Сказка Отделение первое
жүктеу/скачать 38,41 Kb.
|
Жизнь Ченгиз-хана
|
ЖИЗНЬ ДЖИНГИЗ-ХАНА. Татарская Сказка 1. Отделение первое. Родословие Джингиз-Хана. Во имя Бога милосердого и мире сем ко всякому, в будущем к одним правоверным 2. У Ноя, Пророка благословенной памяти 3, было четыре сына и четыре дочери. Один сын Хам, один Сем, еще один Кенгам, а четвертый Яфет; имена дочерей были: первой Рахуб, второй Зехуб, третьей Рехет, а четвертой Зехут (Мы из Священного Писания знаем, что у Ноя было только три сына, а дочерей не было.). [196] Племя Хама, Арабы; племя Сема, Персияне; а племя Кенгама, который погиб в потопе, пресеклось. Племя Яфета есть народ Греческий. Яфета также называют и Абулджаханом. Абулджахана сын Бакыр-Хам, коего сын Уджа-Хак; этого сын Уз-Хан; этого сын Кук-Хан; этого сын Бугара-Хан; этого сын Кара-Хан; этого сын Куным-Хан; этого сын Руджам-Хан; этого сын Самсуджи; этого сын Салырсоучи; этого сын Сакабирун; этого сын Качумарган; этого сын Качуман; этого сын Карадман; этого сын Турмтай-Чачан; этого сын Тумаул-Марган; этого сын Дуинбаян; этого сын: Джингиз-Хан; этого сын Юджи-Хан; этого сын Саин-Хан; этого сын Сартак-Хан; этого сын: Буртан-Хан; этого сын: Тугали-Хан; этого сын Туктагы-Хан; этого сын Узбек-Хан; этого сын Дженибек-Хан; этого сын Бирдибек-Хан; этого сын Шабак-Хан; этого сын Муртаза-Хан; этого сын Кучум-Хан; этого сын Арслан-Хан; этого сын Берган-Султан; а Берган-Султан, быв в заключении у Русских, принял их веру. Отделение второе. Повествование о Джингиз-Хане. Мы хотим говорить о первых предках [197] Джингиза, по матери. В древнее время стоял на белом море город Мальта. Имя Хана этого города было: Алтынь-хан; имя Ханши: Курляуч. От царственной четы этой родилась дочь, которой дано было имя Аламалым-Куркли. И не показывая ее ни луне, ни солнцу, заключили ее в сорокасаженные каменные палаты, а красота Аламалым была такова, что от улыбки ее сухое дерево пускало листья и голая земля покрывалась травою. Когда она чесала волоса, то сыпался жемчуг, а где плевала, там выростало серебро и золото; и душа ее была превосходнейшая из рожденных в мире сем. Из всех нянек, за нею ходивших, Урдахан была к ней ближе прочих. И однажды она (Аламалым) возмужав уже, сказала: о, Урдахан! коли выйдешь за палаты мои, наружу, так что там увидишь? и то, что называют миром, в этих ли стенах заключается, или есть еще пространство вне палат моих? — То, что называют миром, отвечала Урдахан, есть обширный свет за пределом палат твоих, и есть еще вещи, называемые солнцем и луною, и ими-то светел белый свет. Тогда Аламалым-Куркли молвила: О Урдахан! покажи же ты мне все это! А Урдахан отвечала: если ты все это увидишь, то умрешь. И ей на это Аламалым: умереть, так умру, но покажи! Тогда Урдахан растворила ставень и яркий свет вошел. Увидев его, [198] Аламалым-Куркли лишилась чувств и упала замертво, а няньки сидя плакали, приговаривая: что теперь скажем Хану? — Наконец настал такой день, что Аламалым очнулась, и няньки, радостно вскочив, спрашивали: что видела ты теперь? Аламалым же отвечала: от давишнего, виденного нами луча солнечного, я понесла; чтоже теперь скажете вы отцу моему? ибо сам Алтын-хан приходил иногда любоваться дочерью своею. И однажды Алтын-хан, навестив дочь свою, увидел что она была беременна, и сказал: О дочь! на лице твоем высыпали веснушки; какое бедствие с тобою случилось? Сам же с горестию возвратился в дом свой и сказал супруге: о Курляуч! во все время нашего брака, такое постыдное дело не падало на нашу голову! с дочерью нашей случилось несчастие; что теперь делать станем? Тогда Курляуч отвечала: теперь ее (дочь нашу) в земле нашей, в этом владении, выдать нельзя; люди ныне сущие черти; будет много огласки, много злоречия; а потому, посадим ее (дочь) в пригожий ковчег, пустим на северное море. И так, построив корабль и посадив в него сорок девок, диких голубей, золотых ягнят, попугая-птицу, неугасимый светоч и неистощимую пищу, пустили золотой ковчег неподалеку горы Тура, на северное море, сказав: суженый ее не минует. [199] Потом, несколько времени спустя, сын Турмтай-Чачана, по имени: Тумаул-Марган, быв огорчен отцом своим, вышед за пределы земли своей, остановился. А с ним было еще 40 человек; и один из них с одним только глазом во лбу, по имени Шабасукер, Трухменец, который, стоя однажды на часах, сказал; гой Тумаул-Марган! издали что-то чернеется; это должен быть золотой корабль; он идет высоко, словно гора черная; я насквозь все вижу; а потому прошу тебя, что внутри, пусть твое будет, что снаружи — мое; завтра к полудню корабль придет. Тогда Тумаул-Марган ему отвечал: хорошо, пусть так будет. И на другой день, в полдень, к увидели они прибывший с моря корабль; а как сломать, его никто не умел приступиться. Тогда Шабасукер, Трухменец, сказал: гой Тумаул-Марган; стреляй, да и ломай. А Тумаул спросил: прямо ли стрелять, на пролом, или вкось? — Коли прямо стрелять станешь, отвечал Шабасукер, то можешь попасть во что нибудь живое, внутри судна; стреляй на искось, да и ломай! Ну ладно, молвил Тумаул-Марган, буду стрелять вкось; и, вскинув стрелку спою на лук и натянув его, пустил ее так, что она оторвала от ковчега три доски; и за этот выстрел прозван Тумаул-Марган: Кыят и нынешний Кыятский народ имеет корень и начало свое от него. [200] Из сломанного же судна вышли: Аламалым-Куркли, с сорока девками, с дикими голубями, с золотыми ягнятами, с попугаями; все это взял Тумаул-Марган; самый же ковчег принадлежал Шабасукеру. Тумаул-Марган разбил шатер и хотел объявить Аламалым-Куркли женою своею 4; она же говорила: О Марган! бог нас тебе отдал; я твоя во всякое время, но если бы ты теперь пощадил меня, то было бы лучше: во мне уже свершилось зачатие; и не от мужа, а от луча солнечного. О Марган, я прежде белым кречетом по поднебесью ходила, а теперь спустилась на шею тебе, как на сосну; вам, мужчинам, противиться нельзя и не должно; но можно бы, кажется, теперь и не обижать меня. И Марган отвечал: я верю тебе, и тебя не обижу, но беру в жены себе. Когда же Тумаул-Марган действительно в истине слов ее уверился, то сказал: о Аламалым, справедливо, что тебя навестил один только луч солнца, а сама ты девственна и непорочна. И за это он полюбил ее еще сильнее. Она же молвила: о Марган! поверишь ли мне, что я во всю жизнь свою еще и в глаза мужчины не видывала, и первого увидела тебя. — А Марган отвечал: в то же время и беременна — и девственна! счастлив муж, который это найдет! тогда Аламалым сказала: и так ты теперь убедился в непорочности моей? — И Марган отвечал: [201] о Аламалым-Куркли! доказательством любви моей пусть служит то, что деревом моим отныне да будет сосна, птицею моею кречет, а тавром моим мотушка 5. И по этому-то мотушка есть тавро Кыятское. Потом, несколько времени спустя, родился мальчик: и родители, говоря, что Бог дал бесчестие, назвали его бесчестием: Дуинбеян 6. И еще несколько времени спустя, отец Тумаул-Маргана, Турметай-Чачан, умер и Тумаул-Марган сделался Ханом отцовского владенья. Потом уже Аламалым-Куркли родила двух сыновей: первый был: Буденатай, а другой: Бильгутай. Дети эти были причиною большой печали и беспокойства матери; и Тумаул-Марган спросил: о, Аламалым! люди радуются и веселятся, когда родится сын, а ты, родив сына, о чем кручинишься? И ему на это Аламалым-Куркли: я забочусь ради первого сына моего Дуин-беяна: иной, лоси подобно, ложится на цветы, иной, подражая свинье, валяется в грязи. Ты сам не Ханский сын и управлять владением не достоин; есть пословица: кто не знает, не ценит достояния своего, у того алчные глаза ненасытимы. Буденатай и Бильгутай владеть не достойны. Я дочь льва; а с тобой живучи, что я доброго видела? — Хорошо, сказал Марган, что же теперь велишь делать? — Аламалым отвечала: по смерти твоей Буденатай и Бильгутай наследуют власть и я печалюсь ради сына моего, [202] рожденного от луча солнечного; должно двух сынов наших, Буденатая и Бильгутая отправить в Калмыки. И так Тумаул-Марган-Хан отправил двух сыновей этих в Калмыки и еще каждому из двух придал по семи слуг; и они (сыновья) жили оба и управляли народом и землею Калмыцкою. И так владельцы Калмыков ведут начало и корень от Бильгутая Буденатая. Удалив таким образом этих двух, взяли невесту для Дуинбеяна. Племени Алтын-Хана было семь Султанов: имя меньшего было: Тулюкли; дочь его Алангу взята была за Дуин-Беяна. От Дуин-Беяна и от Алангу произошло три сына: первому имя Будеиджар, второму Кагынджар, третьему Салджут. Кыятский род произошел от Будеиджара. Китайское поколение от Кагынджара, Салджутское от Салджута. Теперь же Тумаул-Марган ханствовал двадцать лет: шам Дуин-Беян девятнадцать лет; и Дуин-Беян, собрав три дня до смерти своей Беков и народ, говорил: о, увы, гой, други мои! О, народ! знайте, что никому из нас не освободиться от смерти; коли срок на исходе, то зелья и снадобья нет. Я думал умереть вместе с поятою женою моею Алангу, теперь же, срок приспел; я умираю, а вы остаетесь. И так, о народ! завещание мое к вам будет такое: Рожденные от меня три сына, Будеиджар, Кагынджар и Салдаиут, владеть и ханствовать не достойны. После смерти моей [203] низойду я на супругу мою Алангу, во сне, зачатием, и родится сын, достойный владеть и управлять вами: ожидайте его, о дети черни, с верою: а знамение этому будет такое, что после смерти моей низойду я солнцем, а выйду волком, и вот в чем меня признаете. После такового завещания Дуин-Беян отошел от мира сего и скончался. По смерти Дуин-Беяна два меньшие брата его, Буденатай и Бильгутай, находясь у Калмыков и услышав, что старший брат их Дуин-Беян, умер, а сноха Алангу овдовела, пришли править тризну. Они поминали брата вместе с тридцатью тремя тысячами слуг, а потом, оба сказали: сноха наша Алангу тоскует и горюет по старшем брате нашем; — сами же сели на борзых коней и помчались на охоту. И поймав на горе Баир оленя, взяли его живьем и отправились домой. На возвратном пути встретила их вышедшая из лесу толпа людей: и охотники их допрашивали: гой, вы, отколе взялись вы, и что вы за люди? И те отвечали: на вопрос ваш скажем, что мы находимся в бегстве из города Китая; а вы, кто вы таковы и что за люди? — И эти отвечали: мы предводители Калмыков, Буденатай и Бильгутай. И толпа опять возговорила: мы прибыли сюда после трехмесячного пути; пища у нас вышла вся, мы изголодали — будьте милосерды, дайте нам чего нибудь поесть: отдайте хотя этого оленя, и доброе дело [204] сотворите! Но те отвечали: а для чего же вы бежали от начальников своих? За это пропадайте вы голодом, и по этому живого оленя мы вам не дадим. У нас есть покинутая вдова, сноха наша, она тоскует по брате нашем; для потехи ее везем этого оленя, чтобы развеселить сердце ее. Те же возразили: о други, коли так, то возмите у нас сына, мальчика, а нам отдайте оленя, и не заставьте умереть голодом. Отдав этим бараний окорок, те взяли себе мальчика. Сами же, будучи довольны, говорили: и это годится для забавы и потехи снохи нашей. Имя мальчика этого было: Ялын; отец его был: Манкшай-бий, от крайней немощи и голода, отдал он сына за бараний окорок. Когда же Буденатай и Бильгутай, взяв этого мальчика, пришли домой, то поручили его снохе своей, говоря; он пригодится снохе нашей Алангу, чтобы пасти табун и делать кумызи. Но Алангу, зная происхождение и род его (Ялына), воспитывала его хорошо. После всего этого Буденатай и Бильгутай сказали: ну, сноха наша, теперь позволь нам ехать восвояси; по прибытии вашем сюда, получили мы, через посланца, дурное известие от Тангутов, и должны ныне возвратиться. Тогда Алангу отвечала: О, увы, гой, о девери мои Буденатай и Бильгутай! вам можно бы еще немного позамедлить здесь: три сына мои, Будеиджар, Кагенджар и Салджут, не уважают [205] народа своего; они с несправедливостию угнетают и тяготят подданных и не внемлют словам моим. И так, вы могли бы наделить детей моих умом и увещанием. Буденатай и Бильгутай сказали: О, сноха наша! Ум наш, увещание и завещание наше, будут такие: племянникам нашим тебя, Беков и старшин мирских почитать и жить со всеми вами в ладах; судить и рядить справедливо. Далее: знайте, что доброго владения признаки такие: более приятелей, а менее недругов наживать, города окопами обносить; широкие ворота оставлять; врагам своим и чужой земли подданным тайн своих не поверять; почетных старшин провожать в передний угол, а меньших и молодых заставлять им прислуживать. Теперь, знайте же и признаки дурного народа: он свою землю хулит, чужую восхваляет; свой род бранит, чужой род превозносит; своих старшин презирает, чужих почитает; у него старый молчит, малый говорит; отец молчит, а сын шумит; народ же всему этому насмехается. А коли сам владетель слушает молокососа на рыжей кляче и у него совета просит, то он не владетель, ниже муж; коли мир миру знать не хочет, так и мир тот миром не зови; кто отродясь хозяином не бывал, да скотом обзаведется, тот заставит скотину встать, да обор жевать; кто сокольничим не бывал, тот, чего доброго, и гуся вороной травить задумает; кто [206] век человеком не бывал, да в знать затешится, тот, пожалуй, и человечье мясо есть похвалится; свету божьего не видавший, да в знать попавший, и юфтевых сапог надеть не захочет; кто был нищ и убог, да разбогатеет, тот и глянуть ни на кого не захочет; такого-то разбора люди, не бывавшие в чести, да попавшие в честь, бывшие ни при чем, да принявшие имя и звание, будут смущать и искушать племянников наших. И так, незнавшие этого, да узнают; неученые, да наставятся; доказательством же и пояснением слов моих служат: у хлебника не проси суда и расправы; у кузнеца совета не спрашивай, у мясника тоже; кто что видит, про то и толкует; хлебник хлеб на себя грузит, хлеб и продает. И так, покайтесь Богу своему, и за советом ходите к биям, к старшинам. И кроме этого наставления и увещания, кроме слов этих, сказать нам более нечего. После таких речей Буденатай и Бильгутай возвратились восвояси. А по отбытии их, племянники их Будеиджар, Кагенджар и Салджут совета, наставления и завещания их не держались, матери своей не почитали и были негодными людьми. Они начали учинять насилия, простому народу, Биям и дочерям их; у богатых людей отбирали они сильных двугорбых верблюдов, кривоногих иноходцев, долгошеих аргамаков, снимали кольчуги с молодцов и батырей, и почетных [207] Беков дочерей забирали. Народ, ропща на это гласно и пришед толпою к Алангу, говорил: О Алангу! плоть наша истлела, кость одна осталась; нет более сил терпеть! Тогда Алангу отвечала: увы, о народ! Они словам моим не внемлют, достоинства вашего не знают; о, народ мой! не сказывал ли вам муж мой Дуин-Беян: я низойду, во сновидении, зародышем? — теперь время приспело; если ваше счастие, то я рожу сына. Послышав речи эти от Алангу, народ радовался и веселился; а когда слух этот повсюду в народе разнесся, то всякий нетерпеливо ожидал пришествия сына. А три брата Будеиджар, Кагенджар и Салджут, услышав все это в народе, рассердились и собравшись втроем, пришли к матери своей. Она же спросила их: куда, о дети мои, идете? Они отвечали: слышав лживые речи твои, пришли мы к тебе. А им на это Алангу: о, вы злые! для чего же вы слова мои называете лживыми? — А они отвечали: о мать! коли это не ложь и не обман, так что же это будет? Ты уверила народ, что беременна мальчиком; и, не признавая нас детьми своими, заставляешь ожидать рождения обетованного сына; да разве ты щеглёнок, что водицы испивши понесла? или ты маны-птица, что это случилось с тобою от солнечного зною? — Или ты арбуз, или дыня, что без мужа и сама по себе, семенем расплодиться можешь? курица ли ты, что на золе повалявшись, хочешь [208] яичко снести, или ты пчелиная матка, что поискушав пены речной оплодотворилась? муж твой умер, а ты обещаешь родить сына; для чего же ты этак народ искушаешь? Уж не от того ли все это, что ты позабавилась с вымененным на бараний окорок мальчиком? Тогда Алангу сказала: гой, увы, народ! слова эти их ли, этих злонравных, или это ваши речи? И народ громогласно восплакав, рек: это речи сыновей твоих! Тогда Алангу рекла, О народ! теперь, чтобы убедиться во всем, то поставьте двух или трех человек и увидите знамение: оно лучом солнечным низойдет, а волком выйдет. И три человека стали, без ведома Алангу, и стерегли. Имена этих трех человек были: первого, Кипчак, другого Гульмухамед, третьего Урдач. И эти три человека стояли и смотрели. На заре яркий солнечный луч низошел; увидев это, сторожа обмерли; а когда опамятовались, то один одного спрашивали: что такое сталось, когда давича яркий луч солнца низошел и что это значит? и чего же нам сидеть здесь еще как с похмелья? пойдемте, изготовим луки наши, да пустим стрелы: коли волк есть там, то он выбежит. Потом, встав, изготовили луки свои и увидели, что волк с конскою гривою выбежал и оглядываясь назад, кричал: Джингиз, Джингиз! и ушедши в лес, сокрылся. Все это помянутые три человека ясно [209] видели и достоверно узнали. Пошед к Будеиджару, Кагенджару и Салджуту, рассказали они все, что видели; эти же, услышав такие слова этих трех человек отвечали: что будет, то будет; а чему не быть, тому и не бывать; доли же нашей никто не отнимет. В скором времени Алангу родила мальчика в золотой рубашке, с клеймом на плече, у самого плеча волчьи, и кому бы ни случилось увидеть его в лице, тот говорил: за него я готов умереть! Всякий в присутствии его таял как масло, и говорил: конь мой и одежда моя, все твое! Потом Джингиз рос и мужал и чинил народу суд правдивый: и был много полезен. И народ, любя и приветствуя его, последовал ему и предавался, называл бесконечно добрым Ханом своим и восхваляя его говорил: Он истиный сын Ханский, по делам и по достоинству. Старшие же братья его, Будеиджар и Кагенджар и Салджут, ненавидя Джингиза и завидуя ему, говорили промеж собою: глядите! по этом бесчестно-рожденном народ и подданные наши с ума сходят! Надо теперь извести его, иначе не будет нам покою. И тогда три брата, держав совет промеж собой и собравшись однажды вместе, пошли и обнародовали: что мы-де Джингиза погубим. Тогда народ возопил: О нет! Джингиз достойнее вас трех царствовать: он будет народу полезен и мы его на пагубу [210] вам не отдадим. Коли хотите разделиться имением отцовским и забрать его; то берите, а коли не так, то мы готовы резаться на смерть за Джингиза. Тогда все трое, услышав от народа такие речи, не посмели ни к чему приступиться, а говорили только про себя: народ к этому Джингизу крепко привязался; явно погубить его нельзя, а тайно и скрытно от народа его изведем. Потом сказали: хорошо, коли так, мы разделим и заберем отцовское имение; сами же, сказав это, разделили и взяли все, что от отца их оставалось. Но у Дуин-Беяна был золотой дорогими каменьями усаженный колчан; не зная ему цены, не могли они разделить его и решили: кому присудит мать наша, тот пусть и возьмет колчан этот. И так, взяв каждый свою долю, пришли они к матери своей и говорили: гой, мать наша! кого из нас пожалуешь ты Ханством, тот из детей твоих возьмет и колчан этот. Алангу же им отвечала: о, дети мои! кто презирает свой народ и землю свою, того не почтит и чужой народ; кто бесчестит мать свою, тот достанется в руки врагу своему; кто охуляет ближнего своего, тот и врагом презираем будет; станете ли держаться приговора моего, вы злые, не добрые? Они же отвечали: будем держаться твоего приговора действительно и точно. Она же сказала: И так, коли будете держаться слов моих, то [211] повесьте вы, каждый, пояс свой на солнечный луч, упадающий в окно; если же которого из вас пояс на луч повиснет, то тому сыну и Ханом быть, да ему же будет и золотой колчан. Они, на слова Алангу согласившись, сняли каждый с себя золотой пояс, повесили его и глядели; но пояса всех трех не повисли. Но у Джингиза был шелковый поясок; Джингиз кинул его и пояс, повиснув на луче, остановился. Они же, видев это, крайне изумившись, с сердцем сказали: мать наша Алангу колдунья; она глаза наши отуманила; сами же с досадою на сердце отошли и повсюду носились с дурным умыслом сгубить Джингиза. Младший же сын Джингиз подумал: теперь старшие братья стали мне врагами непримиримыми; они подстерегут меня и погубят; ради головы своей, уйду я к Казакам 7. И посоветовавшись об этом деле, взял двух или трех молодцов своих, и пришел к матери своей Алангу: Гой, мать моя! теперь я землю и владение это покидаю; при вершине реки этой, Такалын, есть черная гора, называемая Куркурлян; на месте этой горы осную я жилье свое; там буду ловить птицу и зверя, а пойманных птиц буду щипать и пускать перья на воду; из этих перьев узнаете вы о нашем здравии; я заставлю реветь медведя; льва заставлю я по полю рыскать; и вот приметы для того, кто бы стал ходить и искать меня и [212] спрашивать. Сам же он с товарищами ушел, покинув мать свою в слезах. На другой день народ пришел было к Джингизу на поклон, но уже его не застал, и спрашивая: где Джингиз наш? искали его по всюду и не могли найти. Навзрыд рыдая пришли они к Алангу и допытывались; но она ни чего не говорила. Когда же не стало Джингиза, который ушел к Кайсакам, то братья его, Будеиджар, Кагенджар и Салджут насиловали и угнетали подданных. И народ, не в силах будучи более терпеть, пришел к Алангу: Гой, Алангу! лучше бы ты сына своего Джингиза и не показывала, а просто взяла бы души наши; теперь же, для чего, показав нам его, отымаешь душу нашу? О, подай нам весть о Хане нашем Джингизе... потом, горько плачучи, продолжали: мы идем искать его. Она же отвечала: О народ, коли вы подлинно так любите сына моего Джингиза, то приходите завтра рано, по нескольку человек, добрых и достойных, из пяти или шести родов; им укажу я след к нему и дорогу. Тогда, на другое утро, почетные люди шести родов пришли и спрашивали: где к нему путь пролегает? и Алангу молвила: хорошо, идите же теперь на Такалын реку, стойте там и глядите: и получите весть. Они вышли на берег, стояли, глядели, ничего не видали; видели только кучку за кучкой птичьих перьев. Возвратившись, пришли они опять к Алангу; тогда она спросила: [213] что видели? — они отвечали: ничего не видали; видели только кучки перьев. И Алангу молвила: о, так знайте же, что виденные вами перья подали весть о сыне моем Джингизе; идите теперь и ищите, следуя вверх по Такалын-реке и найдете у вершины черную гору, именуемую: Куркурлян; на этой горе стоит с пяток или с шесть деревьев; там, на этом месте, сказал он, (Джингиз) буду я проживать. Теперь идите искать те перья; но река Такалын, искони и с давних времен, днем прибывает и разливается по берегам, а на ночь снова сбывает. Еще Алангу примолвила: когда же прибудете на означенное место, то отвечайте каждому кого бы ни повстречали и кто бы ни спросил вас какие вы люди, Дуин, Дуин! А увет и признак сына моего вот какие: одежда на нем белая, конь сивый, шапка золотая; лицем он бесконечно пригож, колчан при нем золотой; сам же собою мужествен и статен; а ударив коня своего, плетью, невидимкою скрывается. Вот вам приметы, по коим его узнаете. Имена же Беков, ходивших на поим Джингиза, были: 1-го Уйшинмайкыби, 2-го Калдар-би, 3-го Урдачь-би, 4-го Кибчак-бн, 5-го Тамиан-би; 6-го Кереят-биг, 5-го Буртан-би, 8-го Тимыркутлу-би, 9-го Мутиар-би, 10-го Тангут-би 8. Эти десять беков, любивши Джингиза, составили совет и решили его искать. А четыре Бека не хотели искать Джингиза; ибо [214] говорили они, хулить своего, домашнего, Хина, чтобы искать другого, далекого — это вздор. Имена же их: первого Кунграт-би, другого: Катай-би, третьего: Салджут-би, четвертого Кыят-би. Трое из них, Катай, Салджут и Кыят, управляли народом, а Кунграт, будучи наперсником и советником их, искать Джингиза также отказался; вышеименованные же десять человек, не взирая на Кунграта, ушли; а один из них, Уйшинмайкыби взял у Алангу, без ведома прочих Беков, перстень с резным камнем. И так, следуя все по реке Такалын, дошли они в три месяца до места. Три человека из ним взошли на гору Кые, и, оглянувшись, назад, увидели одни белые и одни синие палаты; и возвратившись, шли они по обратному пути целую неделю, но в палаты не входили, а дошедши до горы стали у подошвы ее. Простояв здесь целую неделю, ничего не слышали и не видали; только неделю спустя послышались им голоса вороны и человека. Походив и поискав, нашли они свежий след нескольких людей, и видно было, что след этот с горы не спускался, а доходил только до подошвы ее. Когда же они зашумели, то голоса замолкли, и те во весь день ничего более не слыхали. На следующий день заревел медведь и зарыкал лев. Они догадались, что Джингиз вышел на охоту. Послышав это побежали они, и увидели человека на сивом коне в белой [215] одежде, в золотой шапке, с золотым колчаном, с мужественным лицем, и признали в нем Джингиза. Тогда Джингиз подошел к ним и спросил: кто вы, и кого здесь хотите подстеречь? Что вы за люди? Они же отвечали: дуин, дуин. Услышав эти слова, он исчез. Они возвратились плачучи, и провели всю ночь в большой горести. На другой день кричали они громко: Аутуган Тутлак Актылак! но ничто и никто не отзывался и они пробыли тут дня два или три. Наконец услышали они однажды опять, что медведь заревел и лев зарыкал и догадались, что Джингиз вышел на охоту. Обрадовавшись, пошли они и увидели того же самого человека, что и прежде, и Джингиз-Хан им сказал: Гой вы, кто вы такие, что вы за мною следом ходите? Они же, восклицая: дуин, дуин, горько зарыдали. Тогда ради слез их, и сам Джингиз заплакал вместе с ними и спросил их: Гой, вы, для чего же вы сюда пришли? Они же отвечали: мы для того не отстаем от тебя, что хотим за тебя умереть. Тогда Джингиз-Хан спросил: Да кто же вас научил сюда притти? Они же отвечали: милость эту оказала нам мать твоя, Алангу; она нас и научила. Когда так, молвил он, то есть ли у вас знак от матери моей? И все Беки молчали, а Уйшинмайкыби снял с руки своей взятый у Алангу перстень и подал его. Джингиз-Хан, приняв перстень, посмотрел на [216] него и признал его за гербовой перстень Алангу и улыбнувшись сказал: Гой, Майкыби, коли я буду Ханом, то ты будешь Беком; ибо, если бы ты не представил мне этого перстня, и от матери моей не принес бы мне знаку, то я бы вам никогда не дался, да и вам не бывать бы товарищами и сподвижниками моими. А вы, прочие Беки, да не огорчат вас слова эти; все вы вместе составляете душу мою; придите же ко мне в жилище мое; там сядем мы и отдохнем. Пришед туда, пили они, в течение целой недели, разные напитки, пресыщались яствами неистощаемыми, при свече неугасаемой. Тогда Джингиз-Хан сказал: теперь сядем и составим совет. Вы, что пришли искать нас, скажите, много ли родов и народов за одно с вами? Они же, вскочив на ноги, почтительно говорили: О предводитель наш, Хан наш, душа наша! коли спросите, от каких родов мы к вам пришли, то скажем: мы, десять человек, от девяти родов; ибо Калдар-Бия отправила с нами мать ваша Алангу; один только Кунграт-би не хотел искать вас; он, вместе с родом своим, остался при старших братьях твоих. Мы же, пришедшие видеть благословенное лицо твое, путем едва от нужды не погибли; теперь же, соединившись с вами, мы сами, со всеми родами и народами, рабы твои. Джингиз, услышав от них такие речи, возрадовавшись, сказал: Гой, Беки мои и старшины! после этого дня я [217] наш, а вы мои! Они же, услышав слова эти, бесконечно радуясь, говорили: И так, нам послал тебя бог: и в благодарность к нему за это должны мы лошадей своих, на которых мы приехали, пустить на волю. Сказав это, распустили они, ради обретения Джингиза, коней своих. Но Джингиз-Хан спросил: на чем же вы меня довезете? Они не знали на чем ему ехать, как Калдар-би сказал: я знаю одно искусство; они же просили: покажи нам его; и, чего доселе не умел ни один человек, Калдар-би, мастерством своим, построил телегу. И так, коли спросят вас, кто первый сделал телегу? то, должно отвечать: Калдар-би, сын Ялын-бия. Когда телега была сделана, то все просили Джингиз-Хана садиться. И так Джингиз-Хан, подошедши, осмотрел телегу и сказав: славно сработано, похвалил Калдар-бия, сел в телегу; а Беки его везли. Тогда Уйшинмайкыби сказал: Гой Беки! я на равне с вами ходишь не могу; у меня ноги коротки. И прочие Беки спросили; что же ты станешь делать? Майкыби отвечал: я попрошу позволения Ханского сесть вместе с ним на телегу, да коли кто плохо везти будет, то стану толкать его тростью в спину. Они же отвечали: пожалуй, сделай это; и Уйшинмайкыби стал просишь Хана: О, Хан мой, у меня нога коротка, я тащить телегу не могу; окажи милость, вели присесть вместе с тобою на телегу! И Джингиз-Хан отвечал ему: хорошо [218] садись. Наконец, несколько времени спустя, Беки эти, везя Джингиза, достигли города Алангу и известив ее наперед вошли в палаты ее. А так как никто из них не знал, кому должно пойти вслед за Джингизом, то Майкыби сказал! О Хан мой! кому велите вы итти вслед за собою, волам ли, которые везли телегу, или хозяину, который их впрягал? А Джингиз отвечал: коли хозяин не войдет, так неужели бык войдет наперед? Тогда Майкыби, подбежав прытко вошел и занял место о правую руку Хана; а тогда и прочие Беки присели. На другой день Джингиз-Хан вырезал села четырех родов (непокорных) и при этой резне не даровал он пощады и Будеиджару, Кагенджару, Салджуту, а наконец и Кинграт-бию, а всех их вырезав, погубил. У Кунграта батыря 9 была в то время сестра, по имени Буртакучюн. Эта Буртакучюн, желая спасти во время общего убийства четырех мальчиков, взяла их, сберегла и тайно воспитывала; один был сын Будеиджара, другой Кагенджара, третий Салджута, а четвертый был сын брата ее, Кунграта-бия. И об этом она отнюдь никому не сказывала. Народ же, узнав, наконец, об этом, доискался и нашед утаенных, донес о них Хану. Джингиз-Хан, рассердившись, спросил: а кто сокрыл этих четырех мальчиков? — Присутствовавшие Беки отвечали: о, Хан наш, их утаила сестра Кунграт-бия, [219] Буртакучюн. И Хан им на это: так подите, и наскоро ее сюда приведите. Тогда, пошедши проворно к Буртакучюн, сказали ей: скоро иди, Хан тебя спрашивает! Буртакучюн, отвечав на это: хорошо, иду, встала, накинула хребтовую соболью шубу на распашку, а на нее башметь алого шелку, надела на голову шапку чорнобурой лисы и взяла утаенных четырех ребятенок с собою. А ребятам тем было, которому одиннадцать, которому тринадцать, а которому и четырнадцать годов и собою бесконечно пригожи. Сама же Буртакучюн была пятерицею пригожее их; и в то время не было человека, видавшего подобною красавицу; только Всемогуществом Божиим могла быть создана таковая. Волоса у нее были в сорок сажен маховых; и две прислужницы ее, склав их в золотые чаши, несли их за нею вслед. И народ, увидав ее говорил: о, Буртакучюн, для чего такой красавице было пускаться на такое дело и утаив ребят этих, сделаться вором? Она же им отвечала: о люди! чтоже я вам сделала? коли я вор; так будь вор Хану, а не вам. Так она им отвечала. Потом привели ее, вместе с детьми, к Хану. Хан, увидев красоту ее и долгий волос, изумился; однакоже сказал: гой, Буртакучюн! для чего ты, утаив детей этих, стала мне виновата воровством? и Буртакучюн умильно молвила: о; Хан! из сожаления к тебе утаила я их и сделалась преступною. [220] И Джингиз-Хан спросил: да почему же ты меня жалела? Она же отвечала: о, Хан мой, тяжело будет душе твоей; так я подумала. И Хан опять спросил; да почему же тяжело будет душе моей? и Буртакучюн отвечала: о, Хан, для того, что когда Всевышний и пресвятой Бог, во время пророка Ноя, благословенные памяти, учинил наказание неверным, разлив потопную воду и утопил их в воде потопа и уничтожил, то, чтобы потопом тем не пресеклись все племена животных, повелел он Ною Пророку, благословенной памяти, взять по самцу и по самке из каждого рода, а потом, освободив их, пустить на волю; то ты, будучи Ханом, разве не раб всевышнего Бога? и сам лев даже, хотя он и зверь лютый, гонится за добычею вперед, а за тою, которую уже миновал, назад не кидается, а дарует ей волю. Ты же, Хан мой, ты человек, и так, даруй жизнь мне и детям этим! месть дело низкое; чернь не щадящая достоинства, погубила бы и их (детей) при общем убийстве, а потому, чтобы не истребились роды их и племена, я их сокрыла. Тогда Джингиз сказал: гой, ради убедительных речей твоих, ради пространного, как море, сердца твоего, дарую я им жизнь и свободу от сотни тысяч смертей. Прииди же теперь, о Буртакучюн, не покидай ты сердца моего, не разлучайся более со мною! Тогда Буртакучюн ему на это: быть так; вы полюбили [221] меня, и я ваша. И сердце Джингиза растаяло; и приняв оба друг друга и составив законную чету, сыграли они для народа богатый свадебный пир и утешались брачною жизнью вместе. Еще же, да будет ведомо, что у Джингиза было от Буртакучюн четыре сына: первый и старший сын Юджа-Хан; другой Джедай-Хан; третий Герей-Хан; четвертый Тули-Хан; Джингиз-Хан же славился добрыми делами своими и правосудием, и вместе с племенем своим и войском на разных побоищах подчинил себе много земель и владений, так, что славою и именем своим преисполнил вселенную. Потом Джингиз-Хан пожаловал Беков, которые ходили искать его, равно как и прочих званиями и местами и наградил их известными уделами. А еще, наделив каждого Бека особою тамгой, птицей, деревом и прозванием, разделил народ свой на разные части. И во-первых сказал он Кыяту, сыну Будеиджара: дерево твое сосна, птица кречет, прозвание Аруджан, а тамга мотушка. Потом Джингиз-Хан сказал сыну Кунграт-бия, Сюнгля; гой, Сюнгля, твое дерево яблоня, птица сокол, прозвание Кунграт, а тамга знак луны. Потом еще Джингиз-Хан сказал: О Уйшинмайкы-би! твое дерево карагачь (карагучь), шпица орел, прозвание Салауйат, а тамга сига 10. Потом Джингиз-Хан [222] сказал Удачь-беку: гой, тысячеколчанный Урдачь-би! то есть прозванный тысячеколчанным за то, что будучи безмерно богатым выводил с собою в бой по тысяче колчанами вооруженных ратников; деревом твоим да будет береза, птицею ястреб, прозванием Аладж, тамгою твоей пара птичьих ребр. И еще Джингиз-Хан сказал: гой, Тамиан-би! твое дерево отныне тополь, птица кокец, а призвание Тутыя, тамга же крючек. Потом Джингиз-Хан сказал: гой, Кибчак-би! дерево твое вяз, птица беркут, прозвание Тутаба, а тамга гребень. И опять Джингиз-Хан сказал: гой, Джурмашыби! дерево твое ветла, птица ястребок-мышелов, прозвание Октылан, а тамга вилы с рукоятью. И еще Джингиз-Хан сказал: гой, Керыят-би! дерево твое липа, птица гусь, прозвание Арбуру, а тамга глаз. Потом опять Джингиз сказал: гой, Мутиан-би! твое дерево рябина, птица журавль, прозвание Байгунграт, а тамга паква (подорея, подхвостник лошадиный). Потом Джингиз-Хан сказал сказал: гой, Бурджан-би! твое дерево дуб, птица орел-белохвостик, прозвание Актуган, тамга Джагалбай 11. Потом опять Джингиз сказал: гой, Буркут-би! дерево твое клен, птица удод, прозвание Бурух, тамга хамза 12. И еще Джингиз-Хан сказал: гой, сын Кагенджара, Кыят, твое дерево можжевел, птица цапля, прозвание Тылак, тамга плуг. Потом Джингиз-Хан [223] сказал: гой, Калдар-би, твое дерево сандал, птица голубь, прозвание Арнау, тамга ковш. И еще Джингиз-Хан сказал: гой, Салджут-би, твое дерево кургуч, птица ястребчик, прозвание Барлас, тамга дом. Там Джингиз опять сказал: гой, Тимыркутлу-би! ты будучи простого происхождения, снискал Бекство богатством и тороватостию, и так деревом твоим да будешь ольха, птицею сорока, прозванием Тобакс, а тамга пол-гребня. Сам же Джингиз прозывался Джан-каба, и назначив каждого из поименованных Биев Воеводою части войска, послал он их завоевывать земли. И в огромном, бесчисленном войске этом, люди находили и опознавали друг друга только по значкам и прозваниям 13. Еще же да будет ведомо, что Джингиз-Хан, выезжая на охоту, брал всегда поименованных Беков с собою и вместе с ловчими птицами их, а собственная Джингиза птица была Айбашкара-хашь, а дерево Джингиза чинар или платан, а собственная тамга Джингиза была птичья голова. Еще же да будет ведомо, что Джингиз наделил каждого из поименованных Биев сообразно с воинственным духом их и ради важности латами, из коих каждые имели свое название; и во-первых, собственные Джингиза латы назывались буян (украшенный); у старшего сына его Ючи были латы кара-тау (черная гора); у второго сына Джедая были даты алтын-сандык [224] (золотой сундук); у третьего сына Герея латы назывались биктар (весьма узкий). Потом данные Джингиз-Ханом каждому из Биев латы, назывались: латы Кыята, сына Будеиджара, кала (город); Кунгратовы, айкултук (не полная луна); Майкы-биевы, чага-кузь (отблеск мечущий); Тамиановы, кигдикса (созвучный); Кибчак-биевы, кук-яка (сивый ворот); Джурмат-биевы, ун-карыш (десять пяденей); Караитовы, иляма (ускорняк, иверень); Мутиановы, каум-кач (беги, толпа!); Беркутовы, курлячь; латы Кыята, сына Кагеиджара, буз-калпак (серая шапка); Каидарбиевы, чкатурган (выходящий); Салджутовы, куюрчан (густой настой); Тимыр-кутлуевы, бзой-баш (телячья голова). Джингиз-Хан охранял Беков своих, что брови собственных очей; провождал дни свои в радости и веселии, гордился саном царским и уважал его и жил всегда в удовольствии. И однажды, вышедши на охоту с сыновьями и Беками своими, увидали они зверя, называемого барсом. И каждый из них вскинув стрелу на лук свой, натянул тетиву и пустил стрелу, но ни чья стрела не могла зверя настичь. Наконец три человека пошли в погоню за ним и догнав его, выстрелами своими свалили. Из них первый был Сюнгля, сын Кунграт-батыря; другой тысячеколчанный Урдач, третий Тамиан; и эти три человека, убив барса, принесли его Джингизу. Хан, увидев мужество их, изумился и наградив [225] каждого из них серебряной монетой, всюду в беседах своих говаривал о их неустрашимости. И еще раз вышел Джингиз с Беками своими на охоту, и ходивши по полю, увидели они лося и погнались за ним. У Бурджана был скакун и прыть его была такова, что Бурджам настигнув лося, поймал его за рога и пристрелив его, свалил и представил Хану. Хан наградил его пятьюдесятью сребренниками. И таким образом жили они всегда среди утех и радостей. И еще в один день Джингиз-Хан сказал: гой Беки мои, подите-ка на охоту, по птицу, да принесите — приказывал он — добычу свою сюда. И Беки, взяв каждый свою ловчую шпицу с собой, пошли и принесли побитую ими дичь. Кыят кречетом своим затравил лебедя; Сунгля соколом побил журавля; Урдач ястребом поймал гуся; Тамиан кобчиком перепелку; и словом каждый ловчий взял добычу и пришед к Джингизу положил ее перед ним. И Хан, поглядев на птицу, дал каждому по 1000 сребренников; Кыяту же, Сюнгле, Урдачу и Тамиану дал в награду по 2000. Потом Джингиз-Хан старшего сына своего Юджи посадил на ханство в Тармизскую орду, где родится серебро и золото и много драгоценного товару и где простора много. Второго сына, Джедая, посадил на ханство Индостантское, где живет десять тысяч народу разного, и которое составляет собою [226] огромное владенье; потом третьего сына Герея, наделил ханством Куралинским, где много латных людей, много саблей препоясанных и благородной крови мужей. Четвертого сына, Тулибия, посадил он на ханство Московское, где живет народ добродушный, где земля обширная, где облекаются в атлас и в сукно и в джугу; где работы много, яства сладки, царство твердо, неколебимо. И каждым из поименованных владений вместе с народами их, наделил он сыновей. И так корень и начало Ханов поименованных городов проистекают от них. Еще знайте, что Джингиз-Хан рожден матерью своею, считая со дня Эдаиры, в 549 году 14, который был год свиной 15, месяца Зюльхиджа; жизни его было 72 года, на ханство сел он 13-ти лет от роду, владычествовал 59 лет, а после 72-х лет жизни, в свиной год честного Рамазана месяца, 14-го дня, 624-го года, отшел от мира сего. Родина же Джингиз-Хана и самое владение его были в Китае. жүктеу/скачать 38,41 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|