только край, но и
самого себя: непрошеными являются картины, как ты
оступаешься и падаешь, разбиваешься насмерть. Лететь далеко,
напоминает мозг. Очень,
очень далеко.
«Чувак, что ты творишь?
Остановись. Остановись!»
Я приказываю мозгу заткнуться и медленными шажками иду дальше.
В
метре от края тело подает полноценный сигнал тревоги. Один
неудачный шаг, и жизнь закончится. Один сильный порыв ветра, и ты
отправишься в синюю бесконечность. Ноги дрожат. И руки дрожат. И голос
дрожит. Все напоминает об угрозе.
Большинство людей ближе метра к краю не подходят. На этом
расстоянии можно наклониться и бросить взгляд вниз. Но все-таки нет
ощущения, что есть реальный риск убиться насмерть. Когда стоишь так
близко от края, даже столь дивного и пленительного, как мыс Доброй
Надежды, возникает пьянящее головокружение, и недавний завтрак
просится наружу.
Значит, это все? Это все, что есть? Знаю ли я уже все, что могу
знать?
Я делаю еще один шажок, потом еще один. До края осталось полметра.
Передняя нога вибрирует, когда я переношу на нее вес тела. И продолжаю
идти дальше. Вопреки магниту. Вопреки зову своего ума. Вопреки
инстинкту самосохранения.
Осталось сантиметров тридцать. Теперь я смотрю прямо вниз.
Почему-то подступают слезы. Тело инстинктивно сжимается, защищаясь от
чего-то воображаемого и необъяснимого. Порывами налетает ветер. В
голову стучат мысли…
Когда ты у
самого края, тебе кажется, что ты летишь. Перед лицом
бездны ты словно слился с небом. И почти ожидаешь, что упадешь.
Я на мгновение припадаю к земле, переводя дыхание и собираясь с
мыслями. Заставляю себя взглянуть на воду, которая внизу бьется о скалы.
Затем перевожу взгляд направо, на мелких муравьев, которые топчутся у
вывесок, делают снимки, садятся в туристические автобусы: вдруг меня
кто-нибудь видит? Эта жажда внимания абсолютно иррациональна. Как,
впрочем, и все остальное. Снизу меня и не разглядишь. А если бы меня и
было видно, слишком велико расстояние: никто ничего не смог бы сказать
или сделать.
Я слышу лишь ветер.
Достарыңызбен бөлісу: