№2(58)/2010 Серия филология

16 
Отсюда  у  казахов  ярко  выраженное  анимистическое  мировосприятие,  олицетворяющее 
животных,  трепетное  отношение  к  домашним  животным,  широкие  анатомические  и  ветеринарные 
знания.  Особое  отношение  к  животному  миру  казахи  запечатлели  во  всех  жанрах  народного 
фольклора и языке. 
В ценностной картине мира казахов особое место занимает төрт түлік (домашний скот). Среди 
них  как  самые  благородные  вида  скота  ценятся  жылқы  (лошадь)  и  түйе  (верблюд),  которые 
сохранили свою значимость и до сегодняшних дней: конина, кумыс (молоко кобылы), шубат (молоко 
верблюдицы) считаются очень целебными традиционными деликатесом и напитками. Кроме того, и 
лошадь,  и  верблюд  служат  живым  транспортом.  Лошадь — гордость  каждого  джигита,  мужчины-
хозяина, ее дарят самому почетному, глубокоуважаемому или близкому человеку, готовят к скачкам 
и другим национальным видам спорта и игр. 
Ценностная роль животного мира очень точно и образно отражена в языковом сознании казахов: 
кун (каз. құн — цена, плата) мужчины стоит 100 лошадей, а слова — 1000 лошадей; лишь прыть 
коня и ум жены, прославить молодца вольны; первое богатство — здоровье, второе богатство 
—  белый  платок  (т.е.  жена),  третье  богатство — пять  овец  (т.е.  скот);  что  ни  навьючишь  на 
осла, в верблюда он не превратится, какой корова б ни была, она не станет кобылицей и мн. др. 
В  рассматриваемом  нами  фрагменте  действительности,  т.е.  интеллектуальной  концептосфере, 
также  отражается  широкое  употребление  зооморфных  образов,  соотносимых  в  основном  с  образом 
умного или глупого человека. Иначе говоря, средства зооморфного кода культуры употребляются в 
моделировании  образа  умного  или  глупого  человека,  т.е.  через  олицетворение  животного  образа 
создается метафорический образ человека. Зооморфные образы не используются в описании других 
интеллектуальных  действий  (например,  памяти,  мышления,  знания),  только  применительно  к 
характеристике  умственных  способностей  человека  с  положительной  или  отрицательной 
коннотацией. 
В  моделировании  положительного  образа  человека — человека  с  умом,  сообразительного, 
интеллектуально  развитого — употребляются  только  пословицы  и  поговорки,  тогда  как  для 
характеристики  глупого  человека  употребляются  и  пословицы,  и  фразеологические  средства 
казахского языка. 
В результате выборки и анализа фактического материала было выявлено семь фразеологических 
выражений,  более  шестидесяти  пословиц  и  поговорок  о  глупом  человеке.  Анализу  подверглись 
Фразеологический словарь С.Кенесбаева (2007), Казахско-русский фразеологический словарь под ред 
А.С.Аманжолова (1988), сборники  казахских  пословиц  и  поговорок  (Г.Тайжановой, 1998; 
М.Аккозина, 2000). 
Из семи указанных устойчивых выражений четыре являются лексическими вариантами одного 
фразеологизма есектің миын жегенсің бе? (букв.: ты что, съел ишачий мозг?) ‘ақылын орнында ма, 
ақымақсын  ба?  есің  дұрыс  па?’,  переводимого  как  ‘обезумел,  одурел’.  Имеется  в  виду,  что  кто-то 
действует  неразумно,  делает  нелепые,  глупые,  дурные  поступки,  что  вызывает  у  окружающих 
недоумение «Все ли в порядке с головой? В своем ли уме? Вы обезумели?»; либо говорится в ответ 
на  неодобрительное  отношение  к  себе  как  неразумному,  в  форме  оправдания,  утверждения, 
отрицания  «не  думайте,  что  я  обезумел», «не  думаете  ли  вы,  что  я  обезумел,  бестолков», «я  не 
бестолков, чтобы не понять этого» и т.д. Обычно говорится с неодобрением. Фразеологизм близок по 
смыслу русскому белены объелся (разг.) ‘кто-либо одурел, действует неразумно’. 
Варианты  приведенного  выше  фразеологизма  имеют  аналогичное  интегральное  значение  и 
употребляются  в  форме:  құтырған  (жынды)  қойдың  миын  жедің  бе?  (букв.:  ты  что,  съел  мозги 
взбесившейся (дурной) овцы?); құтырған иттің құлағын жедің бе? (букв.: ты что, съел уши дурной 
собаки?);  құтырған  қасқырдың  көзін  ойып  жедің  бе?  (букв.:  ты  что,  вырезал  и  съел  глаза 
взбесившегося волка?). 
Также  обнаружен  фразеологизм  (усеченная  форма  рассмотренного  выше  фразеологизма)  есек 
миын жеген (букв.: съевший  ишачьи  мозги)  означающего ‘топас, миы алмайтын  адам’, и  перево-
димого как ‘о безнадежно глупом человеке’. Имеется в виду, что кто-то безнадежно глуп, нельзя даже 
надеяться,  что  он  когда-нибудь  станет  разумным.  Фразеологизм  употребляется  пренебрежительно. 
Смысл  фразеологизма  близок  русскому  глуп  как  пробка  ‘очень,  до  крайности  глуп’,  синонимом 
которого выступает глуп как сивый мерин ‘абсолютно, безнадежно глуп’. 
В  приведенных  выше  фразеологизмах  негативная  оценка  умственных  способностей  человека 
моделируется  как  на  основе  употребления  зооморфных  образов,  так  и  через  соотнесение  с 
гастрономическим  кодом  культуры:  человек,  съевший  негодные  для  употребления  в  пищу  мозги, 

17 
уши,  глаза  глупого  (осла),  дурного  и  взбесившегося  (овца,  собака,  волк)  животного  или  зверя, 
отождествляется с метафорическим образом съеденной глупости, нечисти, в результате чего человек 
становится  подобным  этим  глупым,  дурным,  взбесившимся  животным.  Так,  глупость 
«приобретается»  человеком  в  виде  нечистой,  негодной  пищи,  которую  не  следовало  есть.  Здесь  не 
имеем  в  виду  мозги,  уши  и  глаза,  поскольку  они  употребляются  в  пищу  и  имеют  определенный 
культурный  смысл  в  гастрономии  казахов:  уши  дают  детям,  чтобы  были  послушными;  глаза — 
взрослым, чтобы присматривали и опекали детей и внуков; мозги — детям и молодым людям, чтобы 
скорее  набрались  ума,  стали  взрослее.  Мы  обращаем  внимание  на  то,  что  эти  мозги,  уши  и  глаза 
взбесившейся овцы, осла, собаки, волка, которых, кроме овцы, казахи никогда не употребляют в пищу 
и считают их нечистыми. Сравните, в гастрономической культуре казахов существует понятие адал 
сойылған  мал,  т.е.  животное,  которого  забили  для  употребления  в  пищу,  является  совершенно 
чистым (здесь ассоциируется с понятиями здоровое, хорошее, пригодное). Под понятием адал в зна-
чении ‘чистое, пригодное  для  употребления в пищу  мясо’  понимается, что  животное было забито с 
соблюдением всех ритуальных обычаев, специально для употребления в пищу, и не было подвергну-
то болезни, падежу до того, как его забили. Казахи никогда не употребляли мясо больного животного 
(тем  более  взбесившегося),  наоборот,  прежде  чем  его  забить,  они  устанавливали  хороший  уход, 
откармливали его и т.д.; этот обычай существует и в наши дни. 
Относительно  зооморфных  образов — овцы,  осла,  собаки — можно  отметить  следующее: 
каждый  из  них  представляет  собой  определенный  национально-культурный  феномен, 
репрезентирующий представления, восприятия, символы, эталоны культурного пространства казахов. 
Так, овца является положительным зооморфным образом в картине мира казахов, она символизирует 
стереотипный  образ  очень  тихого,  смирного,  кроткого,  послушного,  робкого,  скромного  человека 
(близко  к  русскому  образу  человека,  который  и  мухи  не  обидит).  Овца  не  является  типичным 
персонажем  в  народном  фольклоре,  например,  в  сравнении  с  образом  осла.  К  образу  овцы 
обращаются  в  основном  при  положительной  характеристике  людей,  животных,  жизни 
(существования человека), а именно при описании: 1) внешности человека: қой мойын (мойынды) — 
қойдың мойнындай əдемі мойын в значении шея красивая как у овцы; қой көз — красивые, большие 
карие  глаза;  қой  тіс  (тісті) — исключительно  мелкие  зубы; 2) покорности  лошади:  қой  торы — 
покорная, смирная, ленивого хода лошадь; 3) мирного существования людей: қой үстіне бозторғай 
жұмыртқалаған (ұялаған) заман — мирное время, счастливая, безмятежная жизнь, благоденствие. 
В отличие от казахской картины мира в русском культурном пространстве овца — баран (овен) 
— является постоянным персонажем в детской литературе; в религиозной традиции часто выступает 
как жертвенное животное (аналогично и в казахской); в Библейских текстах соотносится с овцой. В 
русском  представлении  баран  крайне  глупое,  покорное,  безропотно  подчиняющееся  судьбе,  но  и 
отличающееся  «тупым»  упрямством  животное.  Баран  ассоциируется  с  образом  очень  глупого, 
«тупого»,  упрямого  человека  (например:  ну  и  баран  же  ты!,  тупой  как  баран),  что  не  было 
характерным  мировидению  казахов.  Так,  в  русской  интеллектуальной  концептосфере  обнаружено 
употребление устойчивого выражения как баран на новые ворота (смотреть) ‘в полном недоумении, 
не понимая’. Кроме того, русские используют образ барана при описании покорного судьбе человека, 
а также внешности человека, ср.: человек с очень кудрявыми волосами. 
Осел — это распространенный персонаж казахского фольклора. Образ осла ассоциируют с обра-
зом очень глупого, безмозглого, крайне тупого человека. 
Собака не является типичным персонажем казахского фольклора, однако входит в число казах-
ских мифологических образов. В традиционном миропонимании казахов собака — одно из семи дос-
тояний  (жеті  қазынаның  бірі).  Однако  к  образу  собаки  обычно  обращаются  при  характеристике: 
подлеца, негодяя, проклятого, а также — бестолочи, недотепы, бестолкового человека. 
В отличие от казахов русские моделируют образ умного или глупого человека не только через 
зооморфные образы домашних животных, но и образы диких животных, зверей, птиц и земноводных. 
Так, например, выражение старый волк характеризует образ опытного, много знающего, много ис-
пытавшего  человека;  стреляный  (старый)  воробей — очень  опытный  человек;  доходит,  как  до 
жирафа — медленно думает, плохо понимает, тугодум; червяк (червь) — интеллектуально и ду-
ховно убогий человек или книжный червь — человек умственного труда. 
Наряду с зооморфными образами домашних животных в репрезентации умственных способно-
стей в современной речи казахов встречается устойчивое выражение тауықтың миындай ми жоқ 
(басында) (букв.: (в голове) нет мозгов даже как у курицы) ‘ақылы қысқа, тапшы; ойсыз, ойға жоқ 
адам’  в  значении  ‘человек  небольшого  ума,  не  отличающийся  рассудительностью;  тугодум’. 

