Три товарища

– Слава богу! Ненавижу, когда ходят по фойе и глазеют друг на друга.
Я вышел, чтобы принести ей апельсиновый сок. Публика осаждала буфет. Музыка
удивительным образом пробуждает у многих аппетит. Горячие сосиски расхватывались так,
словно вспыхнула эпидемия голодного тифа.
Когда я пришел со стаканом в ложу, какой-то мужчина стоял за креслом Пат. Повернув
голову, она оживленно разговаривала с ним.
– Роберт, это господин Бройер, – сказала она.
«Господин осел», – подумал я и с досадой посмотрел на него. Она сказала Роберт, а не
Робби. Я поставил стакан на барьер ложи и стал ждать ухода ее собеседника. На нем был
великолепно сшитый смокинг. Он болтал о режиссуре и исполнителях и не уходил. Пат
обратилась ко мне:
– Господин Брейер спрашивает, не пойти ли нам после спектакля в «Каскад», там можно
будет потанцевать.
– Если тебе хочется… – ответил я.
Он вел себя очень вежливо и в общем нравился мне. Но в нем были неприятное изящество и
легкость, которыми я не обладал, и мне казалось, что это должно производить впечатление на
Пат. Вдруг я услышал, что он обращается к Пат на «ты». Я не поверил своим ушам. Охотнее
всего я тут же сбросил бы его в оркестр, – впрочем для этого было уже не менее сотни других
причин.
Раздался звонок. Оркестранты настраивали инструменты. Скрипки наигрывали быстрые
пассажи флажолет.
– Значит, договорились? Встретимся у входа, – сказал Бройер и наконец ушел.
– Что это за бродяга? – спросил я.
– Это не бродяга, а милый человек. Старый знакомый.
– У меня зуб на твоих старых знакомых, – сказал я.
– Дорогой мой, ты бы лучше слушал музыку, – ответила Пат.
«„Каскад“, – подумал я и мысленно подсчитал, сколько у меня денег. – Гнусная
обираловка!»
Движимый мрачным любопытством, я решил пойти туда. После карканья фрау Залевски
только этого Бройера мне и недоставало. Он ждал нас внизу, у входа.
Я позвал такси.
– Не надо, – сказал Бройер, – в моей машине достаточно места.
– Хорошо, – сказал я. Было бы, конечно, глупо отказываться от его предложения, но я все-
таки злился.
Пат узнала машину Бройера. Это был большой паккард. Он стоял напротив, среди других
машин. Пат пошла прямо к нему.
– Ты его, оказывается, перекрасил, – сказала она и остановилась перед лимузином.
– Да, в серый цвет, – ответил Бройер. – Так тебе больше нравится?
– Гораздо больше. – А вам? Нравится вам этот цвет? – спросил меня Бройер.
– Не знаю, какой был раньше.
– Черный.
– Черная машина выглядит очень красиво.
– Конечно. Но ведь иногда хочется перемен! Ничего, к осени будет новая машина.
Мы поехали в «Каскад». Это был весьма элегантный дансинг с отличным оркестром.
– Кажется, все занято, – обрадованно сказал я, когда мы подошли к входу.
– Жаль, – сказала Пат.
– Сейчас все устроим, – заявил Бройер и пошел переговорить с директором. Судя по всему,

его здесь хорошо знали. Для нас внесли столик, стулья, и через несколько минут мы сидели у
барьера на отличном месте, откуда была видна вся танцевальная площадка. Оркестр играл танго.
Пат склонилась над барьером:
– Я так давно не танцевала.
Бройер встал:
– Потанцуем?
Пат посмотрела на меня сияющим взглядом.
– Я закажу пока что-нибудь, – сказал я.
– Хорошо.
Танго длилось долго. Танцуя, Пат иногда поглядывала на меня и улыбалась. Я кивал ей в
ответ, но чувствовал себя неважно. Она прелестно выглядела и великолепно танцевала. К
сожалению, Бройер тоже танцевал хорошо, и оба прекрасно подходили друг к другу, и казалось,
что они уже не раз танцевали вдвоем. Я заказал большую рюмку рома. Они вернулись к столику.
Бройер пошел поздороваться с какими-то знакомыми, и на минутку я остался с Пат вдвоем.
– Давно ты знаешь этого мальчика? – спросил я.
– Давно. А почему ты спрашиваешь?
– Просто так. Ты с ним часто здесь бывала?
Она посмотрела на меня:
– Я уже не помню, Робби.
– Такие вещи помнят, – сказал я упрямо, хотя понимал, что она хотела сказать.
Она покачала головой и улыбнулась. Я очень любил ее в эту минуту. Ей хотелось показать
мне, что прошлое забыто. Но что-то мучило меня. Я сам находил это ощущение смешным, но не
мог избавиться от него. Я поставил рюмку на стол:
– Можешь мне все сказать. Ничего тут такого нет.
Она снова посмотрела на меня.
– Неужели ты думаешь, что мы поехали бы все сюда, если бы что-то было? – спросила она.
– Нет, – сказал я пристыженно.
Опять заиграл оркестр. Подошел Бройер.
– Блюз, – сказал он мне. – Чудесно. Хотите потанцевать?
– Нет! – ответил я.
– Жаль.
– А ты попробуй, Робби, – сказала Пат.
– Лучше не надо.
– Но почему же нет? – спросил Бройер.
– Мне это не доставляет удовольствия, – ответил я неприветливо, – да и не учился никогда.
Времени не было. Но вы, пожалуйста, танцуйте, я не буду скучать.
Пат колебалась.
– Послушай, Пат… – сказал я. – Ведь для тебя это такое удовольствие.
– Правда… но тебе не будет скучно?
– Ни капельки! – Я показал на свою рюмку. – Это тоже своего рода танец.
Они ушли. Я подозвал кельнера и допил рюмку. Потом я праздно сидел за столиком и
пересчитывал соленый миндаль. Рядом витала тень фрау Залевски.
Бройер привел нескольких знакомых к нашему столику: двух хорошеньких женщин и
моложавого мужчину с совершенно лысой маленькой головой. Потом к нам подсел еще один
мужчина. Все они были легки, как пробки, изящны и самоуверенны. Пат знала всех четверых.
Я чувствовал себя неуклюжим, как чурбан. До сих пор я всегда был с Пат только вдвоем.
Теперь я впервые увидел людей, издавна знакомых ей. Я не знал, как себя держать. Они же

двигались легко и непринужденно, они пришли из другой жизни, где все было гладко, где можно
было не видеть того, что не хотелось видеть, они пришли из другого мира. Будь я здесь один, или
с Ленцем, или с Кестером, я не обратил бы на них внимания и все это было бы мне безразлично.
Но здесь была Пат, она знала их, и все сразу осложнялось, парализовало меня, заставляло
сравнивать. Бройер предложил пойти в другой ресторан.
– Робби, – сказала Пат у выхода, – не пойти ли нам домой?
– Нет, – сказал я, – зачем?
– Ведь тебе скучно.
– Ничуть. Почему мне должно быть скучно? Напротив! А для тебя это удовольствие.
Она посмотрела на меня, но ничего не сказала. Я принялся пить. Не так, как раньше, а по-
настоящему. Мужчина с лысым черепом обратил на это внимание. Он спросил меня, что я пью.
– Ром, – сказал я.
– Грог? – спросил он.
– Нет, ром, – сказал я.
Он пригубил ром и поперхнулся.
– Черт возьми, – сказал он, – к этому надо привыкнуть.
Обе женщины тоже заинтересовались мной. Пат и Бройер танцевали. Пат часто
поглядывала на меня. Я больше не смотрел в ее сторону. Я знал, что это нехорошо, но ничего не
мог с собой поделать, – что-то нашло на меня. Еще меня злило, что все смотрят, как я пью. Я не
хотел импонировать им своим уменьем пить, словно какой-нибудь хвастливый гимназист. Я
встал и подошел к стойке. Пат казалась мне совсем чужой. Пускай убирается к чертям со своими
друзьями! Она принадлежит к их кругу. Нет, она не принадлежит к нему. И все-таки!
Лысоголовый увязался за мной. Мы выпили с барменом по рюмке водки. Бармены всегда
знают, как утешить. Во всех странах с ними можно объясняться без слов. И этот бармен был
хорош. Но лысоголовый не умел пить. Ему хотелось излить душу. Некая Фифи владела его
сердцем. Вскоре он, однако, исчерпал эту тему и сказал мне, что Бройер уже много лет влюблен
в Пат.
– Вот как! – заметил я.
Он захихикал. Предложив ему коктейль «Прэри ойстер», я заставил его замолчать. Но его
слова запомнились. Я злился, что влип в эту историю. Злился, что она задевает меня. И еще я
злился оттого, что не могу грохнуть кулаком по столу; во мне закипала какая-то холодная
страсть к разрушению. Но она не была обращена против других, я был недоволен собой.
Лысоголовый залепетал что-то совсем бессвязное и исчез. Вдруг я ощутил прикосновение
упругой груди к моему плечу. Это была одна из женщин, которых привел Бройер. Она уселась
рядом со мной. Взгляд раскосых серо-зеленых глаз медленно скользил по мне. После такого
взгляда говорить уже, собственно, нечего, – надо действовать.
– Замечательно уметь так пить, – сказала она немного погодя.
Я молчал. Она протянула руку к моему бокалу. Сухая и жилистая рука с поблескивающими
украшениями напоминала ящерицу. Она двигалась очень медленно, словно ползла. Я понимал, в
чем дело. «С тобой я справлюсь быстро, – подумал я. – Ты недооцениваешь меня, потому что
видишь, как я злюсь. Но ты ошибаешься. С женщинами я справляюсь, а вот с любовью – не могу.
Безнадежность – вот что нагоняет на меня тоску».
Женщина заговорила. У нее был надломленный, как бы стеклянный, голос. Я заметил, что
Пат смотрит в нашу сторону. Мне это было безразлично, но мне была безразлична и женщина,
сидевшая рядом. Я словно провалился в бездонный Колодец. Это не имело никакого отношения
к Бройеру и ко всем этим людям, не имело отношения даже к Пат. То была мрачная тайна
жизни, которая будит в нас желания, но не может их удовлетворить. Любовь зарождается в

человеке, но никогда не кончается в нем. И даже если есть все: и человек, и любовь, и счастье, и
жизнь, – то по какому-то страшному закону этого всегда мало, и чем большим все это кажется,
тем меньше оно на самом деле. Я украдкой глядел на Пат. Она шла в своем серебряном платье,
юная и красивая, пламенная, как сама жизнь, я любил ее, и когда я говорил ей: «Приди», она
приходила, ничто не разделяло нас, мы могли быть так близки друг другу, как это вообще
возможно между людьми, – и вместе с тем порою все загадочно затенялось и становилось
мучительным, я не мог вырвать ее из круга вещей, из круга бытия, который был вне нас и внутри
нас и навязывал нам свои законы, свое дыхание и свою бренность, сомнительный блеск
настоящего, непрерывно проваливающегося в небытие, зыбкую иллюзию чувства… Обладание
само по себе уже утрата. Никогда ничего нельзя удержать, никогда! Никогда нельзя разомкнуть
лязгающую цепь времени, никогда беспокойство не превращалось в покой, поиски – в тишину,
никогда не прекращалось падение. Я не мог отделить ее даже от случайных вещей, от того, что
было до нашего знакомства, от тысячи мыслей, воспоминаний, от всего, что формировало ее до
моего появления, и даже от этих людей…
Рядом со мной сидела женщина с надломленным голосом и что-то говорила. Ей нужен был
партнер на одну ночь, какой-то кусочек чужой жизни. Это подстегнуло бы ее, помогло бы
забыться, забыть мучительно ясную правду о том, что никогда ничто не остается, ни «я», ни
«ты», и уж меньше всего «мы». Не искала ли она в сущности того же, что и я? Спутника, чтобы
забыть одиночество жизни, товарища, чтобы как-то преодолеть бессмысленность бытия?
– Пойдемте к столу, – сказал я. – То, что вы хотите… и то, чего хочу я… безнадежно.
Она взглянула на меня и вдруг, запрокинув голову, расхохоталась.

жүктеу/скачать 2,06 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: