Слушание
Художники
Сегодня я чувствую себя так, как будто бы гора свалилась с моих плеч. Счастье было так неожиданно! Долой
инженерские погоны, долой инструменты и сметы!
Но не стыдно ли так радоваться смерти бедной тетки только потому, что она оставила наследство, дающее мне
возможность бросить службу? Правда, ведь она, умирая, просила меня отдаться вполне моему любимому занятию, и теперь я
радуюсь, между прочим, и тому, что исполняю ее горячее желание. Это было вчера… Какую изумленную
физиономию сделал
наш шеф, когда узнал, что я бросаю службу! А когда я объяснил ему цель, с которою я делаю это, он просто разинул рот.
– Из любви к искусству? Мм!.. Подавайте прошение.
И не сказал больше ничего, повернулся и ушел. Но мне ничего больше и не было нужно. Я свободен, я художник! Не
верх ли — это счастья?
Мне захотелось уйти куда-нибудь подальше от людей и от Петербурга; я взял ялик и отправился на взморье. Вода, небо,
сверкающий вдали на солнце город, синие леса, окаймляющие берега залива, верхушки мачт на кронштадтском рейде, десятки
пролетавших мимо меня пароходов и скользивших парусных кораблей, и лайб – всё показалось мне в новом свете. Все это мое,
все это в моей власти, все это я могу схватить, бросить на полотно и поставить перед изумленною силою искусства толпою.
Правда, не следовало бы продавать шкуру еще не убитого медведя; ведь пока я – еще не бог знает какой великий художник…
Ялик быстро разрезал гладь воды. Яличник, рослый, здоровый и красивый парень в красной рубахе, без устали работал
веслами; он то нагибался вперед, то откидывался назад, сильно подвигая лодку при каждом движении. Солнце закатывалось и
так эффектно играло на его лице и на красной рубахе, что мне захотелось набросать его красками. Маленький ящик с
холстиками, красками и кистями всегда при мне.
–
Перестань грести, посиди минутку смирно, я тебя напишу, – сказал я. Он бросил весла.
–
Ты сядь так, будто весла заносишь.
Он взялся за весла, взмахнул ими, как птица крыльями, и так и замер в прекрасной позе. Я быстро набросал карандашом
контур и принялся писать. С каким-то особенным радостным чувством я мешал краски. Я знал, что ничто не оторвет меня от
них уже всю жизнь.