18 
Подразумевается,  что  кто-то  недостаточно  умен,  крайне  несообразителен,  чтобы  дойти  своей 
головой,  самостоятельно  решить  что-либо,  додуматься  до  чего-либо  и  т.д.  Выражение 
употребляется  обычно  с  презрительностью.  Данное  выражение  близко  по  смыслу  русскому 
фразеологизму  цыплячьи  (куриные)  мозги  (прост.)  ‘о  человеке  небольшого  ума,  ограниченных 
умственных  способностей’.  Ср.:  курица  ассоциируется  с  отсутствием  умственных  способностей  по 
своим особенностям птицы, которая не способна летать [4; 289]. 
В казахском языковом сознании курица не является типичным стереотипным образом, а также в 
гастрономической культуре казахов любая птица и дичь не считались пригодными в пищу; здесь не 
идет речь о качестве мяса птицы или дичи, наоборот, у казахов сформировано жалостное, трепетное, 
даже  сакральное  отношение  к  ним,  например:  казахи  никогда  не  стреляли  в  лебедя  (она  считается 
святой птицей, застреливший ее человек наводит на себя большой грех, несчастье, горе); в отноше-
нии курицы: она не может дать много мяса (ср.: если один баран забивался только для одного приема 
гостей), ею не накормишь всю семью (казахи жили большой семьей), она не считалась выносливой 
при кочевом образе жизни; в силу этого казахи не разводили и не держали домашних птиц. Это при-
шло к ним позже, при оседлом образе жизни, в результате близких культурных контактов с русскими, 
заимствования  элементов  русской  гастрономии  и  т.д.  Взгляды  современных  казахов  на  курицу  не-
сколько изменились, поскольку многие, предпочитая легкую пищу, употребляют птицу. 
Наряду  с  этим  в  казахском  языковом  сознании  обнаруживаем  образ  самца  курицы — петуха 
(қораз),  который  выступает  как  стереотипный  образ  самолюбивого,  гордого,  хвастливого  человека, 
т.е. соотносится с метафорическим образом домашней птицы — важного хозяина курятника, с краси-
выми перьями, гребнем и т.д. 
Таким  образом,  наше  исследование  показало  этнокультурную  специфику  концептуализации 
интеллектуальной  сферы  человека,  которая  осуществляется  на  основе  включения  зооморфных 
образов.  Мы  попытались  выявить  наиболее  типичные  зооморфные  образы,  участвующие  в 
моделировании  интеллектуальной  концептосферы  казахов  и  русских.  Следующим  этапом  данного 
исследования является разработка лингвокультурологического словаря, который позволит расширить 
предмет  и  границы  сопоставительных  фразеологических  исследований  и  лингвокогнитологии  в 
контексте развития казахстанской науки о языке. 
 
 
Список литературы 
1  Караулов  Ю.Н.  «Осознавание»  как  процесс  фиксации  простейших  единиц  знания  в  языковом  сознании  носителя 
языка-культуры // Общение.  Языковое  сознание.  Межкультурная  коммуникация:  Сб.  ст. / ИЯ  РАН. — Калуга:  КГПУ 
им. К.Э.Циолковского, 2005. — С. 178. 
2  Попова З.Д., Стернин И.А. Когнитивная лингвистика. — М.: АСТ: Восток-Запад, 2007. — 314 с. 
3  Қазақтың көне тарихы. –Алматы: Жалын, 1993. -400 б. 
4  Антология концептов. Т. 1. — Волгоград: Парадигма, 2005. — 352 с. 
 
Словари 
1  Аккозин М. Казахские пословицы и поговорки. — Алматы, 2000. — 212 с. 
2  Большой фразеологический словарь русского языка. — М., 2006. — 784 с. 
3  Казахско-русский словарь. — Алматы, 2008. — 962 с. 
4  Казахские пословицы и поговорки / Сост.: Г.Тайжанова. — Алматы: Ана тiлi, 1998. — 160 с. 
5  Қазақ тілінің түсіндірме сөздігі. — Алматы, 2008. — 968 б. 
6  Кеңесбаев І.К. Қазақ тілінің фразеологиялық сөздігі. — Алматы, 2007. — 800 с. 
7  Ожегов С.И. Словарь русского языка. — М., 2005. — 1200 с. 
8  Фразеологический словарь русского языка. — СПб., 2006. — 608 с. 
9  Яранцев Р.И. Русская фразеология. Словарь-справочник. — М., 2006. — 894 с. 
 
 

19 
А.К.Мырзашова 
Қазақ жəне орыс интеллектуалдық концептосферасының зооморфтік сипаттары 
Мақала  адамның  ақыл-ой  концептосферасын  бейнелеуде  қолданылатын  зооморфтік  образдарды 
талдауға  арналған.  Зооморфтік  образдардың  этномəдени  ерекшеліктері  лингвокогнитологиялық 
зерттеу арқылы айқындалады. 
A.K.Myrzashova 
Zoomorphic signs of intellectual conceptive sphere of Kazakh and Russian people 
The article is called «Zoomorphemic signs of intellectual conceptive sphere of the Kazakh and Russian 
people». The work is devoted to the analysis of zoomorphemic images, taking part in representing the intel-
lectual conceptive sphere of a man. 
 
 
 
 
УДК 811.161.1 42 
Ж.К.Киынова 
Казахский национальный университет им. аль-Фараби, Алматы 
Комментирование  как  способ  экспликации  
культурно-исторической  информации 
Статья посвящена проблемам комментирования архаизмов и славянизмов. Рассмотрены разные виды 
комментариев,  приведенные  в  классических  литературных  произведениях,  и  выявлена  современная 
необходимость в них. Приведены примеры, выявляющие значение языковых единиц.  
Ключевые слова: комментарий, комментирование, экспликация, культурно-историческая информация, 
глоссы, архаизмы, историзмы, художественный текст, глоссарий. 
 
Комментирование малопонятных и непонятных слов имеет давнюю традицию. Еще в памятни-
ках  древней  письменности  встречаются  различные  толкования  слов,  которые  в  исторической  науке 
принято  называть  глоссами.  Так,  в  своей  монографии  «Глоссы  как  феномен  текста» 
Н.Ж.Шаймерденова пишет, что наиболее целесообразно употребление термина «глоссы» для обозна-
чения  толкований  неизвестных,  малопонятных  или  непонятных  слов  и  выражений,  написанных  на 
полях, между строк или внутри текста древних рукописей и старопечатных книг» [1; 15]. Такие пояс-
нения служили для раскрытия семантики слов и представляли собой ценный материал для историче-
ской лексикологии и лексикографии. Позже, начиная с XVIII в., в качестве семантизации лексических 
единиц стали широко использоваться комментарии. При этом комментатор, в отличие от писцов, пе-
реписчиков и переводчиков, руководствовавшихся собственным языковым чутьем (первые словари в 
виде Азбуковников появляются лишь в XVI в.), мог ссылаться на авторитет лексикографических ис-
точников и привести обстоятельный комментарий непонятных слов. 
Образцами элементарного лингвистического комментария (например, при объяснительном чте-
нии)  являются  семантизация  и  толкование  непонятных  слов.  Как  правило,  это  краткая  справка,  ис-
точниками которой являются разного рода энциклопедии, справочники и толковые словари. Глосса-
рий (от греч. glossa — устарелое или малоупотребительное слово) — словарь к какому-либо тексту, 
объясняющий малоизвестные или устарелые слова. Примером такого комментария служит глоссарий 
к  собранию  сочинений  А.С.Пушкина,  составленный  В.В.Виноградовым.  Лингвистический  анализ 
художественного  текста  в  вузе  предполагает  более  развернутый  и  подробный  культурно-
исторический  комментарий.  При  этом  комментарии  могут  быть  как  авторскими  (внутритекстовые 
примечания), так и издательскими. 
Лингвистическое изучение художественного текста всегда было в поле зрения исследователей и 
преподавателей-практиков. Так, у истоков лингвистического анализа художественных текстов стояли 
Л.В.Щерба, А.М.Пешковский, В.В.Виноградов, обосновавшие науку о языке художественной литера-

20 
туры. В настоящее время сформированы различные приемы анализа художественного текста в язы-
ковом учебном процессе: филологический анализ (Б.Г.Бобылев, В.А.Маслова, Н.А.Купина и другие); 
комплексный  анализ  (С.К.Милославская,  Т.Н.Чернявская  и  другие);  лингвистический  анализ  либо 
лингвистическое толкование (М.И.Гореликова, Л.А.Новиков, М.Шанский и другие); различные вари-
анты стилистического анализа (А.Н.Васильева, И.П.Слесарева, К.А.Рогова и другие); лингвострано-
ведческий анализ (Е.Г.Ростова, Е.М.Верещагин, В.Г.Костомаров). 
Вполне  закономерно,  что  за  языковыми  единицами  стоят  и  экстралингвистические  факты,  по-
этому все виды комментариев учитывают культурный, энциклопедический, исторический (реальный) 
аспекты,  что  способствует  адекватному  пониманию  текстов,  написанных  в  прошлом.  Так,  в  совре-
менной  науке  существуют  разные  виды  комментирования  языковых  единиц:  историко-
лингвистический  или  этимологический  (Н.М.Шанский,  Н.А.Купина),  лингвострановедческий  или 
лингвокультурологический (Е.М.Верещагин, В.Г.Костомаров, Н.В.Кулибина), лингвоэнциклопедиче-
ский (И.В.Щурова), социокультурный или реальный (С.Г.Тер-Минасова). В сущности, все эти разно-
видности комментариев сводятся к определению семантики слов, находящихся на периферии языка: 
устаревшие  слова  и  обороты,  т.е.  лексические  и  фразеологические  архаизмы  и  историзмы,  устарев-
шие и окказиональные перифразы, диалектизмы, экзотизмы, слова с национально-культурной семан-
тикой (слова-реалии или БЭЛ). 
Чаще  всего  комментарии  встречаются  в  художественных  произведениях,  причем  чем  дальше 
время их написания, тем больше непонятных слов не только для читателя-инофона, но и для носите-
лей  современного  русского  языка.  Комментарий,  ориентированный  как  на  русских,  так  и  на  ино-
странных читателей, в настоящее время, совпадает, поскольку классические произведения настолько 
удалены от современности, что еще больше затрудняет их понимание в связи с недостатком фоновых 
знаний. Поэтому комментирование — важный этап для понимания текстов, написанных в прошлом, и 
является  результатом  и  неотъемлемой  частью  лингвистического  анализа  художественного  текста. 
Необходимость комментирования тех или иных слов или выражений связана, прежде всего, с учеб-
ными  целями.  Словарь  методических  терминов  дает  следующую  дефиницию  этого  термина: «Ком-
ментарий — толкование,  разъяснение  смысла  какого-либо  слова,  грамматического  или  стилистиче-
ского явления, фоновых связей лексических единиц, особенностей отражения национальной культу-
ры  в  слове  и  др.  На  занятиях  по  языку  большое  внимание  уделяется  лингвострановедческому  ком-
ментированию текста и отражению в нем внеязыковой действительности» [2; 108]. Лингвострановед-
ческий комментарий особенно востребован при обучении русскому языку иностранных учащихся, у 
которых нет достаточных фоновых знаний для понимания неадаптированных текстов (газетного или 
художественного),  в  которых  зачастую  встречаются  слова  с  национально-культурной  семантикой. 
Без такого рода комментария может утратиться значительная часть культурнозначимой информации, 
вследствие несформированности у читателя-инофона языкового сознания, присущего членам русско-
го  этносоциокультурного  общества.  Этот  вид  комментария  ввели  в  научный  оборот  авторы  книги 
«Язык  и  культура:  Лингвострановедение  в  преподавании  русского  как  иностранного», 
Е.М.Верещагин и В.Г.Костомаров. Согласно их определению, «комментарий, цель которого заключа-
ется  в  изъяснении  внеязыковых  явлений,  называют  по-разному — реальным,  историко-
литературным,  бытовым,  социальным,  текстуальным.  Поскольку  он  сводится  к  лингвострановедче-
ской семантизации, данный вид комментария правильно именовать лингвострановедческим» [3; 135]. 
Они выделяют разные виды этого комментирования: прагматичный, проективный с ориентацией на 
контекст, проективный с ориентацией на затекст. 
Ни у кого не вызывает сомнения, что полное овладение языком немыслимо без усвоения культу-
ры народа, и потому значения культурнозначимых слов требуют семантизации (толкования, коммен-
тирования).  Например,  в  романе  Л.Н.Толстого  «Анна  Каренина»  читаем:  «Ну,  все  кончено,  и  слава 
богу!» — была первая мысль, пришедшая Анне Аркадьевне, когда она простилась в последний раз с 
братом, который до третьего звонка загораживал собою дорогу в вагоне. Она села на свой диван-
чик, рядом с Аннушкой, и огляделась в полусвете спального вагона» Здесь: до третьего звонка — до 
третьего гудка паровоза. Третий гудок — сигнал, что поезд отправляется. Особую трудность состав-
ляет понимание языковых афоризмов, пословиц и поговорок, в которых отражается не только народ-
ная мудрость и коллективный опыт народа, но и особенности его национальной культуры и мировоз-
зрение.  Например,  пословицу  В  Тулу  со  своим  самоваром  не  ездят  можно  прокомментировать,  во-
первых, как знак ситуации: «с собой не следует брать то, чем славится место, куда направляются», и, 
во-вторых, афоризмы отражают национально-культурный компонент языка: национальны и топоним 
Тула, и реалия самовар, а сама фраза основана на знании всеми русскими того факта, что Тула издав-

