Ббк 84(8Авс)-44

Г. Д. Робертс. «Шантарам»
56
или украшенные бисером облегающие головные уборы и тюрбаны ярких цветов – желтого,
красного, синего. Женщины, по контрасту с невзрачностью самого квартала, были буквально
усыпаны украшениями, которые не представляли большой ценности, но зато были искусно и
даже вычурно изготовлены. Обращали на себя внимание специфические для каждой касты
татуировки на лбу и щеках, на ладонях и запястьях. И не было ни одной женской ноги, чью
лодыжку не охватывал бы браслет из витых медных колец с серебряными бубенчиками.
Все эти сотни людей разрядились так, скорее всего, исключительно для собственного
удовольствия, а не для того, чтобы поразить фланирующую публику. По-видимому, одеваясь с
традиционным шиком, они чувствовали себя увереннее. И еще одно бросалось в глаза: повсюду
царила чистота. Стены зданий были в трещинах и пятнах; тесные проходы между ними были
запружены народом вперемешку с козами, собаками и курами; осунувшиеся лица прохожих
носили отпечаток нищеты, но были чисто вымыты, а улицы содержались в идеальном порядке.
Мы свернули в еще более древние переулки, где двоим трудно было разойтись. Чтобы
уступить нам дорогу, встречным приходилось пятиться, вжимаясь в дверные проемы. Проходы
были закрыты навесами и тентами, и стояла такая темнота, что дальше нескольких метров
ничего не было видно. Я не спускал глаз с Прабакера, боясь, что, потеряв его, не найду дорогу
обратно. Мой маленький гид то и дело оборачивался ко мне, чтобы предупредить о каком-
нибудь камне или ступеньке под ногами или о выступе на уровне головы. Сосредоточившись
на преодолении этих препятствий, я окончательно потерял ориентировку. Зафиксированный
у меня в мозгу план города крутился так и сяк, пока не превратился в неразборчивое пятно,
и я уже не имел представления, в какой стороне находится море или такие городские досто-
примечательности, как фонтан Флоры, вокзал Виктория и Кроуфордский рынок. Я чувствовал
себя настолько погрузившимся в бесконечный людской поток, в обволакивавшие меня запахи
и испарения, которые исходили из всех открытых дверей, что создавалось впечатление, будто
я хожу внутри помещений, а не рядом с ними.
В одном из проходов мы наткнулись на лоток, за которым стоял человек в насквозь про-
потевшем белом жилете, поджаривавший на сковородке с шипящим маслом какую-то смесь.
Единственным источником света ему служили слабые, как в монастырской келье, и жуткова-
тые язычки голубого пламени его керосиновой плитки. Лицо его выражало страдание, стоиче-
ское страдание, и привычный подавленный гнев человека, вынужденного заниматься тупым
механическим трудом за гроши. Прабакер проследовал мимо него и растаял в темноте. Когда
я приблизился к индийцу, он поднял голову, и наши глаза встретились. Вся сила его сверкав-
шего голубым светом гнева была в этот момент направлена против меня.
Спустя много лет в горах недалеко от осажденного Кандагара афганские партизаны, с
которыми я подружился, как-то в течение нескольких часов вели беседу об индийских филь-
мах и их любимых болливудских звездах. «Индийские актеры – лучшие в мире, – сказал один
из них, – потому что индийцы умеют кричать глазами». Взгляд, который бросил на меня тот
человек с жаровней в глухом переулке, был именно кричащим, и я встал как вкопанный, будто
он ударил меня кулаком в грудь. Мои глаза говорили ему: «Я сожалею. Я сожалею, что тебе
приходится делать эту работу. Я сожалею, что твоя жизнь проходит так томительно в этой
невыносимой жаре, темноте и безвестности. Я сожалею, что мешаю тебе…»
Не спуская с меня глаз, он схватился за ручку своей сковородки. На миг мое сердце
учащенно забилось, и у меня мелькнула нелепая, жуткая мысль, что он собирается плеснуть
кипящее масло мне в лицо. Страх погнал меня вперед, и я на деревянных ногах проскольз-
нул мимо индийца, придерживаясь руками за сырую каменную стену. Не успел я сделать и
двух шагов, как споткнулся о какую-то неровность плиточной мостовой и упал, сбив с ног
еще одного прохожего. Это был пожилой человек, очень худой и слабый. Сквозь грубую ткань
накидки я ощутил сплетение прутьев его грудной клетки. Он тяжело повалился и ударился
головой о ступеньку перед открытыми дверями. Я неловко поднялся, скользя и оступаясь на

Г. Д. Робертс. «Шантарам»
57
шатких камнях, и хотел помочь старику встать тоже, но пожилая женщина, сидевшая на кор-
точках в дверях дома, стала шлепать меня по рукам, давая понять, что моя помощь не тре-
буется. Я извинился по-английски, лихорадочно вспоминая, как это говорится на хинди, –
Прабакер ведь учил меня. «Муджхако афсос хейн»? Да, кажется, так. Я повторил эти слова
трижды, четырежды. В этом темном тесном коридоре между двумя домами они отдавались
гулким эхом, как молитва пьяного в пустой церкви.
Старик, скрючившийся возле дверей, тихо простонал. Женщина вытерла его лицо кон-
цом своего платка и подняла платок, чтобы продемонстрировать мне яркое пятнышко крови.
Она ничего не произнесла, но скривила морщинистое лицо в презрительной гримасе и самим
жестом словно говорила мне: «Смотри, олух неотесанный, здоровенный неуклюжий варвар,
смотри, что ты наделал…»
Я задыхался от жары; темнота этого странного замкнутого пространства давила на меня,
и мне казалось, что только мои руки, которыми я упирался в стены, не дают им обрушиться
и похоронить меня под собой. Спотыкаясь, я попятился от двух стариков, затем бросился, не
разбирая дороги, прочь по темному туннелю. Внезапно чья-то рука схватила меня за плечо, и
я едва не вскрикнул от неожиданности.
– Куда ты так бежишь? – произнес Прабакер, посмеиваясь. – Нам сюда надо. По этому
проходу, и в нем надо ходить ногами с краю, потому что в середине очень, очень большая грязь.
Он стоял возле какой-то щели между двумя глухими стенами. Зубы и глаза его слабо
поблескивали, но позади него была кромешная тьма. Прабакер повернулся ко мне спиной, под-
тянул штаны и, расставив ноги и прижимая их к противоположным стенкам, стал продвигаться
вперед мелкими шажками. Он ожидал, что я пойду за ним, но я колебался. И лишь когда его
несуразная фигура исчезла в темноте, я тоже расставил ноги и потащился следом.
Было так темно, что я не видел Прабакера, хотя и слышал его шаги. Моя нога соскольз-
нула с края и тут же увязла в какой-то вязкой гадости. В нос мне ударила отвратительная вонь.
Теперь уж я стал старательно волочить ноги вплотную к стенкам. Внезапно что-то довольно
увесистое проскользнуло по земле, коснувшись моей ноги. Секунду спустя еще одно существо,
а затем и третье пробежали мимо, перекатываясь своими грузными телами по моим ногам.
– Прабу! – заорал я во весь голос, не зная, как далеко он ушел. – Тут, кроме нас, еще
кто-то есть!
– Еще кто-то?
– Да! Какие-то существа все время бегают и наступают мне на ноги! Они тяжелые!
– Здесь только крысы наступают на ноги, Лин. Никаких тяжелых существ здесь нет.
– Крысы?! Ты что, шутишь? Они же размером с бультерьеров! Ну уж и экскурсию ты
придумал, приятель!
– Крысы без проблем, Лин, – увещевал меня голос Прабакера из темноты. – Большие
крысы – дружественное племя, они не затевают неприятностей человеку. Если он сам не напа-
дает на них. Только одна вещь заставляет их кусаться, царапаться и выделывать тому подобное.
– И что же это за вещь, скажи на милость? – закричал я.
– Крик, баба. Они не любят, когда на них повышают голос.
– Надо же, какие гордые! – перешел я на хриплый шепот. – Но скажи, пожалуйста, долго
нам еще идти? Меня уже в дрожь бросает от этого чудного места.
Прабакер внезапно остановился, и я налетел на него, вдавив в какую-то дверь.
– Мы пришли, – прошептал он и стал стучать в дверь, произведя целую серию ударов с
паузами разной длины.
Послышался скрип отодвигаемого засова, и дверь распахнулась, ослепив нас неожиданно
ярким светом. Прабакер схватил меня за рукав и втащил внутрь:
– Скорее, Лин! Приводить с собой больших крыс не разрешается.

Г. Д. Робертс. «Шантарам»
58
Мы очутились в маленьком помещении с голыми стенами; освещалось оно прямоуголь-
ником шелковистого неба высоко над головой. Напротив были другие двери, через которые
откуда-то из глубины здания доносились голоса. Но открывший нам громила захлопнул вторую
дверь, прислонился к ней спиной и свирепо воззрился на нас, оскалив зубы. Прабакер сразу же
стал уговаривать его льстивым тоном, сопровождая речь успокоительными жестами. Громила
в ответ мотал головой, повторяя: «Нет, нет, нет».
Он высился перед нами как башня. Я стоял так близко к нему, что меня обдавало горя-
чим воздухом, вырывавшимся из его ноздрей с таким звуком, с каким ветер свищет в расщели-
нах между скалами на морском берегу. Волосы его были подстрижены очень коротко, откры-
вая взору огромные уши, помятые, как старые боксерские перчатки. Мышцы, заведовавшие
мимикой квадратного лица, были, казалось, мощнее, чем у обыкновенного человека на спине.
Грудь шириной с мои плечи с каждым вздохом вздымалась над громадным животом и вновь
опадала. Тонкие, как кинжальное лезвие, усики подчеркивали его свирепость, и он таращился
на меня с такой ничем не замутненной ненавистью, что я невольно взмолился про себя: «Гос-
поди, только не заставляй меня драться с ним».
Он поднял обе ладони, давая Прабакеру знак прекратить его вкрадчивую песнь. Руки
были огромные, настолько мозолистые и шишковатые, что ими вполне можно было счищать
присосавшихся к корпусу танкера моллюсков в сухом доке.
– Он говорит, что нам туда нельзя, – объяснил Прабакер.
– Ну что ж, – сказал я и с непринужденным видом взялся за ручку двери позади гиганта. –
По крайней мере, мы не можем упрекнуть себя в том, что не пытались.
– Нет, нет, Лин! – остановил меня Прабакер. – Мы должны договориться с ним.
Громила сложил руки на груди, при этом швы его рубашки цвета хаки тихо затрещали.
– Не думаю, что это продуктивная идея, – криво усмехнулся я.
– Очень продуктивная! – настаивал Прабакер. – Туристов сюда не пускают, как и на
другие человеческие рынки, но я сказал ему, что ты не такой турист, как все. Я сказал ему,
что ты выучил язык маратхи. Но он мне не верит, и только это наша проблема. Он не верит,
что иностранец может говорить на маратхи. Поэтому ты должен поговорить с ним, и тогда он
нас пустит.
– Но я знаю не больше двадцати слов на маратхи, Прабу.
– Двадцать слов не проблема, баба. Ты только начни и увидишь. Скажи ему, как тебя
зовут.
– Как меня зовут?
– Да, как я тебя учил. Не на хинди, а на маратхи. Скажи ему, давай…
– Хм… маза нао Лин ахей, – пробормотал я неуверенно. – Меня зовут Лин.
– Бапре! – вскричал неумолимый страж, выпучив глаза. – Боже всемогущий!
Приободрившись, я произнес еще несколько вызубренных фраз:
– Маза Деш Новая Зеландия ахей. Ата ме Колабала рахелла ахей. – (Я из Новой Зелан-
дии. Сейчас я живу в Колабе.)
– Кай гарам мадчуд! – воскликнул он, впервые улыбнувшись.
Буквально это выражение переводится «Какой пылкий извращенец!», но последнее слово
употребляется так часто в самых разных ситуациях, что означает, скорее, просто «мошенник».
Громила дружески схватил меня за плечи, едва не раздавив их.
Тут уж я выдал ему все, что знал на маратхи, начиная с самого первого предложения,
выученного мною у Прабакера, – «Мне ужасно нравится ваша страна» – и заканчивая прось-
бой, которую я часто произносил в столовых, хотя в этом укромном уголке она была, пожалуй,
не совсем к месту: «Пожалуйста, выключите вентилятор, чтобы я мог спокойно доесть суп».
– Теперь достаточно, баба, – проворковал Прабакер, ухмыляясь во весь рот.

Г. Д. Робертс. «Шантарам»
59
Я замолчал, и стражник разразился очень длинной и цветистой тирадой. Прабакер пере-
водил его слова, кивая и помогая себе красноречивыми жестами:
– Он говорит, что он полицейский в Бомбее и его зовут Винод.
– Он коп?!
– Да-да, Лин. Он полицейский коп.
– Значит, этот рынок находится в ведении полиции?
– Нет-нет. Это для него только побочная работа. Он говорит, что он очень, очень рад
познакомиться с тобой… Он говорит, что он впервые видит гору
36
, умеющего говорить на
маратхи… Он говорит, что некоторые иностранцы умеют говорить на хинди, но никакой из
них не говорит на маратхи… Он говорит, что маратхи его родной язык. Он родился в Пуне…
Он говорит, что в Пуне говорят на очень чистом маратхи и ты должен поехать туда и послушать
их… Он говорит, что он очень счастлив. Ты для него как родной сын… Он говорит, что ты
должен пойти к нему домой, поесть у него и познакомиться с его семьей… Он говорит, что
это будет стоить сто рупий…
– Что будет стоить сто рупий?
– Это плата за вход, Лин. Бакшиш. Сто рупий. Заплати ему.
– Да, конечно.
Я достал из кармана пачку банкнот, отсчитал сто рупий и протянул их церберу. Поли-
цейские отличаются удивительной ловкостью в обращении с денежными знаками и с таким
мастерством хватают их и прячут, что даже самые опытные мошенники, специализирующи-
еся на игре в скорлупки, завидуют им. Громила обеими руками пожал мою протянутую руку,
смахнул с груди воображаемые крошки, якобы оставшиеся после еды, и с хорошо отработан-
ным невинным видом почесал нос. Деньги при этом, естественно, исчезли. Он открыл дверь
и жестом пригласил нас в узкий коридор.
Пройдя с десяток шагов и сделав два крутых поворота, мы оказались в каком-то дво-
рике. Здесь были люди, сидевшие на грубых деревянных скамейках или стоявшие группами по
двое-трое. Среди них попадались арабы в свободных хлопчатобумажных одеждах и куфиях
37
.
Индийский мальчик переходил от одной группы к другой, разнося черный чай в высоких ста-
канах. Несколько мужчин посмотрели на нас с Прабакером с любопытством и нахмурились.
Когда Прабакер, сияя улыбкой, стал приветственно жестикулировать, они отвернулись, возоб-
новив прерванный разговор. Время от времени тот или иной из них бросал испытующий взгляд
на группу детей, сидевших на длинной скамье под изодранным полотняным навесом.
По сравнению с ярко освещенной передней каморкой здесь было сумрачно. Лишь кое-где
между натянутыми над головой обрывками холста проглядывало небо. Дворик был окружен
голыми стенами, выкрашенными в коричневый и пурпурный цвет. Немногочисленные окна,
как можно было видеть сквозь прорехи в холстине, были забиты досками. Этот дворик, похоже,
был не запланированной частью всего сооружения, а скорее каким-то архитектурным недо-
разумением, случайно появившимся в результате многочисленных перестроек окружающих
зданий, составляющих этот перенаселенный массив. Пол был устлан как попало керамиче-
скими плитками, взятыми из различных ванных комнат и кухонь. Помещение скудно осве-
щалось двумя голыми лампочками, напоминавшими какие-то странные фрукты, висящие на
засохшей лозе.
Мы пристроились в свободном уголке, взяли предложенный нам чай и какое-то время
цедили его в молчании. Затем Прабакер стал вполголоса рассказывать мне об этом месте, кото-
рое он называл человеческим рынком. Дети, сидевшие под изодранным навесом, были рабами.
Они прибыли сюда из разных штатов, спасаясь от циклона в Западной Бенгалии, от засухи в
36

жүктеу/скачать 0,98 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: