*
— Я поведу караван, — сказал им во дворе длиннобородый
темноглазый человек. — В моих руках жизнь и смерть всех, кто пойдет со
мной, потому что пустыня — особа взбалмошная и порою сводит людей с
ума.
Готовились тронуться в путь человек двести, а животных —
верблюдов, лошадей, ослов — было чуть ли не вдвое больше. У
англичанина оказалось несколько чемоданов, набитых книгами. Во дворе
толпились женщины, дети и мужчины с саблями у пояса и длинными
ружьями за спиной. Стоял такой шум, что Вожатому пришлось несколько
раз повторить свои слова.
— Люди здесь собрались разные, и разным богам они молятся. Я же
признаю только Аллаха, а потому именем его клянусь, что приложу все
усилия для того, чтобы еще раз одержать верх над пустыней. Теперь пусть
каждый поклянется тем богом, в которого верует, что будет повиноваться
мне, как бы ни сложились обстоятельства. В пустыне неповиновение — это
гибель.
Раздался приглушенный гул голосов — это каждый обратился к
своему богу. Сантьяго поклялся именем Христа. Англичанин промолчал.
Это продолжалось дольше, чем нужно для клятвы — люди просили у небес
защиты и покровительства.
Потом послышался протяжный звук рожка, и каждый сел в седло.
Сантьяго и англичанин, купившие себе по верблюду, не без труда
взобрались на них. Юноша увидел, как тяжко нагрузил его спутник своего
верблюда чемоданами книг, и пожалел бедное животное.
— А между тем, никаких совпадений не существует, — словно
продолжая давешний разговор, сказал англичанин. — Меня привез сюда
один мой друг. Он знал арабский язык и…
Но слова его потонули в шуме тронувшегося каравана. Однако
Сантьяго отлично знал, что имел в виду англичанин: существует
таинственная цепь связанных друг с другом событий. Это она заставила его
пойти в пастухи, дважды увидеть один и тот же сон, оказаться неподалеку
от африканского побережья, встретить в этом городке царя, стать жертвой
мошенника и наняться в лавку, где продают хрусталь, и…
«Чем дальше пройдешь по Своей Стезе, тем сильней она будет
определять твою жизнь», — подумал юноша.
*
Караван двигался на запад. Выходили рано поутру, останавливались
на привал, когда солнце жгло нещадно, пережидали самый зной и потом
снова трогались в путь. Сантьяго мало разговаривал с англичанином — тот
по большей части не отрывался от книги.
Юноша молча разглядывал спутников, вместе с ним пересекавших
пустыню. Теперь они были не похожи на тех, какими были перед началом
пути — тогда царила суета: крики, детский плач и ржание коней сливались
с возбужденными голосами купцов и проводников.
А здесь, в пустыне, безмолвие нарушали лишь посвист вечного ветра
да скрип песка под ногами животных. Даже проводники хранили
молчание.
— Я много раз пересекал эти пески, — сказал как-то ночью один
погонщик другому. — Но пустыня так велика и необозрима, что и сам
поневоле почувствуешь себя песчинкой. А песчинка нема и безгласна.
Сантьяго понял, о чем говорил погонщик, хотя попал в пустыню
впервые. Он и сам, глядя на море или в огонь, часами мог не произносить
ни слова, ни о чем не думая и как бы растворяясь в безмерной силе стихий.
«Я учился у овец, учился у хрусталя, — думал он. — Теперь меня
будет учить пустыня. Она кажется мне самой древней и самой мудрой из
всего, что я видел прежде».
А ветер здесь не стихал ни на миг, и Сантьяго вспомнил, как ощутил
его дуновение, стоя на башне в Тарифе. Должно быть, тот же самый ветер
слегка ерошил шерсть его овец, бродивших по пастбищам Андалусии в
поисках корма и воды.
«Теперь они уж больше не мои, — думал он без особенной грусти. —
Забыли меня, наверно, привыкли к новому пастуху. Ну и хорошо. Овцы,
как и каждый, кто странствует с места на место, знают, что разлуки
неизбежны».
Тут ему вспомнилась дочка суконщика — должно быть, она уже
вышла замуж. За кого? Может, за продавца кукурузы? Или за пастуха,
который тоже умеет читать и рассказывать невероятные истории —
Сантьяго не один такой. То, что он почему-то был в этом уверен,
произвело на юношу сильное впечатление: может, и он овладел Всеобщим
Языком и знает теперь настоящее и прошлое всех на свете?
«Предчувствие» — так называла этот дар его мать. Теперь он понимал, что
это — быстрое погружение души во вселенский поток жизни, в котором
судьбы всех людей связаны между собой. Нам дано знать все, ибо все уже
записано.
— Мактуб, — промолвил юноша, вспомнив Торговца Хрусталем.
Достарыңызбен бөлісу: |