21 
на славится производством самоваров. Из этого следует, что лингвострановедческое или лингвокуль-
турологическое комментирование — это эксплицитное представление культурнозначимой информа-
ции, которая в самом тексте присутствует имплицитно. 
Комментирование к классическому литературному произведению в настоящее время необходи-
мо не только для читателя-инофона, но и для русского читателя, так как «…разрыв между культура-
ми, их конфликт возможен не только в виде столкновения родной и чужой культур, но и внутри сво-
ей,  родной  культуры,  когда  изменения  в  жизни  общества  достигают  такого  уровня,  что  следующие 
поколения уже не помнят, не знают, не понимают культуры и мироощущения своих предков. Социо-
культурный комментарий, который также и называют реальным, чтобы подчеркнуть противопостав-
ление  реалий  языковым  фактам,  имеет  целью  обеспечить  наиболее  полное  понимание  текста,  вос-
полнить недостаток фоновых знаний у читателя, разрешить конфликт культур и перевести его в диа-
лог, остро необходим как иностранному читателю при изучении русского языка, так и современному 
русскому читателю» [4; 108]. 
Известно, что в основном в комментировании нуждается устаревшая лексика: 
1)  архаизмы  и  историзмы,  вышедшие  из  активного  употребления  и  встречающиеся  только  в 
текстах классической литературы: земь (земля), заутра (завтра утром), дотоле (до тех пор), 
борзый (быстрый), стогна (площадь), подъемля (поднимая), или малоупотребительные (град, 
глас, уста); 
2)  слова, функционирующие в современном русском языке, но изменившие свои значения, или 
их  называют  семантическими  архаизмами,  когда  устаревает  не  само  слово,  а  его  значение. 
Например, восстать (подняться), прах (пыль), позор (зрелище); 
3)  устаревшие формы широко употребительных слов (на колена вместо на колени) 
К малоупотребительным, и даже неупотребительным, в современном языке относятся славяниз-
мы, которые сейчас перешли в разряд архаической лексики и используются как средство стилизации. 
К славянизмам при этом мы относим не только слова, заимствованные из старославянского, а значит, 
и церковнославянского, языка, но и  древнерусские, выполняющие в текстах различные стилистиче-
ские функции — высокая, поэтическая лексика: ланиты, десница, дщерь, младой, хладный, град и др. 
Значение  этих  слов  вызывает  некоторые  затруднения  у  читателей,  понимание  которых  может  быть 
осуществлено  через  их  историко-лингвистическое  комментирование,  состоящее  из  нескольких  эта-
пов: 
1)  выписать  непонятные  слова,  используя  толковые  и  исторические  словари,  дать  толкование 
каждого из них; 
2)  опираясь  на  социально-исторический  контекст,  охарактеризовать  функции  славянизмов  в 
тексте; 
3)  объяснить употребление таких слов в тексте классического литературного произведения. 
При этом исторический комментарий должен быть контекстуально-ориентированным, т.е. тесно 
связанным  с самим произведением, а не ограничиваться лишь сообщением энциклопедических све-
дений. 
Историко-лингвистический комментарий особенно необходим для разъяснения слов, у которых 
изменилось только значение, само же слово функционирует в языке, но имеет другой смысл. Так, в 
романе Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание» читаем: «В этом саду была одна тоненькая, 
трехлетняя  елка  и  три  кустика.  Кроме  того,  выстроен  был  вокзал,  в  сущности,  распивочная,  но 
там можно было получать и чай, да сверх того стояли несколько зеленых столиков и стульев». Во-
кзалами (или воксалами) первоначально называли разного рода увеселительные заведения, в которых 
можно было выпить вина, потанцевать, поиграть в карты. Современное «железнодорожное» значение 
это  слово  приобрело  позже.  Слова,  в  которых  устаревает  только  значение,  называются  семантиче-
скими  архаизмами..  Н.М.Шанский,  сравнивая  употребление  слова  взор  в  произведениях 
А.С.Пушкина и в современном языке, пишет: «… мы не обратим никакого внимания, и, пожалуй, со-
вершенно справедливо на строчку «Увы, куда ни брошу взор». В этой строчке слово взор употребля-
ется в том значении, которое свойственно ему и сейчас. Но было бы неверно, если бы это слово не 
привлекло нашего внимания, например, в следующем отрывке из романа «Евгений Онегин»: Заметя 
трепетный порыв, С досады взоры опустив, Надулся он. Здесь Пушкин употребляет слово взоры — 
не в привычном для нас значении взгляд, а в качестве синонима к словам глаза, очи. Этот пример яр-
ко  показывает,  как  важно  при  изучении  литературного  произведения,  особенно  написанного  в  про-
шлом веке, учитывать устаревшие факты, прежде всего архаизмы в области семантики» [5; 12]. 

22 
Нельзя не согласиться с тем, что комментирование таких архаизмов должно быть синхронным, 
чтобы не вводить читателя в заблуждение, так как подобные изменения в значении слов приводят к 
«столкновению» архаичного и современного сознания. Несомненно, что к семантическим архаизмам 
или архаизмам времени, когда устаревает не фонетическое оформление слова, а его значение, необ-
ходим комментарий, содержащий не только разъяснение значений слова, но и разъяснение внеязыко-
вых явлений, т.е. учет экстралингвистических факторов. Во многих случаях современный читатель не 
может иметь всестороннего представления о реалиях, предметах и социальных предпосылках ушед-
ших времен. Слово пальто, например, в  середине XIX в. только входило  в  активное  употребление, 
называя  первоначально  мужскую  верхнюю  одежду  для  дома  или  улицы — сюртук,  и  в  литературе 
того времени нередки примеры употребления слов пальто и сюртук как абсолютных синонимов: — 
Постойте, я примерю ваш сюртук. Ба! Как раз впору! — сказал он, надевши легкое пальто Райского, 
и, садясь в нем на кровать (И.А.Гончаров «Обрыв»). 
В современном языке глагол «возразить» имеет следующее значение: заявить о своем несогла-
сии, высказать возражение (довод, мнение против чего-нибудь). Однако полтора века назад это слово 
означало  противоположное,  антонимичное  значение — «согласиться»:  В  «Фаусте»  И.С.Тургенева 
читаем: «- И в ваших жилах течет итальянская кровь, — заметил я. — Да, — возразила она, — хо-
тите,  я  покажу  вам  портрет  моей  бабушки?».  После  утвердительного  ДА  неожиданным  кажется 
глагол возразила, выражающий в современном языке несогласие с тем, что сказал собеседник. Между 
тем  в XIX в.  слово  возразить  могло  употребляться  в  значении  ответить — вообще  ответить,  в  том 
числе и согласием: «Очень рада, — возразила старуха, окинув большими и черными, но уже потуск-
невшими глазами. — Прошу любить моего сынка. Человек он хороший» (И.С.Тургенев «Затишье»). 
Для современного носителя языка дворник — это работник, поддерживающий чистоту и порядок 
во  дворе  и  около  дома.  В  рассказе  И.С.Тургенева  «Однодворец  Овсянников»  читаем:  Крестьянин 
просьбы сочиняет с мещанами городскими да с дворниками на постоялых дворах знается. Во вре-
мена И.С.Тургенева дворником называли владельца или содержателя постоялого двора. 
Активизация  словообразовательных  моделей,  характерная  для  языка XIX в.,  привела  к  появле-
нию  тождественных  по  значению  слов.  Так,  существительные  с  абстрактным  значением  на  -ость 
дублировали существительные на -ство, -ие, уже существовавшими ранее, причем слова с суффик-
сом  -ость  были  более  употребительными:  —  Спасибо  за  доверенность! — воскликнул  он, — хотя 
прошу заметить, я не желал ни знать вашей тайны, ни своей вам выдать, а вы ею распоряжаетесь, 
как своим добром (И.С.Тургенев «Рудин»). Или: — Все в неизвестной даме невольно привлекло серд-
це  и  внушало  доверенность  (А.С.Пушкин).  В  современном  языковом  сознании  доверенность  ассо-
циируется с официальным документом, поэтому его употребление может показаться непонятным, а 
может  быть  и  несколько  странным.  Между тем  и  доверенность,  и  доверие, имея  один  и  тот  же ко-
рень, обозначают одно понятие «верить». 
Особый интерес представляют стилистические архаизмы, которые в текстах выполняют опреде-
ленную стилистическую функцию. Причем в одном и том же произведении параллельно могут упо-
требляться  как  семантические  архаизмы,  так  и  стилистические,  и  потому  существует  проблема  их 
отграничения. «Нельзя ставить в один ряд, скажем, такие (для нас одинаково архаичные) слова, как 
вдруг «одновременно» и грады «города». Вдруг «одновременно» — это семантический архаизм, ко-
торый  стал  словом  пассивной  лексики  русского  литературного  языка  лишь  во  второй  половине 
XIX в.  Для  Пушкина  он  еще  архаизмом  не  был.  Что  касается  слова  град,  то  оно  старославянского 
происхождения и употребляется А.С.Пушкиным вместо исконно русского существительного город в 
качестве  стилистически  маркированного  архаизма,  являющегося  элементом  языковой  стилизации 
древнерусской речи. Вдруг «одновременно» — для Пушкина живое слово, а грады — архаизм. В дан-
ном  случае  перед  нами  возникает  и  более  сложная  проблема — нет  только  отграничения  того,  что 
существует в современном русском языке в активном запасе, от того, что ушло из него, но и отграни-
чения различных слов в самом пассивном запасе» [5; 15]. Отсюда следует, что к стилистически мар-
кированным  архаизмам  преимущественно  относятся  славянизмы  (церковнославянизмы,  старославя-
низмы), которые используются как средство исторической стилизации (воспроизведение языка исто-
рической эпохи), стилизации библейского языка, создание гражданской патетики и  воссоздание ро-
мантических  образов  (поэтизмы).  Все  эти  стилистические  функции  славянизмы  «обрели»  в XIX в., 
тогда  как  в  эпоху  классицизма,  согласно  теории  трех  стилей  М.В.Ломоносова,  они  являлись  лишь 
формальными показателями высокого слога, т.е. канцеляризмами (штампами). 
Необходимо заметить, что не все славянизмы представляют собой архаизмы, так как эти слова, 
заимствованные из старославянского языка, имели разную «судьбу» в истории русского литературно-

23 
го  языка:  одни  из  них  теряли  генетическую  маркированность,  становясь  функционально  русскими 
словами, другие — высокие и поэтические слова — представляют собой стилистически маркирован-
ные  архаизмы.  Лексико-фонетические,  т.е.  неполногласные  славянизмы  брег,  хлад,  злато,  древо, 
младой и др. не нуждаются в комментарии, так как им соответствуют такие полногласные русизмы, 
как холод, золото, берег, дерево, молодой, тогда как собственно-лексические славянизмы-соматизмы, 
например,  лик,  перси,  длань,  чресла  должны  быть  «переведены»  на  современный  язык:  лицо,  груди, 
ладонь, поясница и  т.д. Среди  всех  славянизмов, обозначающих  части  тела  человека, литературный 
язык сохранил многие модели употребления очей и уст в пословицах и поговорках, стихотворениях и 
песнях, что объясняется ценностными представлениями носителей языка. Для архаического сознания 
характерно  описание  абстрактных  способностей  человека  через  названия  конкретных  органов.  Так, 
рука была синонимом таких слов, как власть, сила, помощь, тогда как рука в современном языковом 
сознании  не  имеет  таких  ассоциаций.  Поэтому  при  комментировании  таких  слов  нельзя  ограничи-
ваться  только  их  переводом  на  современный  язык,  т.е.  лексическим  комментированием,  используя 
толковые и исторические словари. Важно определить функцию славянизмов как стилистически мар-
кированных архаизмов, опираясь на речевой контекст и контекст социально-исторический, и выявить 
основные направления изменений семантики слов и оборотов. 
Состав  архаизмов  не  ограничивается  одними  лишь  славянизмами  по  происхождению,  в  него 
входят и русизмы, и иноязычные слова. Рядом с неполногласными формами стоят слова и термины, 
связанные с религией: лик, образ, икона, чернец, скуфья, риза и др.; общественно-политическая лек-
сика: князь, боярин, царевич, раб, дьяк и др.; названия официальных документов: грамота, челобит-
ная, указ и др. Все они создают не только исторически достоверную языковую обстановку, но и бы-
товую атмосферу эпохи. 
Таким образом, при комментировании языковых единиц необходимо, во-первых, разграничивать 
семантические  архаизмы  (архаизмы  времени,  т.е.  архаические  элементы  с  позиций  современного 
языкового сознания) и стилистические архаизмы (зачастую это славянизмы), во-вторых, не ограничи-
ваться сообщением популярно-энциклопедических сведений, учитывать при этом и социокультурный 
контекст  произведения,  а  значит,  и  описываемой  эпохи,  в-третьих,  выявить  изменения  в  семантике 
слова, связанные с его архаизацией и «культурной памятью». 
В последнее время большое внимание уделяется библейской тематике, что связано с изменением 
отношения самого общества к религии. Библия является культурно-значимым источником для миро-
понимания носителей языка. Многие библейские выражения вошли в литературный язык в церковно-
славянской  форме, которая  сохранилась  во фразеологизмах:  разверзлись  хляби небесные, притча  во 
языцех, ничтоже сумняшеся и др. Все они «чужды» для современного сознания, и потому требуют 
этимологического комментирования, например, притча — поговорка, язык — народ, языцех — ста-
рая  форма  предложного  падежа.  Такое  комментирование  непосредственно  связано  и  с  архаизацией 
слова, что привело к трансформациям его значений. Так, прилагательное злачный употребляется сей-
час только в составе оборота злачное место — «место, где предаются кутежу и разврату». В тексте 
Псалтыри,  а  также  в  молитвах  оно  имело  значение  «изобилующий  злаками,  богатый  растительно-
стью, сытный». 
Таким  образом,  комментирование  языковых  единиц — это  способ  экспликации  культурно-
исторической информации, являющийся необходимым условием для понимания текстов, написанных 
в прошлом. В настоящее время проявляется тесная связь комментирования с источниковедением, что 
позволяет выявить обусловленность языкового материала текста всеми внешними факторами его соз-
дания. 
Комментирование текста, особенно художественного, представляет интерес не только для прак-
тики преподавания языков, т.е. в учебных целях, но и для истории языка и исторической лексикогра-
фии. 
Список литературы 
1  Шаймерденова Н.Ж. Глоссы как феномен текста. — Алматы: БОРКИ, 1997. — 156 с. 
2  Азимов Э.Г., Щукин А.Н. Словарь методических терминов (теория и практика преподавания языков). — СПб.: «Зла-
тоуст», 1999. — 472 с. 
3  Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Язык и культура: Лингвострановедение в преподавании русского языка как ино-
странного. — М.: Рус. яз., 1990. — 246 с. 
4  Тер-Минасова С.Г. Язык и межкультурная коммуникация. — М.: Изд-во МГУ, 2004. — 352 с. 
5  Шанский Н.М. Лингвистический анализ художественного текста. — Л.: Просвещение, 1990. — 415 с. 
 

24 
 
Ж.К.Киынова 

жүктеу/скачать 1,66 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: