара и слуги! Накройте все столы в Большом зале и приготовьте поминальную трапезу. Снабдите Малый зал водой, травами и чистой одеждой, чтобы мы могли приготовить тела наших людей к сожжению. Все остальные, оставьте ваши обычные дела, собирайте дрова и складывайте погребальный костер. Мы вернемся, чтобы сжечь наших мертвых и оплакать их, — она огляделась, посмотрев в глаза каждому. Потом лицо ее окаменело. Она выхватила из-за пояса меч и подняла его вверх, принося клятву: — Когда мы отдадим дань памяти погибшим, мы будем готовиться к отмщению. Те, кто отнял наших людей, должны узнать силу нашего гнева! — Медленно она опустила клинок и точным движением вложила его в ножны. Снова глаза ее приказывали нам. — А теперь едем, мои воины!

По моей коже побежали мурашки. Вокруг меня мужчины и женщины вскакивали на лошадей. Каким-то образом у повозки, на которой стояла Кетриккен, оказался Баррич, безупречно рассчитавший время. Он вел оседланную Софтстеп. Мне было интересно, почему он взял эту черную с красным сбрую — цвета скорби и отмщения. Она распорядилась или он просто знал? Кетриккен шагнула вниз, прямо на спину лошади, потом опустилась в седло, и Софтстеп спокойно приняла ее, несмотря на новую сбрую. Охота началась.

— Останови ее, — прошипел Регал у меня за спиной, и, развернувшись, я обнаружил, что оба, и он и Верити, стоят рядом со мной, совершенно не замеченные охотниками.

— Нет, — осмелился я возразить. — Неужели вы не чувствуете? Это нельзя испортить. Она что-то вернула им всем. Я не знаю, что это, но им этого отчаянно не хватало долгое время.

— Это гордость, — сказал Верити. Его глубокий голос прозвучал, как гром. — То, чего не хватало всем нам, и мне в первую очередь. Это едет королева, — продолжил он в тихом изумлении. Был ли в его голосе оттенок ревности? Он медленно повернулся и пошел назад, в замок. За нашими спинами шум голосов стал громче. Люди спешили выполнить ее распоряжения. Я шел рядом с Верити, оглушенный тем, чему был свидетелем. Регал обогнал меня, встал перед Верити и посмотрел ему в лицо. Он дрожал от ярости. Мой принц остановился.

— Как ты мог допустить, чтобы это произошло? Неужели у тебя нет совсем никакого влияния на эту женщину? Она издевается над нами! Кто она такая, чтобы раздавать приказы и уводить из замка стражу? Кто она такая, чтобы нагло распоряжаться здесь? — голос Регала сорвался от бешенства.

— Моя жена, — сказал Верити тихо, — и твоя будущая королева, которую ты сам выбрал. Отец заверил меня, что ты выберешь женщину, достойную быть королевой. Думаю, ты справился с этим лучше, чем сам ожидал.

— Твоя жена? Твоя гибель, ты, осел! Она унижает тебя! Она перережет тебе глотку во сне! Она крадет их сердца, она создает себе имя! Неужели ты этого не видишь, ты, болван? Ты можешь быть доволен, если эта горная лисица стащит у тебя корону, а я нет.

Я быстро нагнулся и начал перешнуровывать сапог, чтобы не оказаться свидетелем того, как принц Верити ударит принца Регала. Я действительно услышал звук пощечины и подавленный вопль ярости. Когда я поднял глаза, Верити стоял так же спокойно, как прежде, а Регал наклонился вперед, прижав руку к носу и рту.

— Будущий король Верити не потерпит никаких оскорблений в адрес будущей королевы Кетриккен. И в свой адрес тоже. Я сказал, что моя леди пробудила гордость в сердцах наших солдат. Возможно, она расшевелила также и мою. — Сам Верити выглядел удивленным, обдумывая это.

— Король об этом узнает! — Регал отнял руку от лица и ошеломленно уставился на нее. Из его носа хлестала кровь. — Мой отец увидит эту кровь. — Голос его дрожал, он задыхался. Он слегка наклонился вперед и отвел в сторону руку, как бы боясь запачкать одежду.

— Что? Ты собираешься истекать кровью весь день, до вечера, когда встает наш отец? Если тебе это удастся, приходи и покажи мне тоже. — И мне: — Фитц! Неужели у тебя нет других дел, кроме как стоять здесь, разинув рот? Отправляйся! Проследи, чтобы команды моей леди были как следует выполнены.

Верити повернулся и пошел по коридору. Я поспешил выполнить его распоряжение и убраться подальше от Регала. Принц топал ногами и ругался, как раздраженный ребенок. Ни один из нас не смотрел в его сторону, но я, по крайней мере, надеялся, что никто из слуг не заметил этого происшествия.

Это был длинный, особенный день. Верити зашел в комнату короля Шрюда, а потом вернулся в свой кабинет. Я не знаю, что делал Регал. А все люди начали выполнять приказы королевы, работая быстро, но почти безмолвно, тихо переговариваясь между собой, когда готовили один зал для еды, а другой для покойников. Я отметил, что те женщины, которые были наиболее преданны королеве, теперь оказались окруженными вниманием, как будто они были тенью Кетриккен. Эти знатные дамы внезапно сочли незазорным для себя прийти в Малый зал, чтобы лично проследить, как идут дела с ароматизированием воды и раскладыванием одежды и полотна. Я помогал носить дрова для погребального костра.

Ранним вечером охотники вернулись. Они прибыли тихо, стража торжественно выстроилась вокруг наполненных повозок. Кетриккен ехала во главе. Она казалась усталой и застывшей — но не от холода. Я хотел подойти к ней, но не успел — сам Баррич подхватил под уздцы ее лошадь и помог королеве спешиться. Пятна свежей крови покрывали ее сапоги и спину Софтстеп. Она не приказывала своим солдатам делать то, чего не делала сама. Кетриккен тихо велела им помыться, расчесать волосы и бороды, переодеться и вернуться в зал. Когда Баррич увел Софтстеп, Кетриккен на некоторое время осталась одна. Тяжелой грустью повеяло от нее. Она устала. Очень устала.

Я тихо подошел к ней.

— Если вам что-нибудь нужно, моя леди, королева… — сказал я мягко.

Она не обернулась.

— Я должна сделать это сама. Но будь поблизости, на случай, если ты мне понадобишься. — Она говорила так тихо, что, я уверен, никто, кроме меня, ее не слышал. Потом она двинулась вперед, и люди из замка расступились перед ней. Головы склонялись, когда она серьезно приветствовала их. Она молча прошла через кухни, одобрив приготовленную еду, потом заглянула в Большой зал, снова одобрительно кивнула. В Малом зале она остановилась, потом сняла свою яркую, веселую шапочку и куртку, оставшись в простой мягкой рубашке из пурпурного льна. Шапку и куртку она отдала пажу, который был горд оказанной ему честью. Она подошла к торцу одного из столов и начала заворачивать рукава. Все в зале замерли, и все головы повернулись в ее сторону. Она встретила наши изумленные взгляды.

— Вносите наших мертвых, — сказала она просто.

Жалкие тела несчастных были разрывающим сердце зрелищем. Я не считал, сколько их было. Больше, чем я ожидал. Больше, чем мы могли предположить, судя по докладам Верити. Я шел за Кетриккен, держа сосуд с теплой ароматизированной водой, а она двигалась от тела к телу и осторожно омывала каждое изувеченное лицо и навеки закрывала незрячие глаза. За нами шли другие — извивающаяся змеей процессия. Они осторожно раздевали мертвых, омывали, расчесывали волосы и оборачивали тела чистой тканью. В какой-то момент я заметил, что Верити был здесь вместе с молодым писцом. Они переходили от тела к телу, записывая имена тех немногих, которых удалось опознать, и давая краткое описание остальных.

Одно имя я назвал ему сам. Керри. Последнее, что мы с Молли знали об этом уличном мальчишке, это то, что он стал помощником кукольника. Куклой он и закончил свои дни. Его смеющийся рот застыл навеки. Мальчиками мы вместе бегали по поручениям, чтобы заработать пенни-другой. Он был около меня в первый раз, когда я напился, и хохотал, пока его собственный желудок не подвел его. Это он спрятал тухлую рыбу от стола хозяина таверны, обвинившего нас в воровстве. Дни, которые мы провели вместе, теперь помнил я один. Я внезапно почувствовал себя неполноценным. Часть моего прошлого была «перекована».

Когда мы закончили и встали молча вокруг столов с телами, Верити вышел вперед и в тишине прочитал свой список. Имен было мало, но он не пренебрегал теми, кто остался неизвестен. «Молодой человек, у которого едва начала отрастать борода, темные волосы, на руках шрамы от рыбной ловли», — сказал он об одном, а о другой: «Женщина, кудрявая и миловидная, с татуировкой гильдии кукольников». Мы слушали литанию по тем, кого мы потеряли, и если кто-то не плакал, то у него должно было быть каменное сердце. Мы подняли наших мертвых и отнесли к погребальному костру, чтобы бережно уложить их на последнее ложе. Сам Верити поднял факел и вручил его королеве, стоявшей возле костра. Она подожгла политые смолой ветки и посмотрела в темные небеса.

— Вы не будете забыты! — крикнула она. Все эхом повторили ее крик. Блейд, старый сержант, стоял у костра с ножницами, он отрезал у каждого солдата прядь волос длиной с палец — знак скорби по павшим товарищам. Верити присоединился к очереди. Кетриккен встала рядом с ним, чтобы отдать Блейду светлый локон собственных волос.

За этим последовал поминальный ужин, какого я никогда прежде не видел. Большая часть жителей города пришла в замок, и всех пропускали, не задавая вопросов. По примеру королевы все, сменяя друг друга, стояли в почетном карауле, пока от погребального костра не остались только пепел и кости. Тогда Большой и Малый залы наполнились людьми, а во дворе в качестве столов были разложены доски для тех, кто не поместился внутри. Из погребов выкатили бочки с вином и вынесли такое количество хлеба, мяса и другой еды, что я не поверил своим глазам. Позже я узнал, как много продуктов было просто принесено из города — безо всяких просьб и совершенно бескорыстно.

Король спустился вниз, чего он не делал несколько недель, и восседал на троне за высоким столом, во главе собрания. Пришел шут, чтобы встать за его креслом, и принимал с тарелки короля все, что тот предлагал. Но в эту ночь он не веселил короля. Не было его шутовской болтовни, и даже колокольчики на его шапке и рукавах были обвязаны кусочками ткани, чтобы они не звенели. Только один раз наши глаза встретились, но я не прочел в его взгляде ничего, понятного мне. Справа от короля сидел Верити, слева Кетриккен. Регал, конечно, тоже был здесь, в роскошном черном костюме. Он хмурился, злился и пил, и я думаю, что многие приняли его угрюмое молчание за скорбь. Что до меня, то я чувствовал ярость, кипящую в нем, и знал, что кто-то где-то заплатит за то, что он считал оскорблением. Даже Пейшенс была здесь. Она выходила не чаще, чем король, и я чувствовал, что ее заставила прийти та же причина, что и его.

Король ел мало. Он выждал, пока сидящие за Высоким столом утолят первый голод, а потом встал и заговорил. Он говорил, и менестрели повторяли его слова за меньшими столами, в Малом зале и даже снаружи, во дворе. Он кратко сказал о тех, кого мы потеряли из-за красных кораблей. Он ничего не говорил о «перековывании» и о сегодняшних событиях. Он говорил так, словно они только что погибли в битве с пиратами, и просил помнить о них. Потом, сославшись на усталость, он покинул Большой зал и вернулся в свои покои.

Потом встал Верити. Он почти слово в слово повторил то, что сказала Кетриккен: сейчас мы скорбим, но пройдет время, и мы должны быть готовы к отмщению. Ему не хватало огня и страстности речи Кетриккен, но я видел, как все за столом слушают его. Люди кивали и переговаривались, а Регал сидел и все больше раскалялся. Верити и Кетриккен покинули Большой зал поздно ночью. Она опиралась на его руку, и они постарались, чтобы все заметили, что они ушли вместе. Регал остался. Он пил и бормотал что-то про себя. Я выскользнул вскоре после того, как ушли Верити и Кетриккен, и тихонько добрался до своей комнаты.

Я и не пытался заснуть, а только бросился на кровать и уставился в огонь. Когда потайная дверь открылась, я немедленно встал и отправился в комнаты Чейда. Я нашел его дрожащим от жгучего возбуждения. На его щеках даже показался румянец, скрывший шрамы. Седые волосы были непричесаны, зеленые глаза сверкали, как драгоценные камни. Он ходил по комнате и, когда я вошел, схватил меня и обнял. Потом отошел назад и рассмеялся.

— Она рождена царствовать! Рождена повелевать, и каким-то образом сейчас в ней пробудился этот дар! Это не могло случиться в более подходящее время! Она еще может спасти нас всех! — его возбуждение и веселье были почти кощунственными.

— Я не знаю, сколько народа погибло сегодня, — упрекнул я его.

— Ах! Но не напрасно! По крайней мере не напрасно! Это были не напрасные смерти, Фитц Чивэл! Милостью Эды и Эля Кетриккен обладает интуицией и грацией. Это доказано ее мудростью и умением держаться! Я и не подозревал этого в ней. Если бы твой отец был все еще жив и в паре с ней оказался на троне, у нас была бы королевская чета, которая могла бы весь мир держать в своих руках. — Он сделал еще глоток вина и снова начал ходить по комнате. Я никогда не видел его таким возбужденным. Он готов был прыгать от радости. Закрытая корзинка стояла на столе у него под рукой, а ее содержимое было выложено на скатерть. Вино, сыр, колбаса, соленья и хлеб. Так что даже здесь, в своем уединении, Чейд разделял со всеми поминальную трапезу. Слинк высунулся с другой стороны стола и посмотрел на меня жадными глазками. Голос Чейда оторвал меня от моих мыслей.

— У нее есть нечто, что было только у Чивэла. Умение воспользоваться мгновением и повернуть все в свою пользу. Она предвосхитила неотвратимые последствия ужасной ситуации и превратила в трагическое событие то, что в других руках выглядело бы обычным убийством. Мальчик, у нас есть королева, снова в Баккипе есть королева.

Я почувствовал себя слегка шокированным его радостью и на мгновение обманутым. Я медленно спросил:

— Вы действительно думаете, что королева сделала то, что она сделала, напоказ? Что это был рассчитанный политический шаг?

Он остановился и на секунду задумался.

— Нет. Нет, Фитц Чивэл. Я верю, что она действовала от чистого сердца. Но от этого ее поступок не становится менее великолепным тактически. Ах, ты считаешь меня бессердечным или закосневшим в моем неведении. Правда в том, что я знаю все слишком хорошо. Понимаю намного лучше тебя, что означает для нас сегодняшний день. Мне известно, что сегодня погибли люди. Я даже знаю, что шестеро наших солдат получили раны, по большей части неопасные. Я могу сказать, сколько «перекованных» убито, а через день или два предполагаю узнать их имена. Это я, мальчик, буду следить за тем, чтобы их родственники получили кошельки в качестве платы за пролитую кровь. Семьям сообщат, что король рассматривает их погибших родных как солдат, павших в битве с красными кораблями, и призывает к отмщению. Не так-то уж просто будет писать эти письма, Фитц, но именно я буду водить рукой Верити, чтобы Шрюд мог поставить под ними свою подпись. Или ты думаешь, что я ничего не делаю, а только убиваю для своего короля?

— Прошу прощения. Просто вы казались таким веселым, когда я вошел…

— А я и весел! И тебе тоже следует быть веселым. Без руля и ветрил нас несло по течению, волны толкали нас и бросали на камни, а любой ветер сносил в сторону. А теперь появилась женщина, которая берется за руль и выкрикивает, куда мы, собственно, плывем. И я вижу, что это направление меня устраивает! Как и всех в королевстве, кто томился в последние годы от постоянного унижения. Мы поднимемся. Мальчик, мы поднимемся, чтобы сражаться.

Теперь я понял, что его буйная радость родилась на волне ярости и скорби. И я вспомнил выражение его лица в тот черный день, когда мы впервые въехали в Кузницу и увидели, что сотворили пираты с нашими людьми. Он сказал мне тогда, что я научусь принимать это близко к сердцу и что это в моей крови. Внезапно я полностью разделил его чувства и схватил стакан, чтобы присоединиться к нему. Вместе мы торжественно выпили за нашу королеву. Потом Чейд стал серьезнее и объяснил, зачем вызвал меня. Король Шрюд еще раз приказал мне заботиться о Кетриккен.

— Я собирался поговорить с тобой об этом. О том, что король Шрюд теперь иногда повторяет уже отданные приказания или уже сделанные замечания.

— Я знаю, Фитц. То, что может быть сделано, делается. Но здоровье короля — это другая тема и для другого разговора. На данный момент я могу заверить тебя, что этот повтор — не старческая болтовня больного человека. Король снова потребовал этого сегодня, когда собирался спуститься к обеду. Он хочет быть уверенным, что твои усилия удвоятся. Он, как и я, видит, что, привлекая людей на свою сторону, королева подвергает себя огромному риску, хотя он не выражал это так ясно. Будь начеку — с ее головы ни один волос не должен упасть.

— Регал, — фыркнул я.

— Принц Регал? — спросил Чейд.

— Это его мы должны бояться, особенно сейчас, когда у королевы прибавилось сторонников.

— Я не говорил ничего подобного. И тебе не следует, — тихо заметил Чейд. Голос его был спокойным, но лицо суровым.

— Почему нет? — я бросал вызов. — Почему мы не можем хоть один раз поговорить друг с другом откровенно?

— Друг с другом могли бы, будь мы совершенно одни и если бы это касалось только тебя и меня. Но в данном случае это не так. Мы люди короля, присягнувшие ему, а люди короля не допускают даже мысли об измене, не говоря уж…

Раздался странный звук, и Слинка вырвало прямо на стол, около корзинки. Он фыркал и тряс головой.

— Жадный маленький паршивец! Подавился? Да? — неуверенно начал Чейд.

Я пошел за тряпкой. Но когда я вернулся, Слинк лежал на боку, тяжело дыша, а Чейд озабоченно рассматривал стол. Он отбросил мою тряпку, поднял Слинка и передал мне дрожащего зверька.

— Успокой его и влей в него воду, — коротко приказал он. — Иди, старина, иди к Фитцу. Он за тобой присмотрит, — это было обращено к ласке.

Я отнес Слинка к огню, где его снова вырвало, уже мне на рубашку. Запах ошеломил меня. Опустив зверька на пол и стаскивая с себя рубашку, я уловил еще один запах, более горький. Я хотел было заговорить, но Чейд уже подтвердил мои подозрения.

— Листья варты. Мелко истолченные. Острый соус должен был хорошо скрыть привкус яда. Будем надеяться, что вино не отравлено, иначе мы оба покойники.

Я покрылся холодным потом. Чейд поднял на меня глаза, увидел, что я застыл, и осторожно прошел мимо, чтобы поднять Слинка. Он предложил зверьку блюдечко с водой и выглядел довольным, когда Слинк все выпил.

— Маленький жадюга набил полный рот и подавился. Вот и вышло. Масса на столе выглядит разжеванной, но не переваренной. Я думаю, что рвоту вызвала горечь, а не сам яд.

— Надеюсь, что так. — Голос мой был еле слышен. Я отчаянно прислушивался к себе. Был ли я отравлен? Чувствую ли я сонливость? Тошноту, головокружение? Рот мой онемел, язык пересох, течет слюна? Внезапно я начал дрожать. Только не это!

— Прекрати, — тихо сказал Чейд, — сядь, выпей воды. Ты это себе внушаешь, Фитц. Бутылка была хорошо закупорена старой пробкой. Если вино и было отравлено, это случилось много лет назад. Вряд ли кто-нибудь станет сыпать яд в вино, а потом выдерживать его. Думаю, с нами все в порядке.

Я глубоко вздохнул:

— Но кто-то этого не хотел. Откуда у тебя эта еда?

Чейд фыркнул:

— Я всегда готовлю сам. А эта коробка из корзины, посланной в подарок для леди Тайм. Время от времени люди ищут ее расположения, поскольку ходят слухи, что она ухо короля. Я не думаю, что кто-то намереватся отравить меня.

— Регал, — снова сказал я. — Я говорил тебе, что он считает леди Тайм отравительницей, действующей по наущению короля. Как ты мог быть таким неосторожным! Ты знаешь, что он винит леди Тайм в смерти своей матери. Стоит ли быть настолько любезным, чтобы позволить ему убить нас за это? Он не остановится, пока не завладеет троном.

— А я повторяю, что не хочу слышать таких предательских речей. — Чейд почти прокричал эти слова. Он сел в кресло и стал баюкать Слинка. Маленький зверек зашевелился, оправил свои усы и снова свернулся, устраиваясь поспать. Чейд гладил своего питомца, а я смотрел на его бледную руку, на выступающие жилы под сухой, как пергамент, кожей. Он смотрел только на ласку, лицо его было непроницаемым. Спустя мгновение он заговорил спокойнее:

— Думаю, наш король был прав. Мы все должны удвоить осторожность. И не только по отношению к Кетриккен или к нам самим. — Он поднял на меня измученные глаза. — Следи за своими женщинами, мальчик. Ни невинность, ни легкомыслие не защитят их от этой ночной работы. Пейшенс, Молли, даже Лейси. Найди способ незаметно предупредить и Баррича. — Он вздохнул. — Разве у нас недостаточно врагов за стенами замка?

— Сколько угодно, — заверил я его и ни слова не добавил о Регале.

Он покачал головой:

— Плохое начало для моего путешествия.

— Путешествие? Ты? — Я не мог поверить. Чейд никогда не покидал замок. Почти никогда. — Куда?

— Туда, куда я должен пойти. Теперь мне кажется, что я должен остаться. — Он снова покачал головой. — Позаботься о себе, пока меня не будет, мальчик. Я не смогу следить за тобой, — и это все, что он сказал мне.

Когда я ушел, он все еще смотрел в огонь. Его расслабленные руки лежали на спинке Слинка.

Я спускался по ступенькам на дрожащих ногах. Покушение на Чейда потрясло меня больше, чем что-либо. А ведь были и другие, более доступные мишени, такие же близкие моему сердцу.

Я проклинал себя за то, что бравировал перед Регалом своей силой. Я был дураком, искушая его напасть на меня. Мне следовало бы знать, что он найдет более уязвимый объект. В своей комнате я поспешно переоделся. Потом я вышел в коридор, поднялся по ступеням и пошел прямиком к спальне Молли. Я легонько постучал в дверь.

Никакого ответа. Я не стал стучать громче. Оставался всего час или два до рассвета. Большая часть замка в изнеможении спала. Тем не менее у меня не было никакого желания разбудить кого-то, кто мог бы застать меня у дверей Молли. И все-таки я должен был увидеть ее.

Ее дверь была заперта, но замок был простой. В считанные секунды я открыл его и заметил себе, что нужно поставить ей другой, надежный замок еще до наступления ночи. Тихо, как тень, я вошел к ней в комнату и закрыл за собой дверь.

В очаге догорал огонь. Тлеющие угли излучали смутный красный свет. Мгновение я постоял, давая глазам привыкнуть к полумраку, потом осторожно двинулся по комнате, стараясь держаться подальше от света очага. Я слышал спокойное сонное дыхание Молли. Этого должно бы было быть для меня достаточно. Но я терзал себя мыслью, что она, возможно, больна и как раз сейчас погружается в смертельный сон, вызванный ядом. Я клялся, что только коснусь ее подушки, только проверю, нет ли у нее жара. Не более того. Я подкрался к краю кровати.

Я неподвижно стоял у изголовья. Очертания ее тела под одеялом были едва видны в тусклом свете углей. Она пахла вереском и теплом. Здоровьем. В этой комнате не было никакой мечущейся в бреду жертвы вероломного отравителя. Я знал, что должен уйти.

— Спи спокойно, — выдохнул я.

Молча она прыгнула на меня. Красный свет блеснул на лезвии ножа.

— Молли! — закричал я, отводя в сторону ее руку с ножом. Она застыла, ее другая рука была отведена назад и сжата в кулак. На мгновение все и комнате застыло. Потом лицо ее исказилось.

— Новичок! — прошипела она свирепо и левой рукой ударила меня в живот. Когда я согнулся, хватая ртом воздух, она скатилась с кровати. — Идиот! Ты испугал меня до смерти! О чем ты думал, гремя моим замком и прокрадываясь в мою комнату? Мне следовало позвать стражников, чтобы они вышвырнули тебя!

— Нет! — взмолился я, когда она подбросила в камин дров, а потом зажгла свечу. — Пожалуйста. Я уйду. У меня и в мыслях не было ничего дурного. Я просто хотел убедиться, что с тобой все в порядке.

— Так вот я не в порядке, — шепотом рявкнула она. Волосы ее были заплетены на ночь в две толстые косы — острое напоминание о той маленькой девочке, которую я встретил давным-давно. Уже не девочка. Она поймала мой взгляд. Накинула на плечи плотный халат и завязала его у пояса. — Я трясущаяся развалина! Я сегодня глаз сомкнуть не могла. Ты ведь пил, да? Значит, ты пьян? Чего ты хочешь? — Она грозила мне свечой, как будто это было оружие.

— Нет, не пил. — Я выпрямился и оправил на себе рубашку. — Я не пьян. Честное слово, у меня не было никаких дурных намерений. Но… Кое-что произошло сегодня ночью. Это заставило меня думать, что что-то плохое может случиться и с тобой. И я решил убедиться, что у тебя все в порядке. Но я знал, что Пейшенс не одобрит этого, и определенно не хотел будить весь замок. Так что я решил только проскользнуть к тебе и…

— Новичок, ты несешь чушь. — Ее голос был ледяным. Она была права.

— Прости, — повторил я и сел в углу кровати.

— Не устраивайся тут, ты немедленно уйдешь. Один или со стражниками. На выбор.

— Я уйду, — пообещал я, поспешно вставая. — Я просто хотел убедиться, что у тебя все хорошо.

— У меня все хорошо, — запальчиво сказала она, — почему бы и нет? Так же, как и прошлой ночью, как и последние тридцать ночей. И ни в одну из них тебе не приходило в голову поинтересоваться моим здоровьем. Так почему сегодня?

Я глубоко вздохнул:

— Потому что в некоторые ночи угроза бывает более очевидной, чем в другие. Происходит что-то плохое, и это заставляет меня бояться чего-то худшего. В некоторые ночи очень опасно быть возлюбленной бастарда.

Голос ее был бесцветным, когда она спросила:

— И что это должно значить?

Я снова глубоко вздохнул, полный решимости быть с ней честным, насколько это возможно.

— Я не могу сказать тебе, что именно произошло. Только я понял, что тебе грозит опасность. Тебе придется доверять…

— Я не это имела в виду. Что значит «возлюбленная бастарда»? — Ее глаза сверкали от ярости.

Я готов был поклясться, что на миг сердце остановилось в мой груди. Смертельный холод охватил меня.

— Это правда, я не имею права, — сказал я медленно, — но я не могу перестать беспокоиться о тебе. Вне зависимости от того, имею ли я право называть тебя своей возлюбленной или нет, мои недруги могут причинить мне зло, нанеся удар по тебе. Как я могу сказать о своей любви к тебе, столь сильной, что хотел бы вовсе не любить или по крайней мере не показывать своей любви, потому что моя любовь подвергает тебя страшной опасности? И должны ли эти слова быть правдой?

— И как, во имя всего святого, я могу сказать, что поняла смысл твоего последнего заявления: «и должны ли эти слова быть правдой»? — поинтересовалась Молли.

Что-то в ее голосе заставило меня обернуться. Мгновение мы только смотрели друг на друга. Потом она расхохоталась. Я стоял, оскорбленный и мрачный, а она подошла ко мне, все еще смеясь. Потом она обняла меня.

— Новичок. Ты выбрал самую окольную дорогу, чтобы наконец заявить, что любишь меня. Ворваться в мою комнату и стоять тут, завязывая свой язык в узлы вокруг слова «любовь»! Разве ты не мог давным-давно сказать это?

Я глупо стоял в кольце ее рук. Потом посмотрел на нее вниз. «Да, — тупо подумал я, — я теперь гораздо выше, чем она».

— Ну? — подсказала она, и мгновение я не знал, чего она хочет.

— Я люблю тебя, Молли. — В конце концов, сказать это оказалось так легко. И такое облегчение! Медленно, осторожно я обнял ее.

Она улыбнулась:

— И я люблю тебя.

И так я поцеловал ее. В момент этого поцелуя где-то неподалеку от Баккипа волк торжествующе завыл. Хор собачьих голосов ответил ему из замка, поднимаясь к далекому ночному небу.





Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   ...   35




©emirsaba.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет