Шпицбергена, примерно в 1100 километрах от полюса. Там был построен ангар для аэростата.
Многие хотели лететь вместе с Андрэ. Он выбрал двадцатипятилетнего Н. Стринберга — прекрасного
фотографа и физика. Третьим участником экспедиции стал метеоролог Н. Экхольм.
Но полет в том году так и не состоялся. Не дождавшись попутного ветра, Андрэ вернулся в Швецию.
На обратном пути он встретился с Нансеном, только что вернувшимся из легендарного дрейфа на
«Фраме». Ф. Нансен заявил, что достаточно изучил воздушные течения в приполярных областях,
чтобы «смело усомниться в успехе воздушной экспедиции на полюс». Осенью из состава экспедиции
вышел Н. Экхольм. Он пришел к выводу, что шар не отвечает необходимым требованиям и полет
заведомо обречен… Неудачи не сломили Андрэ. Его убежденность и настойчивость обезоруживали
самых больших скептиков. Следующим летом Андрэ вновь отправился на Шпицберген. Место
Экхольма занял инженер Кнут Френкель.
В конце июня шар был собран и наполнен водородом. 11 июля задул долгожданный резкий южный
ветер. Посоветовавшись со спутниками, Андрэ решился стартовать и сделал распоряжение о
разборке северной стенки ангара. В последний раз он осматривает аэростат и убеждается, что все
готово. Подвешиваются корзины с голубями. Андрэ передает последние телеграммы. Короткое
прощание. Перерезаются канаты, удерживающие шар, и «Орел» медленно поднимается в воздух. И
вдруг, на глазах у окружающих, он ныряет вниз, касается поверхности залива, затем как мячик
взмывает вверх и вскоре исчезает из вида…
Пятнадцатого июля шкипер норвежского судна «Алкен» подстрелил почтового голубя. Записка,
датированная 13 июля, вызвала некоторую тревогу. За два дня шар подвинулся к северу всего на 250
километров и двигался на юго-восток. Через несколько лет в Исландии и Норвегии нашли пять
буйков. Только в двух содержались записки. На Земле Короля Карла, около Шпицбергена, был
найден самый большой «полюсный» буек, — Андрэ мечтал сбросить его над вершиной планеты. В
прессе выдвигаются самые фантастические предположения о местонахождении воздушного шара.
Поступали сообщения о том, что шар якобы видели в разных частях Арктики. Экспедиция служила
источником мистификаций. Но шли годы, и ее стали забывать. Аэронавты, казалось, навсегда
затерялись в белом безмолвии…
Но…
Утро шестого августа 1930 года. Матросы норвежской шхуны «Братвог» вместе со шкипером
Элиассеном направились к берегу бить моржей. Трое ученых Полярного института решили
воспользоваться краткой стоянкой и посетить необитаемый остров — самый восточный в архипелаге
Шпицберген, названный норвежцем Хьельсеном — Белым. Остров невелик: длина около 60
километров, и весь он покрыт ледяным колпаком. Лишь в двух местах — в юго-западной и северо-
восточной его оконечностях проглядывают небольшие полоски пологой каменистой земли.
Днем, когда охота была в самом разгаре, шкипер неожиданно вернулся на судно.
173
— Господин Хорн, — обратился он к руководителю экспедиции, — мне сдается, что мои парни нашли
лагерь Андрэ. — И Элиассен протянул какую-то тетрадь, мокрую и тяжелую.
На первой странице можно было разобрать несколько слов: «…санное путешествие 1897 года».
Случайно в поисках пресной воды среди каменистой тундры два матроса наткнулись на
проступающую из-под снега брезентовую лодку. В ней-то и обнаружилось множество вещей с
пометками «Полярная экспедиция Андрэ. 1896 г.». А рядом в беспорядке валялось снаряжение:
шведский флаг, ящики и жестянки с продовольствием, пустые сани…
В десяти метрах от лодки, возле невысокой каменистой гряды, нашли труп. На куртке сохранилась
монограмма в виде буквы А. Это были останки Андрэ. Рядом стояли примус и кастрюлька с остатками
пищи. Неподалеку — еще одна могила. Труп в расселине скалы, заваленный камнями. По инициалам
на одежде выяснили, что это Нильс Стринберг.
Сенсационная весть об обнаружении шведской экспедиции, бесследно исчезнувшей 33 года назад,
стремительно облетела весь цивилизованный мир. Месяц спустя журналист К. Стуббендорф на судне
«Белый медведь» завершил поиски, начатые «Братвогом». Снег подтаял, обнажив остатки палатки. А
в них останки третьего спутника Андрэ — Кнута Френкеля…
Свой «большой» дневник Андрэ хранил особенно тщательно. Он завернул его в шерстяной свитер и
всегда носил под курткой… Карандашные записи прекрасно сохранились. В них сообщалось, что
произошло с момента вылета и до высадки на Белом острове.
…После потери гайдропов, которая произошла сразу же после старта, «Орел» превратился в
неуправляемый воздушный шар. Ветер менял направление. Обледенение оболочки оказалось
значительнее, чем предполагалось. Шар летел очень низко, постоянно ударяясь о торосы.
Аэронавтам пришлось расстаться с частью продовольствия и снаряжения. Но и это оказалось
безрезультатным. 14 июня Андрэ понял, что дальнейшая борьба бесполезна. Аэронавты привели в
действие разрывное приспособление и высадились на лед в районе с координатами 82°56′ с. ш. и
29°52′ в. д.
Неделю они готовились к санному переходу. Решили отправиться на юго-восток к большому складу
продовольствия на мысе Флора на Земле Франца-Иосифа. Предстояло преодолеть около 350
километров тяжелого ледового пути.
В Арктике разгар лета. Полыньи и разводья чередуются ледяными полями. Каждый тащит сани с
грузом в 120—130 килограммов. Дневник Андрэ пестрит жалобами на тяжелую дорогу.
Утомительное однообразие переходов несколько разнообразит охота на медведей.
В начале августа они убеждаются, что не продвинулись к цели и на десятки километров. Дрейф льдов
сносит их к югу. Полярники меняют направление. Теперь они идут к малому складу на Семи островах
возле Шпицбергена. Дорога по-прежнему ужасна. У Френкеля и Стринберга болят ноги, но в целом
самочувствие их хорошее. Аэронавты все чаще вспоминают тихие радости, ожидающие их дома.
Стринберг пишет на привалах письма своей невесте, с которой обручился перед отлетом, но вскоре
бросает это. Ограничивается короткими замечаниями в записной книжке. Уже конец сентября. С
каждым днем становится холоднее. Но самое ужасное — путешественники поняли, что их
неудержимо несет вместе с дрейфующим льдом между Северо-Восточной Землей и Землей Франца-
Иосифа. «Мы признали необходимость примириться с зимовкой во льдах», — записывает Андрэ 17
сентября. Они строят ледяную хижину. В конце сентября их прибивает к Белому острову.
Неожиданно льдина разламывается, и 5 октября аэронавты высаживаются на юго-западной
174
оконечности острова, которая теперь носит название «мыс Андрэ», и разбивают свой последний
лагерь.
Второй дневник Андрэ начал вести уже на острове. Но заполнены всего четыре страницы. 8 октября
записи обрываются… Загадочно умирает Н. Стринберг — первая жертва. Кое-какие его личные вещи
были найдены потом у Андрэ и Френкеля. Они высвобождают третьи сани (найденные затем
пустыми), перевозят Стринберга к расщелине и заваливают камнями. И вот что странно: Андрэ,
отмечавший в своем дневнике самые незначительные события, ни единым словом не упоминает о
его смерти. Может быть, он потрясен случившимся или… не решается доверить дневнику свои
мысли? И сколько еще дней прожили Андрэ и Френкель? Андрэ не возобновляет записи, остается
предположить, что их загадочная смерть произошла вскоре после смерти Стринберга…
Поздней осенью 1930 года останки аэронавтов на канонерке «Свенксунд» — той самой, что 33 года
назад доставила их на Датский остров, — отправили в Швецию и торжественно похоронили как
национальных героев. Среди найденных на острове предметов были и отснятые пленки. Их проявили
и получили 20 весьма отчетливых снимков — через 33 года…
Причины гибели Андре и его спутников в течение многих лет обсуждались учеными. Было высказано
множество догадок и предположений. Среди них наиболее широкое распространение получили две
гипотезы. Американский полярный исследователь Стефанссон предположил, что участники
экспедиции Андре погибли от отравления угарным газом примуса. Этой же точки зрения
придерживался и советский ученый С. В. Обручев. По мнению датского врача Трайда (которое
разделял полярный штурман В. И. Аккуратов), причиной смерти шведских полярников стало
заболевание трихинеллезом, которым они заразились, питаясь мясом больных белых медведей.
Готовься, целься, пли!
Если не считать катапульт и прочих аналогичных механизмов, то можно сказать, что история морской
артиллерии насчитывает, по крайней мере, шесть столетий. Начало ей положили бомбарды,
принятые на вооружение военными моряками еще в XIV в. Эти примитивные орудия представляли
собой открытую с обеих сторон трубу, собранную из железных полос, скреплявшихся несколькими
обручами. Стреляли из них камнями, обмотанными веревками. Однако пальба из бомбард была
опасна не столько для неприятеля (они давали большое рассеивание и редко попадали в цель),
сколько для своего корабля. Пламя, вырывавшееся из «казенной части», грозило воспламенить
боезапас — порох, хранившийся в открытых бочонках на палубе.
На небольших кораблях средневековья было трудно да и рискованно размещать массивные
установки вроде «царь-пушки» или сухопутной 576мм бомбарды, но все же на заре морской
артиллерии в баталиях гремели выстрелы 190мм пушек, дальнобойность которых составляла от силы
150—200 м. А моряки хотели иметь огнестрельное оружие калибром поменьше, числом более и
надежнее. Оружейники выполнили их заказ.
Они стали отливать орудия с цапфами — цилиндрическими приливами на боках, что позволяло
перемещать ствол в вертикальной плоскости. Это улучшило наводку. Лафет поставили сначала на
два, потом на четыре колеса, заряжать пушку сразу стало легче. Однако на тесной верхней палубе
парусника при всем желании нельзя было разместить достаточную мощную батарею. Выход нашел в
175
1500 году французский инженер де Шарж, предложивший сделать в борту закрывающиеся
отверстия-порты, через которые можно было вести огонь. С тех пор пушки на боевых кораблях стали
устанавливать рядами в дват-ри этажа: огневая мощь возросла сразу в несколько раз.
Одновременно появились и новые снаряды-ядра, цельные, из чугуна, и разрезные, состоящие из
двух полуядер, соединенных железным штоком или цепью, — ими разрушали такелаж противника,
лишая тем самым его маневренности. Изобрели и немедленно пустили в дело зажигательные
снаряды и брандс-кугели. Новое оружие, как и следовало ожидать, заставило адмиралов
пересмотреть основы тактики, и неуправляемый бой, до тех пор ничем не отличавшийся от
беспорядочной свалки, превратился в многочасовой поединок эскадр, вытянутых в параллельные
кильватерные колонны. Судьбу его решали таланты адмиралов, мастерство комендоров и тяжесть
бортового залпа. Но теперь морякам понадобились такие орудия, которыми можно было бы на
сравнительно большой дистанции потопить или вывести из строя корабль врага, разбив его корпус.
Для этого французы создали во второй половине XVII века мортиру, выпускавшую разрывные ядра
весом до 100 кг, а судостроители не замедлили сконструировать для нее мортирные корабли. В
состав русского флота они вошли в 1697 году, и при осаде Петром Великим Азова особо отличились
артиллеристы «Грома», «Молнии» и «Громовой стрелы».
Другой шаг в совершенствовании тяжелого огнестрельного оружия сделала в 1788 году шотландская
компания «Карон». Она изготовила легкое, но крупнокалиберное орудие большой мощности. Залпы
каронад оказались особо эффективными на небольших расстояниях — их массивные ядра
проламывали борта.
Тогда же русский офицер Мартынов придумал «единорог». Изображение этого зверя входило в
фамильный герб начальника российской артиллерии графа Шувалова и красовалось на новых пушках
— укороченных шестидюймовках с дальностью стрельбы более 1800 м. «Единороги» были
универсальны: могли вести огонь как обычными, так и разрывными ядрами. Кроме того, они
позволили унифицировать арт-вооружение и боезапас.
Следующее изобретение вновь сделали французы. В 1824 году адмиралы одобрили чугунную
гаубицу Пексана, стрелявшую прямой наводкой гранатами и бросавшую бомбы по навесной
траектории. Их заряжали уже не ядрами, а разрывными бомбами, содержащими до 2 кг пороха.
Деревянный лафет к этому времени заменили прочным чугунным на поворотной раме, а для
вертикальной наводки его оснастили винтовым механизмом. Новинка впервые показала себя в
Синопском бою, когда эскадра адмирала Нахимова без потерь уничтожила 7 турецких фрегатов, 2
корвета и колесный пароход. При этом комендоры-черноморцы поразили противника невероятным
темпом стрельбы.
Дело в том, что подготовка к выстрелу тогда была хлопотливой процедурой. Сначала в дуло
заталкивали пороховой заряд в шелковой упаковке, следом за ним отправляли пыжи и лишь затем
загоняли ядро. В горизонтальной плоскости орудие наводили при помощи деревянных рычагов,
фиксируя его клиньями. В отличие от армейских пушкарей морским комендорам приходилось
постоянно делать поправки на качку, движение своего и чужого корабля. Когда все было готово,
оставалось поджечь порох через запальное отверстие в задней части орудия. Тут в ход пускали
тлеющий фитиль или раскаленный железный прут. А для того чтобы они всегда были в готовности, на
батарейной палубе расставляли жаровни.
К середине XIX в. гладкоствольная «с-дула-заряжающаяся» артиллерия достигла вершины своего
развития, а боевой корабль, обретя строгий корпус без громоздких надстроек, превратился в двух-
176
трехпалубную маневренную батарею с 80—120 пушками. Именно в это время сами пушки исчерпали
свои возможности. Их снаряды не пробивали прочные борта металлических кораблей, а низкая
скорострельность не отвечала условиям сражений боевых пароходов. И тогда на сцене появились
принципиально новые пушки.
Первые их образцы были созданы в 1865 году. Они весили до 7 т, калибр составлял 203 мм. Так
началась гонка калибров: через восемь лет английская фирма «Армстронг» соорудила 406мм
установку весом 80 т (рис. 8), а в 1878 году английская же компания «Эльсвик» сконструировала для
итальянских броненосцев типа «Дуилио» 100тонные 450мм системы.
Но нарезные махины невозможно было размещать рядами на нескольких палубах. И тогда сработал
закон перехода количества в качество. Появилось хорошо защищенное боевое судно с двумя-
четырьмя орудиями главного калибра во вращающихся башнях — броненосец. Один из кораблей
этого класса, русский «Петр Великий», имея всего четыре двенадцатидюймовки, в три раза
превосходил по огневой мощи 84пушечный парусный линкор «Прохор».
Броненосцы прошли огневую проверку в русско-японской войне 1904—1905 годов, после которой
стало ясно: тяжелые корабли с артиллерийским вооружением пора усовершенствовать, повысив их
скорость и увеличив мощь главного калибра.
И хотя проект такого сверх-броненосца первыми разработали русские инженеры, в металле его
построили
англичане.
Их
линейный
корабль
«Дредноут»
резко
отличался
от
своих
предшественников: вооружение состояло из 10 двенадцати дюймовых орудий в пяти башнях, а
толщина брони достигала 280 мм. «Дредноут» мог в одиночку вести бой с бригадой старых
броненосцев, а его название стало нарицательным для всех последующих линкоров.
В 1909 году в России заложили корабли типа «Севастополь» и «Императрица Мария», на которых
впервые в мире 12 орудий калибра 305 мм были установлены в четырех орудийных башнях,
размещенных вдоль диаметральной плоскости корпуса. Такая схема лучше всего отвечала тактике
линейного боя, обеспечивая каждому орудию выгодные углы обстрела.
В дальнейшем гонка калибров приняла невиданные масштабы. В 1910—1914 годах появились
дредноуты, имевшие до четырнадцати 305—381мм артиллерийских систем, скорострельность
которых достигла трех выстрелов в минуту. Огнем, в том числе залповым, управляли с помощью
совершенных приборов, и в знаменитом Ютландском бою противники обменивались снарядами,
находясь в 18 милях (более 30 км) друг от друга.
В 30е годы сочли наиболее приемлемыми для главного калибра 305—406мм снаряды. К примеру, у
заложенных в 1938 году линкоров типа «Советский Союз» предусматривалось девять 406мм орудий
главного калибра, 12 шестидюймовок и 40 универсальных пушек и автоматов.
А Япония построила два линкора типа «Ямато» водоизмещением 73 тыс. т каждый с девятью
орудиями невиданного даже для флотов XX века калибра 450мм. Сами японцы горько шутили, что в
мире есть три никому не нужные вещи: Великая китайская стена, египетские пирамиды и линкоры
типа «Ямато». И действительно, оба гиганта, ничем не проявив себя во второй мировой войне, были
потоплены авиацией.
177
Штрихи изящных чувств
Штрихи изящных чувств. А как иначе можно назвать, в произведениях Шекспира, строки
посвящённые любви? Впрочем, его «Ромео и Джульетта» прочитанное в 15 лет и перечитанное в 20
воспринимается уже по-иному. Ведь, какой-никакой жизненный опыт имеется. Бесспорно, всё
зиждется на любви. Ей посвящали: жизнь, творчество и т.д. и т.п. и т.п. Как без неё? Она нужна, она
разная, у каждого своя и каждый понимает слово «любовь» по своему, в меру «испорченности».
Типа: они очень любили – он – себя, она – себя. И пусть спорят знатоки, сам ли Шекспир написал
произведения или «содрал» у кого-то, нам это не интересно. Никого не смущает столь юный возраст
главной героини? Нет? Нас тоже нет. Люди всегда спешили жить, примеров много. Папа римский
Климент VII (из рода Медичи) выдал Екатерину Медичи замуж в четырнадцать лет (за Генриха). А
когда умер папа Бенедикт VIII, то папский престол купил его брат, так в списке пап появился папа
Иоанн XIX. Умирая, папа Иоанн XIX назначил новым папой римским …двенадцатилетнего сына
умершего папы Бенедикта VIII. Мальчик сделался папой Бенедиктом XIX (сын генерала будет
генералом!) и пропапствовал почти четыре года. Папу римского иногда называют понтификом, от
слова понт что ли? Вот что писал Рауль Глабер в своих «Летописях» о папе Бенедикте XIX: «Никогда
ещё не процветали так проституция, кровосмешение, разврат любых видов, как во времена
правления этого мальчика-папы, подававшего пример народу», словам Глабера вторит историк
католической церкви Ф. Эймар. В конце концов, мальчику-папе надоело папствовать, и он продал
права на папский престол своему родственнику, римскому архипресвитеру Иоанну Грациану, так
появился папа Григорий VI. Мораль: стать папой (любым) просто, но дорого. Сведений о
православных митрополитах (патриархах) – малолетках пока не имеется, но цари наши, в свои
подростковые годы, блудили-любили во всю, бывало. Начиная с первого царя, с Ивана Васильевича
Грозного (Хуан дон Базилио Грозный), который познал женщину в 13лет, стал царём и мужем в
17лет, был женат семь раз. А толку-то? Полная дисгармония между количеством и качеством. Так что
главное и святое в «Ромео и Джульетте» – это красиво и взаимно. Согласны? «Нет повести печальнее
на свете…», в общем, сами почитайте об этих юных «суицидниках».
Любовь была во все времена. Разная: прекрасная, продажная, и так далее. Любить (не влюбляться
хронически), по-настоящему, дано не всем, но о любви говорят много и охотно (говорят веками,
значит, она есть). Вот, например И. Лойола (основатель знаменитого ордена иезуитов «Societas Jesu»)
немало упоминал о любви (к даме, к дамам, к богу, ближнему). Иниго дон Лопес-и-Рекальдо (он же
Лойола) в юности был влюблён в донью Грасию де Авила, но, получив увечья на войне,
возненавидел свою любовь. В Барселоне, в «приступе святости», он обозвал дам говоривших о
любви – бесстыдницами. Одна из дам упала в обморок. Переборщил. За даму заступился один из
кавалеров и избил Лойолу своей тростью. «Исправительная мера» пошла на пользу и будущий
генерал-иезуит сделал правильные выводы, о чём и доложил в 1540году папе Павлу III (рода
Форнезе): члены его монашеского ордена не должны придерживаться монашеского аскетизма, не
отрицать (никакой) любви и стараться не утверждать (чтобы не пугать), что грех наказуем. Ведь тогда
религия итак регламентировала все вопросы личной и общественной жизни. Но, согласитесь, без
веры, как и без любви, трудно прожить, одна надежда у нас на вас, что вы верите и любите.
Папы. В народе давно известно, если у папы долго нет мамы (жены) то папа вытворяет бог весть что.
И без разницы – это папа римский или папа местный. Весёлая мужская жизнь в Риме началась после
установления закона безбрачия для священнослужителей. «Urbi et orbi» (лат). «К городу и миру (или
же «К всеобщему сведению»), в вульгарном переводе – «От папы, Риму и его окрестностям».
Мужики – «кобелино» (из «окрестностей»), того времени, заслышав поговорку, что «все дороги ведут
в Рим», согласно-понимающе кивали головами и ржали (как стреноженные жеребцы). Октавиан
178
(рода Камерино) стал папой (римским) Иоанном XII в шестнадцатилетнем возрасте. Этот юноша
любил соблазнять или насиловать женщин, и вот однажды один из мужей-рогоносцев так избил
этого папу (римского), что папа умер от побоев (сообщал епископ Кремоны Лиутпрандт).
За шестьсот лет до нашей эры древнегреческий мудрец Солон издал законы надолго ставшие
Достарыңызбен бөлісу: |