Она покачала головой:
– Ты заметил, что на дворе уже осень?
– У нас это называется бабьим летом, – возразил я. – Ведь еще цветут розы. Просто идет
дождь, – вот все, что я вижу.
– Идет дождь. Слишком долго он идет, любимый. Иногда по ночам, когда я просыпаюсь,
мне кажется, что я похоронена под этим нескончаемым дождем.
– По ночам ты должна приходить ко мне, – заявил я. – Тогда у тебя не будет таких мыслей.
Наоборот, так хорошо быть вместе, когда темно и за окном дождь.
– Может быть, – тихо сказала она и прижалась ко мне.
– Я, например, очень люблю, когда в воскресенье идет дождь, – сказал я. – Как-то больше
чувствуешь уют. Мы вместе, у
нас теплая, красивая комната, и впереди свободный день, – по-
моему, это очень много.
Ее лицо просветлело:
– Да, нам хорошо, правда? – По-моему, нам чудесно. Вспоминаю о том, что было раньше.
Господи! Никогда бы не подумал, что мне еще будет так хорошо.
– Как приятно, когда ты так говоришь. Я сразу всему верю. Говори так почаще.
– Разве я не часто говорю с тобой так?
– Нет.
– Может быть, – сказал я. – Мне кажется, что я недостаточно нежен. Не знаю, почему, но я
просто не умею быть нежным. А мне бы очень хотелось…
– Тебе это не нужно, милый, я и так понимаю тебя. Но иногда все-таки хочется слышать
такие слова.
– С
сегодняшнего дня я их стану говорить всегда. Даже если самому себе буду казаться
глупым.
– Ну уж и глупым! – ответила она. – В любви не бывает глупостей.
– Слава богу, нет, – сказал я. – А то просто страшно подумать, во что можно было бы
превратиться.
Мы позавтракали вместе, потом Пат снова легла в постель. Так предписал Жаффе.
– Ты останешься? – спросила она, уже укрывшись одеялом.
– Если хочешь, – сказал я.
– Я бы хотела, но это необязательно…
Я подсел к ее кровати:
– Ты меня не поняла. Я просто вспомнил: раньше ты не любила, чтобы на тебя смотрели,
когда ты спишь.
– Раньше да… но теперь я иногда боюсь… оставаться одна…
– И со мной это бывало, – сказал я. – В госпитале, после операции. Тогда я все боялся
уснуть ночью. Все время бодрствовал и читал или думал о
чем-нибудь и только на рассвете
засыпал… Это пройдет.
Она прижалась щекой к моей руке:
– И все-таки страшно, Робби, боишься, что уже не вернешься…
– Да, – сказал я. – А потом возвращаешься, и все проходит. Ты это видишь по мне. Всегда
возвращаешься, хотя необязательно на то же место.
– В том-то и дело, – ответила она, закрывая глаза. – Этого я тоже боюсь. Но ведь ты
следишь за мной, правда? – Слежу, – сказал я и провел рукой по ее лбу и волосам, которые тоже
казались мне усталыми.
Она стала дышать глубже и слегка повернулась на бок. Через, минуту она крепко спала.
Я опять уселся у
окна и смотрел на дождь. Это был сплошной серый ливень, и наш дом
казался островком в
его мутной бесконечности. Я был встревожен. Редко случалось, чтобы с
утра Пат была печальна. Еще на днях она была оживленной и радостной, и, когда проснется,
может быть, все будет по-другому. Я знал – она много думает о своей болезни, ее состояние еще
не улучшилось, – это мне сказал Жаффе; но на своем веку я видел столько мертвых, что любая
болезнь была для меня все-таки жизнью и надеждой; я знал – можно умереть от ранения, этого я
навидался, но мне всегда трудно было поверить, что болезнь, при которой человек с виду
невредим, может оказаться опасной. Вот почему, глядя на Пат, я всегда быстро преодолевал
тревогу и растерянность.
Достарыңызбен бөлісу: