Робин Хобб Королевский убийца

Был ветреный осенний вечер, когда она впервые заговорила со мной об этом. Я был на башне вместе с ней, помогая утеплять охапками травы самые нежные растения, чтобы они не погибли от зимних морозов. Это Пейшенс сочла такую предосторожность необходимой, и они с Лейси готовили к холодам вьюнки, образовавшие небольшую беседку. Она стала постоянным, хотя и очень робким, советником королевы Кетриккен в вопросах цветоводства. Маленькая Розмэри стояла у моего локтя, по мере надобности подавая мне бечевку. Несколько закутанных помощниц леди Кетрйккен тихо беседовали между собой в другом углу сада. Остальных она отпустила, когда заметила, что они дрожат и дышат на свои пальцы. Мои голые руки почти онемели, так же как и уши, но Кетрйккен, по-видимому, чувствовала себя прекрасно. Как и Верити, спрятавшийся в моем сознании. По его настоянию я снова постоянно держал с ним связь Скиллом, после того как он узнал, что я опять в одиночестве преследовал «перекованных». Теперь я замечал его слабое присутствие в своем сознании. Тем не менее я почувствовал его удивление, когда Кетрйккен, завязывая шнуром закутанное растение, которое я держал, спросила меня, что я знаю об Элдерлингах.

— Почти ничего, моя леди, королева, — ответил я честно и еще раз дал себе обещание просмотреть манускрипты и свитки, которыми так долго пренебрегал.

— Почему?

— Ну, на самом деле о них было очень мало написано. Я думаю, что когда-то сведения о них были настолько общеизвестны, что их не требовалось записывать. А теперь то немногое, что все же сохранилось, разрознено и потеряно. Нужно быть ученым, чтобы найти и изучить все оставшиеся факты.

— Ученым вроде шута? — едко спросила она. — Он, кажется, знает о них больше, чем все, кого я спрашивала.

— Что ж. Он любит читать, вы знаете. И…

— Довольно о шуте. Я хотела поговорить об Элдерлингах, — оборвала она меня.

Я вздрогнул от ее тона, но обнаружил, что ее серые глаза снова смотрят на море. Она не хотела упрекать меня или быть грубой. Она просто была погружена в свои мысли. Я отметил, что за месяцы моего отсутствия в ней прибавилось уверенности. Она стала более царственной.

— Кое-что мне известно, — сказал я неуверенно.

— Как и мне. Посмотрим, совпадают ли наши сведения. Я начну.

— Как вам будет угодно, моя королева.

Она откашлялась.

— Давным-давно король Вайздом был изнурен нападениями пиратов. Когда все предали его, он стал опасаться, что следующее лето станет концом Шести Герцогств и династии Видящих, и решил потратить зиму на поиски легендарного народа Элдерлингов. Пока все так?

— В основном. Как я слышал, легенды называли их не народом, а чем-то вроде богов. А народ Шести Герцогств всегда считал Вайздома чем-то вроде религиозного фанатика, почти безумца в том, что касалось таких вещей.

— Одержимых и провидцев часто считают сумасшедшими, — спокойно заметила она. — Я продолжу. Как-то осенью он покинул замок, не зная ничего, кроме того, что Элдерлинги обитают в Дождливых Чащобах за самыми высокими горами Горного Королевства. Каким-то образом он нашел их и заручился их поддержкой. Он вернулся в Баккип, и вместе они выгнали пиратов и захватчиков с побережья Шести Герцогств. Мир и торговля были восстановлены. А Элдерлинги поклялись ему, что вернутся, если еще когда-нибудь понадобятся. Все еще так?

— В общем, да. Я слышал, как многие менестрели говорили, что так всегда оканчиваются истории о героях и их странствиях. Они всегда обещают, что вернутся, если будут нужны. Некоторые даже клянутся встать из могилы, если это будет необходимо.

— На самом деле, — внезапно перебила меня Пейшенс, раскачиваясь на каблуках, — сам Вайздом никогда не вернулся в Баккип. Элдерлинги пришли к его дочери, принцессе Майндфул, и это ей они предложили свою помощь.

— Откуда вы это знаете? — спросила Кетриккен. Пейшенс пожала плечами:

— Старый менестрель, который был у моего отца, всегда пел именно так. — Она неуверенно начала обвязывать шпагатом укутанные в солому растения.

Кетриккен задумалась. Ветер подхватил ее волосы, и длинная прядь упала ей на лицо. Она смотрела на меня сквозь эту золотую паутину.

— Не имеет значения, что легенды говорят об их возвращении. Если один раз королю удалось призвать их и они помогли, не думаешь ли ты, что они могут сделать это еще раз, если король попросит их? Или королева?

— Может быть, — сказал я неохотно. Втайне я подумал, что королева скучает по родине и ищет повода, чтобы навестить свой народ. Уже начинались разговоры о том, почему она не беременеет. Хотя теперь ей прислуживало много леди, на самом деле у нее не было любимиц, которые могли бы стать ее настоящими друзьями. Она одинока, так я думал. — Полагаю… — начал я мягко, соображая, как подсластить ей пилюлю.

Скажи ей, чтобы она пришла ко мне и поговорила об этом. Я хочу знать больше о том, что она выяснила.

Мысль Верити звенела от возбуждения. Это расстроило меня.

— Полагаю, что вам следует пойти с этой идеей к будущему королю и обсудить ее с ним, — послушно предложил я ей.

Она долго молчала. Заговорив, она сильно понизила голос, чтобы слышал только я.

— Не думаю. Он решит, что это очередная моя глупость. Послушает немного, а потом будет смотреть на карту на стене или передвигать вещи на столе, ожидая, когда я закончу и он сможет улыбнуться, кивнуть и отослать меня к моим делам. Опять. — На последнем слове голос ее дрогнул. Она смахнула с лица волосы, потом провела рукой по глазам и отвернулась, чтобы снова посмотреть на море, такая же далекая, как Верити, когда он работал Скиллом.

Она плачет?

Я не смог скрыть от Верити моего раздражения от того, что это его удивляет.

Приведи ее ко мне. Сейчас, немедленно!

— Моя королева?

— Минутку — Кетриккен смотрела в сторону. Отвернувшись, она сделала вид, что чешет нос. Я знал, что она вытирает слезы.

— Кетриккен? — Я решился на фамильярность, которой не позволял себе много месяцев. — Пойдемте к нему. Немедленно. Я пойду с вами.

Она заговорила неуверенно, не оборачиваясь, чтобы посмотреть на меня.

— Ты не думаешь, что это глупо?

«Я не буду лгать», — напомнил я себе.

— Я думаю, что при нынешнем положении дел мы не можем пренебрегать никакими вероятными источниками помощи. — Произнося эти слова, я понял, что верю в них. Разве оба, и Чейд и шут, не намекали — нет, не умоляли именно об этом? Может быть, это мы с Верити были близоруки?

Она всхлипнула:

— Тогда мы сделаем это. Но… Подожди меня у моей комнаты. Я хочу взять несколько свитков, чтобы показать ему. Я быстро. — Она повернулась к Пейшенс и заговорила громче: — Леди Пейшенс, могу я попросить вас закончить без меня? Мне нужно сделать кое-что.

— Конечно, моя королева. С радостью.

Мы вышли из сада, и я последовал за ней в ее комнату. Я ждал довольно долго. Когда она вышла, маленькая Розмэри последовала за ней и настаивала на том, что сама понесет свитки. Кетриккен смыла с рук землю и переменила платье, надушилась, уложила волосы и надела драгоценности, которые прислал ей Верити, когда она была обручена с ним. Она осторожно улыбнулась мне, когда я посмотрел на нее.

— Моя леди, королева, я ослеплен, — рискнул заметить я.

— Ты льстишь мне почти как Регал, — сообщила она и поспешила по коридору, но щеки ее разрумянились.

Она одевается так только для того, чтобы прийти поговорить со мной?

Она одевается так, чтобы… понравиться вам.

Как может человек, такой проницательный в отношении других людей, настолько не знать женщин?

Может быть, у него никогда не было достаточно времени, чтобы узнать их?

Я захлопнул свое сознание, отгораживая свои мысли, и поспешил за королевой.

Мы пришли в кабинет Верити как раз вовремя, чтобы увидеть уходящего Чарима. Он уносил охапку белья для стирки. Это показалось мне странным, но все объяснилось, когда нас впустили. На Верити была мягкая рубаха из бледно-голубого полотна, и смешанные запахи лаванды и кедра наполняли комнату. Я подумал о сундуке с одеждой. Его волосы и борода были расчесаны, а я прекрасно знал, что его прическа держится не больше нескольких минут. Когда Кетриккен застенчиво приветствовала своего короля, я увидел Верити таким, каким не видел его многие месяцы. Лето Скилла изнурило его. Светлая рубашка висела на нем, как на вешалке, а приглаженные волосы наполовину поседели. У глаз и рта появились морщины, которых я раньше не замечал.

Значит, я выгляжу так плохо?

Не для нее, напомнил я ему.

Когда Верити взял ее руку и повел, чтобы усадить рядом с собой на скамейку у огня, в ее взгляде был такой же голод, какой вызывала в нем тяга к Скиллу. Ее пальцы вцепились в его ладонь, и я отвел глаза в сторону, когда он поднял и поцеловал руку жены. Возможно, Верити был прав относительно моей чувствительности к Скиллу, потому что ощущения Кетриккен ударили по мне с той же силой, с какой я чувствовал ярость других гребцов на «Руриске».

Я ощутил дрожь потрясенного Верити.

Закройся, резко скомандовал он мне, и внезапно я оказался один в своем сознании. Мгновение я стоял неподвижно, голова моя кружилась от его неожиданного исчезновения.

«Он в самом деле не представлял себе…» — подумал я, и обрадовался, что эта мысль останется при мне.

— Мой лорд, я пришла попросить минуту или две вашего времени для… идеи, которая у меня возникла. — Кетриккен говорила тихо, напряженно вглядываясь в лицо Верити.

— Конечно, — согласился Верити. Он посмотрел на меня: — Фитц Чивэл, ты присоединишься к нам?

— Как вам будет угодно, мой лорд.

Я сел на табуретку у камина. Подошла Розмэри и встала рядом со мной, у нее в руках была охапка свитков. Я подозревал, что их, вероятно, стянул из моей комнаты шут. Но когда Кетриккен начала говорить с Верити, она брала эти свитки, один за другим, стараясь подкрепить свои доводы. Все это были свитки, в которых говорилось не об Элдерлингах, а о Горном Королевстве.

— Король Вайздом, как вы, наверное, помните, был первым из Шести Герцогств, пришедшим в нашу страну, страну Горного Королевства, не для войны. Поэтому о нем сказано в нашей истории. Это копии свитков, сделанных еще при его жизни, и в них говорится о его деяниях и путешествиях в Горном Королевстве. И, таким образом, косвенно об Элдерлингах. — Она развернула последний свиток. Верити и я, оба, изумленно наклонились к нему. Карта. Поблекшая от времени, вероятно, плохо скопированная, но карта. Карта Горного Королевства с отмеченными на ней проходами и тропами. И несколько беспорядочных линий, ведущих к землям, находящимся за Горным Королевством.

— Одна из троп, отмеченных здесь, должна вести к Элдерлингам. Потому что я знаю горные дороги, и это не торговые пути, они не ведут ни к какому известному мне поселению. Они не совпадают ни с какими известными мне дорогами. Это более старые тропы. И почему бы еще они были отмечены здесь, если не ведут туда, куда шел король Вайздом?

— Неужели так просто? — Верити быстро встал и вернулся с канделябром, чтобы лучше осветить карту. Он низко склонился над ней и любовно ее разгладил.

— Здесь отмечены несколько троп, ведущих к Дождливым Чащобам, если вся эта зелень обозначает именно их.

— Ни на одной ничего не указано. Как мы узнаем, которая из них нам нужна? — спросил я.

— Может быть, они все ведут к Элдерлингам? — предположила Кетриккен. — Почему все они обязательно должны находиться в одном месте?

— Нет! — Верити выпрямился. — По меньшей мере у двух что-то обозначено в конце. Или было обозначено. Проклятые чернила выцвели. Но там что-то было. И я намерен выяснить что.

Даже Кетриккен была потрясена вспышкой радости в его голосе. Меня охватило изумление. Я ожидал, что он вежливо ее выслушает, но не примет ее план так близко к сердцу.

Верити внезапно встал и быстро обошел комнату. Энергия Скилла исходила от него, как тепло от камина.

— Зимние штормы уже у побережья или начнутся со дня на день. Если я быстро соберусь и выеду в ближайшие несколько дней, то попаду в Горное Королевство, пока дорогами еще можно пользоваться. Я смогу пробиться к… что бы там ни было. И вернуться к весне. Может быть, с помощью, которая нам так нужна.

Я потерял дар речи. Кетриккен еще ухудшила положение.

— Мой лорд, я не хотела, чтобы туда отправлялись вы. Вы должны остаться здесь. Я должна идти. Я знаю горы; я родилась там. Вы можете погибнуть. В этом я должна быть «жертвенной».

Было облегчением увидеть, что Верити так же поражен, как и я. Может быть, услышав это из ее уст, он поймет, насколько это немыслимо. Он медленно покачал головой, взял обе ее руки в свои и торжественно посмотрел на нее.

— Моя будущая королева, — вздохнул он, — я должен это сделать. Я. Сколько раз в других случаях я был плохим королем для Шести Герцогств. А вы? Когда вы впервые приехали сюда, чтобы стать королевой, я с трудом выносил ваши разговоры о «жертвенности». Я думал, что это идеализм девочки. Но это не так. Мы не говорим об этом здесь, но так мы чувствуем. Это то, чему я научился от своих родителей. Всегда ставить Шесть Герцогств на первое место. Я пытался жить так. Но теперь вижу, что в бой всегда посылал других вместо себя. Я работал Скиллом, это правда, и вы имеете некоторое представление о том, чего это мне стоило. Но отдавать свои жизни за Шесть Герцогств я посылал моряков и солдат. Даже мой собственный племянник вынужден делать за меня грязную и кровавую работу. Но несмотря на жертвы всех, кого я послал на смерть, наше побережье все еще не безопасно. Теперь у нас есть последний шанс, трудное дело. Неужели же я отправлю мою королеву делать это за меня?

— Может быть, — голос Кетриккен стал хриплым, — может быть, у нас получится поехать вместе?

Верити задумался. Он действительно обдумывал ее слова, и я видел, что Кетриккен понимает, как серьезно он отнесся к ее просьбе. Она начала улыбаться, но улыбка погасла, когда он медленно покачал головой.

— Я не смею, — сказал он тихо, — кто-то должен оставаться здесь. Кто-то, кому я доверяю. Король Шрюд… мой отец нездоров. Я боюсь за него. За его здоровье. Когда меня не будет, кто-нибудь должен остаться вместо меня.

Она отвела глаза.

— Я бы лучше поехала с вами, — сказала она сердито. Я отвернулся, когда он протянул руку и, коснувшись пальцами ее подбородка, посмотрел ей в глаза.

— Я знаю, — сказал он тихо, — это жертва. Но я должен просить вас остаться здесь, несмотря на то что вы хотите поехать. Снова остаться одной. Ради Шести Герцогств.

Что-то угасло в ней. Она склонила голову, подчиняясь его воле, плечи ее опустились. Когда Верити притянул ее к себе, я молча встал. Я взял Розмэри, и мы оставили их одних.

Этим вечером я был в своей комнате и запоздало изучал свитки и таблицы, когда в дверь постучал паж. «Вас просят прибыть в королевские покои после обеда», — вот все, что он сказал. Страх охватил меня. Я не хотел снова противостоять королю. Если он звал меня, чтобы приказать начинать ухаживать за Целерити, я не знал, что буду делать или говорить. Я боялся потерять над собой контроль. Я решительно развернул один из свитков и попытался заняться им. Это было безнадежно. Я видел только Молли.

В те короткие ночи, которые мы проводили вместе после того дня на пляже, она отказывалась обсуждать со мной Целерити. В некотором роде это было облегчением. Но она также перестала говорить о том, чего будет требовать от меня, когда я стану ее настоящим мужем, и о детях, которые когда-нибудь у нас родятся. Она просто перестала надеяться на то, что мы когда-нибудь обвенчаемся. Когда я думал об этом, то едва не доходил до безумия. Она не упрекала меня, потому что знала, что это не мой выбор. Она даже не спрашивала, что с нами будет. Как Ночной Волк, она, казалось, жила теперь только настоящим. Нашу физическую близость она воспринимала как нечто совершенное и не задавалась вопросом, будет ли следующая. Она не показывала мне своего отчаяния, только яростную решимость не потерять того, что у нас есть сейчас, ради того, чего мы можем лишиться завтра. Я не заслуживал такой преданности.

Когда я дремал подле нее, в ее постели, в безопасности и тепле, вдыхая аромат ее тела, пахнувшего травами, ее сила защищала нас. Она не владела Скиллом, у нее не было Уита. Ее магия была более сильной, и она творила эту магию исключительно своей волей. Когда поздно ночью она запирала за мной дверь, она создавала в своей комнате мир и время, принадлежащие только нам. Если бы она слепо отдавала свою жизнь и счастье в мои руки, это было бы невыносимо, но она поступала даже хуже. Она знала, что ей придется заплатить страшную цену за свою преданность мне, и тем не менее отказывалась покинуть меня. А я не был в достаточной степени мужчиной, чтобы отвернуться от нее и умолять искать для себя более счастливой жизни. В мои самые одинокие часы, когда я ездил по дорогам вокруг Баккипа с седельными сумками, полными отравленного хлеба, я знал, что я трус и, хуже того, вор. Однажды я сказал Верити, что не могу пользоваться силой другого человека, чтобы подпитывать собственную, и что никогда не сделаю этого. Однако именно это каждый день происходило у нас с Молли. Свиток выпал из моих ослабевших пальцев. Моя комната внезапно стала душной. Я отодвинул в сторону таблицы и свитки, которые пытался изучать. В предобеденный час я отправился в комнату Пейшенс.

Прошло некоторое время с тех пор, как я был у нее. Ее гостиная, казалось, никогда не менялась, не считая постоянного беспорядка, отражающего ее нынешние пристрастия. Этот день не был исключением. Собранные осенью травы, наваленные для сушки, наполняли комнату своеобразным запахом. Мне казалось, что я иду по перевернутому лугу и нагибаюсь, чтобы не запутаться в свисающей листве.

— Вы повесили их немного низковато, — пожаловался я, когда вошла Пейшенс.

— Нет. Это ты немного высоковат. Теперь выпрямись и дай мне взглянуть на тебя.

Я подчинился, несмотря на то что при этом на голове у меня оказалась охапка кошачьей мяты.

— Хорошо. По крайней мере, целое лето убийств на свежем воздухе поправило твое здоровье. Ты выглядишь гораздо лучше, чем тот болезненный мальчик, который приходил ко мне прошлой зимой. Я говорила, что это должно подействовать. Раз уж ты стал таким высоким, можешь помочь мне развесить все это.

Делать нечего — я стал натягивать веревки везде, где только можно было их привязать. Потом начал подвешивать к ним охапки трав. Она заставила меня влезть на стул и подвязать пучки бальзама.

— Почему ты больше не скулишь о том, как скучаешь без Молли?

— А разве это мне поможет? — тихо спросил я через мгновение. Я делал все, что мог, чтобы выглядеть покорным.

— Нет. — Она некоторое время помолчала как бы в раздумье, потом вручила мне еще один букет трав. — Это, — сообщила она, пока я их привязывал, — побеги тысячелистника. Очень горькие. Некоторые говорят, что они предохраняют женщину от беременности. Это не так. По крайней мере, это ненадежное средство. Но если женщина употребляет их слишком долго, она может заболеть. — Пейшенс опять помолчала. — Может быть, если женщина больна, она действительно не может зачать, но я бы не посоветовала настой тысячелистника никому — никому, кого я люблю.

Я обрел дар речи и набрал в грудь воздуха.

— Почему тогда вы их сушите?

— Настойкой из них можно полоскать больное горло. Так сказала мне Молли Свечница, когда я увидела, как она собирает их в Женском Саду.

— Понял. — Я прикрепил побеги к шнуру. Они медленно покачивались, как тело на виселице. Даже запах их был горьким. Не я ли удивлялся, как Верити может не замечать того, что лежит прямо у него перед носом? Почему я никогда не задумывался об этом? Каково должно было быть ей — бояться того, к чему может только стремиться законно вышедшая замуж женщина. Того, к чему безуспешно стремилась Пейшенс?

— … Морские водоросли, Фитц Чивэл?

Я вздрогнул:

— Простите?

— Я спросила, не соберешь ли ты для меня морской травы, когда у тебя будет свободный день? Такой черной, сморщенной? Она лучше всего пахнет в это время года.

— Попробую, — ответил я рассеянно. Сколько лет будет мучиться Молли? Сколько горечи ей придется проглотить?

— Куда ты смотришь? — спросила Пейшенс.

— Никуда. А что?

— Просто я дважды просила тебя слезть, чтобы мы могли подвинуть стул. У нас, знаешь ли, есть еще и эти связки для развешивания.

— Простите. Я мало спал прошлой ночью. От этого я не могу сосредоточиться.

— Да уж. Тебе лучше спать побольше, — пробормотала она с некоторым нажимом. — А теперь спускайся и подвинь стул, чтобы мы могли развесить эту мяту.

За обедом я ел мало. На другом конце стола сидел один Регал, и он выглядел очень мрачным. Кружок его приближенных собрался за столом на некотором расстоянии от него. Я не понимал, почему он решил обедать отдельно. Конечно, его положение позволяло ему это, но раньше я не замечал у Регала склонности к уединению. Он позвал самого льстивого менестреля из тех, что недавно привез в Баккип. Большинство из них приехали из Фарроу, и все они предпочитали длинные монотонные эпические песнопения. Этот пел утомительное сказание о каком-то приключении дедушки Регала с материнской стороны. Я почти не слушал; по-видимому, речь шла о том, как загнали насмерть лошадь, чтобы застрелить огромного оленя, успешно скрывавшегося от целого поколения охотников. Бесконечно восхвалялась лошадь с великим сердцем, которая пошла на смерть по приказу своего хозяина. Там ничего не говорилось о глупости хозяина, погубившего такое животное, чтобы получить немного жесткого мяса и вешалку из рогов.

— Ты неважно выглядишь, — заметил Баррич, остановившись около меня. Я встал из-за стола и пошел с ним по залу.

— Мне приходится думать о слишком многих вещах. Иногда я чувствую, что если бы у меня было время, я бы разрешил одну проблему, а потом занялся другими.

— Каждый человек в это верит. Но на самом деле это не так. Избавься от тех, от которых можно избавиться, а через некоторое время ты привыкнешь к тем, с которыми ничего сделать нельзя.

— Например?

Он пожал плечами и жестом показал вниз.

— Например, хромая нога. Или то, что ты бастард. Мы все привыкаем к вещам, о которых когда-то говорили, что не сможем с ними ужиться. А что на этот раз грызет твою печень?

— Ничего такого, о чем я мог бы рассказать тебе, по крайней мере здесь.

— О, опять то же самое. Ха. — Он покачал головой. — Я не завидую тебе, Фитц. Иногда все, что нужно человеку, это поворчать о своих проблемах у кого-нибудь на плече. Они отказали тебе даже в этом. Но мужайся. Я верю, что ты управишься с ними, даже если сам в это не веришь.

Он хлопнул меня по плечу и вышел наружу, впустив облако холодного воздуха. Верити был прав. Зимние штормы приближаются, если я хоть что-то понял в сегодняшнем ветре.

Я уже почти поднялся наверх, когда сообразил, что Баррич теперь разговаривает со мной как с равным. Он наконец поверил, что я взрослый мужчина. Что ж, может быть, я бы управлялся лучше, если бы сам верил в это.

Я расправил плечи и поднялся в свою комнату.

Я одевался более тщательно, чем обычно. При этом я думал о том, как Верити поспешно сменил рубашку для Кетриккен. Как мог он быть таким слепцом по отношению к ней? А я к Молли? Что еще она делала ради нас, чего я так никогда и не понял? Мое страдание вернулось и стало сильнее, чем когда-либо. Сегодня. Сегодня, когда Шрюд отпустит меня. Я не могу позволить ей продолжать это самопожертвование. Но на данный момент я мог только выкинуть все это из головы. Я завязал волосы в хвост воина — чувствовал, что теперь полностью заслужил эту прическу, — и расправил свой синий камзол. Он немного жал в плечах, как и вся моя одежда в последнее время. Я вышел из комнаты.

В коридоре у покоев короля Шрюда я встретил Верити под руку с Кетриккен. Никогда прежде я не видел их такими. Внезапно передо мной предстали будущий король и его королева. Верити был одет в длинную официальную мантию цвета темной лесной зелени. Вышитая кайма из стилизованных оленей украшала рукава и подол. На голове у него был серебряный обруч с синим камнем — знак будущего короля. Я давно не видел на нем этой одежды. Кетриккен была одета в уже знакомое мне пурпурное и белое. Ее пурпурная мантия была очень простой, рукава короткие и широкие. Из-под них были видны другие, более узкие, белые. На ней были подаренные Верити драгоценности, ее тщательно уложенные волосы были искусно украшены сеткой из соединенных аметистами серебряных цепочек. Я резко остановился, увидев их. Лица их были серьезными. Они явно собирались повидать короля Шрюда. Я официально представился и осторожно дал Верити знать, что король Шрюд звал меня.

— Нет, — мягко возразил он, — это я позвал тебя, чтобы ты вместе со мной и Кетриккен предстал перед королем Шрюдом. Я хотел, чтобы ты был свидетелем этому.

Я испытал огромное облегчение. Значит, это не касалось Целерити.

— Свидетелем чему, мой принц? — с трудом спросил я.

Он посмотрел на меня как на слабоумного.

— Я буду просить разрешения короля отправиться на поиски Элдерлингов, чтобы найти у них помощь, в которой мы так отчаянно нуждаемся.

— О! — Мне следовало заметить тихого пажа, одетого в черное, с огромной охапкой свитков и таблиц. Лицо мальчика было белым и застывшим. Я готов был поспорить, что он никогда раньше не делал для Верити ничего более официального, чем чистка ботинок. Розмэри, одетая в цвета Кетриккен, напоминала мне вычищенный бело-розовый турнепс. Я улыбнулся ей, но она серьезно встретила мой взгляд.

Без предисловий Верити один раз стукнул в дверь короля Шрюда.

— Минутку, — раздался голос. Голос Волзеда. Он приоткрыл дверь, выглянул, потом понял, что пытается не впустить Верити. Мгновение или два он явно колебался, потом широко распахнул дверь. — Сир, — сказал он дрожащим голосом, — я не ждал вас. То есть я не был информирован, что король собирался…

— Ты нам не нужен. Можешь идти. — Обычно Верити даже пажей не отпускал так холодно.

— Но… Я могу понадобиться королю… — Его взгляд дико метался по сторонам. Он чего-то боялся.

Глаза Верити сузились.

— Если так случится, я прослежу, чтобы тебя позвали. В сущности, можешь ждать. Только снаружи. Будь там на случай, если я позову тебя.

После мгновенной паузы Волзед вышел за дверь и остановился около нее. Мы вошли в покои короля. Верити сам закрыл за нами дверь.

— Я не люблю этого человека, — заметил он достаточно громко для того, чтобы его можно было услышать сквозь дверь. — Он назойливо раболепен и сально подобострастен. Отвратительная смесь.

Короля в гостиной не было. Когда Верити пересек комнату, в дверях спальни Шрюда внезапно появился шут. Он вытаращил на нас глаза, ухмыльнулся во внезапном приступе веселья, а потом церемонно поклонился всем нам.

— Сир! Просыпайтесь! Как я и предсказывал, прибыли менестрели!

— Шут! — добродушно прорычал Верити. Он прошел мимо, отмахнувшись от дурашливых попыток шута поцеловать его мантию. Кетриккен подняла руку, чтобы скрыть улыбку, и последовала за мужем. Я едва не упал, потому что шут поставил мне подножку, резко вытянув вперед ногу. Я избежал ловушки, но вошел в спальню неуклюже, чуть не столкнувшись с Кетриккен. Шут ухмыльнулся, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, и прыгнул к постели Шрюда. Он поднял руку старика и погладил ее с искренней нежностью.

— Ваше величество? Ваше величество? К вам гости.

Шрюд зашевелился в постели и внезапно глубоко вздохнул.

— Что такое? Кто здесь? Верити? Раздвинь занавески, шут. Я едва вижу, кто здесь. Королева Кетриккен? Что все это значит? Фитц! В чем дело? — Голос его не был сильным, и в нем слышались брюзгливые нотки, но король выглядел лучше, чем я ожидал. Когда шут отдернул занавески над кроватью и подложил ему под спину подушки, я увидел перед собой человека, который выглядел старше, чем Чейд. Сходство между ними становилось все более заметным по мере того, как Шрюд старел. Лицо короля похудело, обнаружив ту же линию лба и скул, какая была у его незаконного брата. Глаза его были настороженными, но усталыми. Он приподнялся, чтобы взглянуть на нас.

— Ну, так в чем же дело? — спросил он, оглядывая нашу компанию.

Верити отвесил глубокий официальный поклон, и Кетриккен последовала его примеру, присев в реверансе. Я поступил так, как требовалось: опустился на одно колено и замер, низко склонив голову. И все-таки я ухитрился поднять глаза, когда Верити заговорил.

— Король Шрюд. Отец мой. Я пришел просить вашего разрешения.

— На что? — раздраженно спросил король.

Верити поднял глаза, чтобы встретиться взглядом с отцом.

— Я хочу покинуть Баккип с отрядом избранных людей, чтобы попытаться пойти тем же путем, который давным-давно избрал король Вайздом. Я хочу этой же зимой отправиться в Дождливые Чащобы за Горным Королевством, чтобы найти Элдерлингов и просить их сдержать обещание, которое они дали нашему предку.

На лице Шрюда появилось недоверчивое выражение. Он приподнялся в постели и спустил ноги на пол.

— Шут, принеси вина. Фитц, встань и помоги ему. Кетриккен, дорогая, вашу руку. Помогите мне пройти к креслу и сесть у огня. Верити, принеси маленький столик от окна. Пожалуйста.

Раздав эту охапку поручений, Шрюд покончил с официальностью Верити. Кетриккен привычно помогала королю, и я почувствовал ее искреннюю нежность к старику. Шут подскочил к буфету и стал доставать бокалы, велев мне выбрать бутылку вина из небольшого запаса, который Шрюд держал в своей комнате. Бутылки были покрыты пылью, как будто до них очень давно никто не дотрагивался. Я подозрительно поинтересовался, откуда же брал вино для короля Волзед. Как я заметил, теперь, по крайней мере, комната была хорошо убрана — гораздо лучше, чем это было перед Зимним праздником. Курильницы, которые так огорчали меня, теперь холодными стояли в углу. Сегодня, по-видимому, сознание короля было ясным.

Шут помог королю облачиться в плотный шерстяной халат и, встав на колени, надел на него ночные туфли. Шрюд устроился в своем кресле у огня и поставил бокал с вином на стол рядом с собой. Постарел. Сильно постарел. Но передо мной снова сидел король, к которому я так часто приходил с докладом в юности. Внезапно мне захотелось, чтобы я один разговаривал с ним сегодня. Этот старик с острым взглядом мог бы наконец внять моим доводам по поводу женитьбы на Молли. Меня снова охватило раздражение: во всем виноват Волзед, это он привил моему королю такие привычки.

Но это было не мое время. Несмотря на свободное поведение короля, Верити и Кетриккен были натянуты, как тетивы луков. Шут и я принесли кресла, чтобы они могли сесть по обе стороны от Шрюда. Я стоял за спиной Верити и прислуживал.

— Просто расскажи мне все, — приказал король, — и Верити так и сделал. Свитки Кетриккен были развернуты один за другим, и Верити зачитывал вслух необходимые места. Старая карта была изучена вдоль и поперек. Сначала Шрюд ничего не делал, только задавал вопросы, пока не уверился в том, что ему рассказали обо всем. Шут стоял рядом с ним, подмигивая мне и делая ужасные гримасы пажу Верити, пытаясь заставить окаменевшего мальчика хотя бы улыбнуться. Думаю, что он, скорее, испугал паренька. Розмэри совершенно забыла, где она находится, и отошла в сторону, чтобы поиграть с кисточками на занавесках кровати.

Когда Верити кончил говорить и Кетриккен добавила собственные комментарии, король откинулся в кресле. Он допил остатки вина, потом протянул стакан шуту, чтобы тот его наполнил. Сделал глоток, вздохнул и покачал головой.

— Нет. Тут слишком много глупостей и детских сказок для того, чтобы ты мог отправиться туда прямо сейчас, Верити. Ты рассказал мне достаточно, чтобы заставить меня поверить в необходимость послать туда эмиссара, выбранного тобой, с подходящей свитой, подарками и письмами от тебя и от меня, которые могли бы подтвердить, что он приехал по нашему распоряжению. Но тебе самому, будущему королю? Нет. В данный момент у нас нет свободных ресурсов. Регал был у меня сегодня несколькими часами раньше и говорил о цене новых строящихся кораблей и укреплении башен на острове Антлер. Денег становится все меньше. И люди могут перестать чувствовать себя в безопасности, если ты покинешь город.

— Я не бегу. Я ухожу на поиски. На поиски, целью которых является их же собственная безопасность. И я оставляю мою будущую королеву, чтобы она заменяла меня, пока я буду отсутствовать. Я не имею в виду караван с менестрелями, поварами и расшитыми шатрами, сир. Мы поедем по снежным дорогам и заберемся в сердце самой зимы. Я возьму с собой военное сопровождение и буду путешествовать, как путешествуют солдаты. Как я это делал всегда.

— И ты думаешь, что это произведет впечатление на Элдерлингов? Если ты найдешь их? Если они вообще когда-нибудь существовали?

— Легенда гласит, что король Вайздом отправился в путь сам. Я верю, что Элдерлинги существовали и что он нашел их. Если меня постигнет неудача, я вернусь, чтобы снова заняться моим Скиллом и моими военными кораблями. Что мы потеряем? Если я преуспею, то приведу с собой могущественного союзника.

— А если ты умрешь в пути? — мрачно спросил Шрюд.

Верити открыл было рот для ответа, но прежде чем он успел заговорить, дверь гостиной распахнулась, и в комнату ворвался Регал. Лицо его пылало.

— Что тут происходит? Почему меня не поставили в известность об этом совете? — Он бросил на меня уничтожающий взгляд. Из-за его спины в комнату заглядывал Волзед.

Верити позволил себе легкую улыбку.

— Если твои шпионы ничего не сказали тебе, почему же ты тогда пришел? Упрекай их за то, что ты ничего не знал раньше, а не меня.

Голова Волзеда немедленно скрылась.

— Отец, я требую объяснить мне, что здесь происходит? — Регал чуть не топнул ногой. За спиной у Шрюда шут передразнил выражение его лица. При виде этого паж Верити наконец улыбнулся, но глаза его тут же расширились и лицо снова стало каменным. Король Шрюд обратился к Верити:

— Есть ли причина, по которой ты бы предпочел исключить принца Регала из нашего разговора?

— Не понимаю, почему это должно его интересовать. — Верити помолчал, — Я хотел быть уверенным, что ты сам будешь принимать решение по этому вопросу. — Принц Верити Истина был верен своему имени.

Регал ощетинился, ноздри его побелели, но Шрюд поднял руку, останавливая его. Он снова обращался только к Верити:

— Не видишь, почему это должно его интересовать? А на кого, ты думаешь, падет бремя власти, пока тебя не будет?

Взгляд Верити стал ледяным.

— Разумеется, меня будет представлять моя будущая королева. А вы по-прежнему остаетесь на троне, мой король.

— А если ты не вернешься…

— Я уверен, что мой брат сумеет найти выход из этой ситуации. — Верити даже не попытался скрыть недовольства в своем голосе. Тогда я понял, как глубоко въелся в него яд предательства Регала. Какая бы связь ни существовала между ними когда-то, теперь она была выжжена. Теперь они были только соперниками. Несомненно, Шрюд тоже понял это. Я подумал, удивляет ли это его. Если и так, он хорошо скрыл свои чувства.

Что до Регала, то он навострил уши при упоминании об отъезде Верити. Теперь он выглядел алчно-напряженным, как собака, выпрашивающая подачку. Он заговорил, и голос его вряд ли мог хоть кому-то показаться искренним.

— Если кто-нибудь объяснит мне, куда едет Верити, я, возможно, смогу сказать что-нибудь по этому поводу.

Верити придержал язык. Спокойный и безмолвный, он смотрел на своего отца.

— Твой брат, — эта фраза звучала тяжеловато даже для моих ушей, — хочет, чтобы я дал ему разрешение отправиться на поиски. Он хочет как можно быстрее отбыть в Дождливые Чащобы за Горным Королевством. Чтобы найти Элдерлингов и получить от них ту помощь, которую они некогда нам обещали.

Глаза Регала стали круглыми, как у совы. Я не знаю, что поразило его больше: идея о существовании Элдерлингов или величайшая удача, которая внезапно выпала ему. Он облизал губы.

— Я, конечно, запретил это, — произнес Шрюд, наблюдая за Регалом.

— Но почему? Это, разумеется, надо тщательно обдумать…

— Затраты слишком велики. Разве не ты докладывал мне совсем недавно, что постройка военных кораблей, найм команд и снабжение их провиантом истощили почти все наши ресурсы?

— Но тогда я еще не получил все доклады об урожае, отец. Я не знал, что они будут такими хорошими. Деньги можно найти. При условии, что он хочет путешествовать без помпы.

Верити выдохнул через нос.

— Благодарю тебя за твое решение, Регал. Я не понимал, что подобные вещи теперь решаешь ты.

— Я просто даю совет королю, так же как и ты, — поспешил заметить Регал.

— Ты не считаешь, что гораздо разумнее будет послать эмиссара? — поинтересовался Шрюд. — Что подумают люди о своем будущем короле, который в такое время оставляет Баккип ради столь странного дела?

— Эмиссар? — Регал, казалось, задумался. — Нет. Мы слишком о многом должны просить. Разве легенды не говорят, что король Вайздом поехал сам? Что мы знаем об этих Элдерлингах? Разве мы смеем рисковать, посылая незначительного вельможу? Это может оскорбить их. Нет. Я думаю, что тут требуется по меньшей мере сын короля. Что касается его отъезда из Баккипа… ну, ты ведь король, и ты все еще здесь. И его жена тоже никуда не уезжает…

— Моя королева! — зарычал Верити, но Регал продолжал говорить.

— И я. Баккип вряд ли можно будет назвать покинутым. А сама задача? Она может покорить воображение людей. Или, если ты сочтешь нужным, причину его отъезда можно держать в тайне. Это можно выдать за простой визит вежливости к нашим союзникам, горцам. Особенно если с ним поедет жена.

— Моя королева остается здесь, — Верити подчеркивал ее титул, — чтобы представлять меня в мое отсутствие. И чтобы защищать мои интересы.

— Ты считаешь, что наш отец не сможет сделать это? — вкрадчиво поинтересовался Регал.

Верити помолчал и посмотрел на старика в кресле у огня. Вопрос в его взгляде был ясен всякому, имеющему глаза. Могу ли я доверять тебе? Но Шрюд Проницательный, верный собственному имени, сам задал вопрос:

— Ты слышал, что думает по этому поводу принц Регал. И я. Ты знаешь, что сам думаешь об этом. Получив эти советы, что ты хочешь делать теперь?

Тогда я благословил Верити, потому что при этих словах он повернулся и смотрел только на Кетриккен. Между ними не было ни кивка, ни шепота. Но когда он снова обратился к своему отцу, его королева была согласна с ним.

— Я хочу ехать в Дождливые Чащобы за Горным Королевством. И я хочу ехать как можно скорее.

Когда король Шрюд медленно кивнул, сердце мое упало. За креслом короля шут прошелся колесом по комнате, потом подкатился обратно и встал на свое место, как будто никогда и не уходил оттуда. Регала это вывело из себя. Но когда Верити наклонился и поцеловал руку короля Шрюда, благодаря его таким образом за разрешение, младший принц не мог сдержать широкой улыбки, которая была слишком похожа на акулью.

Больше советоваться было почти не о чем. Верити хотел уехать в ближайшие семь дней. Шрюд согласился с ним. Принц хотел сам выбрать сопровождение. Шрюд принял это, хотя Регал выглядел озабоченным. Я не был доволен, когда король наконец отпустил всех нас, заметив, что Регал задержался в гостиной, пока мы выходили, чтобы переговорить с Волзедом. Я задумался, позволит ли мне Чейд убить Волзеда. Он уже запретил мне покончить с Регалом, и я обещал своему королю, что не сделаю этого. Но у Волзеда дипломатического иммунитета не было.

В коридоре Верити наскоро поблагодарил меня. Я осмелился спросить его, почему он хотел, чтобы я присутствовал при его разговоре с отцом.

— Чтобы засвидетельствовать все, — тяжело ответил он. — Гораздо важнее самому быть свидетелем чего-либо, чем слышать об этом впоследствии. Чтобы держать в своей памяти все слова, которые были сказаны… Чтобы они не были забыты.

Я знал тогда, что в эту ночь должен ждать приглашения от Чейда.

Но я не мог сопротивляться желанию пойти к Молли. Когда я увидел короля снова королем, то почувствовал, что во мне вспыхнула надежда. Я обещал себе, что мой визит будет коротким, что я только поговорю с ней и дам ей знать, как ценю все то, что она сделала. Я вернулся бы в свои комнаты до ранних утренних часов, которые Чейд обычно выбирал для наших бесед.

Я постучался в ее дверь очень тихо; она быстро впустила меня. Она, должно быть, увидела, каким измученным я был, потому что немедленно бросилась в мои объятия, без вопросов или сомнений. Я погладил ее блестящие волосы и посмотрел ей в глаза. Страсть, внезапно нахлынувшая на меня, была похожа на весенний поток, который несется по руслу ручья, сметая на своем пути все осколки зимы. Мои намерения тихо поговорить с ней были забыты. Молли ахнула, когда я яростно прижал ее к себе, и потом полностью подчинилась мне. Казалось, что с тех пор, как мы в последний раз были вместе, прошли месяцы, а не дни. Когда она жадно целовала меня, я внезапно почувствовал какую-то неловкость и неуверенность. Почему она должна желать меня? Такая молодая, такая прекрасная… Казалось излишней самоуверенностью думать, что она может хотеть такого разбитого и опустошенного человека, как я. Она не позволила мне лелеять мои сомнения и быстро притянула меня к себе. Склонившись над ней, я наконец увидел любовь в ее синих глазах. Я гордился той страстностью, с которой она обнимала меня своими сильными белыми руками. Позже я вспоминал блеск золотых волос, разбросанных по подушке, запахи медового дерева и горной сладости на ее коже, даже то, как она откидывала голову и тихонько стонала. Потом Молли в изумлении прошептала, что моя настойчивость сделала меня другим человеком. Ее голова лежала на моей груди. Я молчал и гладил мягкие волосы, которые, как всегда, пахли травами. Тимьян и лаванда. Я закрыл глаза. Я знал, что хорошо защищаю свои мысли. Это давным-давно вошло у меня в привычку, когда я бывал с Молли.

Но не у Верити.

Я не хотел того, что произошло. Сомневаюсь, что кто-нибудь хотел. Я надеялся, что был единственным, кто полностью осознал это. Тогда, может быть, не случится ничего страшного — если я никогда не заговорю об этом. Если я смогу навеки закрыть в своем сознании сладость губ Кетриккен и мягкость ее белой-белой кожи.