Доннер
хорошо относился к тебе, и все эти годы у тебя
была крыша над головой. Просто удар
оказался для тебя слишком сильным.
– Я все прекрасно понимаю, но от этого не легче. У меня нет больше сил сидеть одному в
своей комнате. Я бесцельно брожу по улицам, пока не заблужусь… и обнаруживаю, что
вернулся к пекарне. А вчера вечером я прошагал от Вашингтон-сквер до Центрального парка и
уснул там. Какого черта мне нужно? Чего я ищу?
Чем больше я говорил, тем грустнее становилась Алиса.
– Чарли, а я… могу я тебе чем-нибудь помочь?
– Не знаю… Я как зверь, которого выпустили из чудесной безопасной клетки.
Она села рядом со мной.
– Тебя толкают вперед слишком ревностно. Ты не знаешь, как жить дальше. Хочешь стать
взрослым, а внутри остаешься маленьким мальчиком. Ты один, и тебе страшно.
Алиса положила
мою голову себе на плечо, и в эту секунду я понял, что нужен ей. Как и
она мне.
– Чарли, – прошептала она, – о чем бы ты не думал… не бойся меня.
…Однажды, разнося заказы, Чарли едва не хлопнулся в обморок, когда женщина средних
лет, только что из ванной,
решила развлечься тем, что распахнула перед ним халат. Ты видел
раньше голую женщину? Знаешь, что нужно делать? Чарли так смешался и так жалобно
застонал, что она перепугалась, туго запахнула халат, дала ему четвертак и приказала забыть
все, что он видел. Я только проверяла тебя… чтобы посмотреть, хороший ли ты мальчик.
– Я стараюсь
быть хорошим мальчиком, – ответил ей Чарли, – и никогда не смотрю на
женщин, потому что мама всегда била меня за это…
Вот мать Чарли, зашедшаяся в крике, с ремнем в руке, и отец, пытающийся удержать ее.
– Хватит, Роза! Ты убьешь его! Уйди! – Мать рвется из его рук, чтобы еще раз ударить
извивающегося на полу сына.
– Ты только посмотри на него! – кричит Роза. – Он не может научиться читать и писать, но
умеет подглядывать за девочками! Я выбью из него эту грязь!
– Он не виноват, что у него эрекция. Это нормально. Он же ничего не сделал.
– Ему даже думать нельзя о девочках! К сестре приходит подруга, а ему лезут в
голову
грязные мысли! Я проучу его на всю жизнь! Слышишь? Только прикоснись к какой-нибудь
девочке, и я засажу тебя в клетку, как животное, навсегда! Ты слышишь меня?..
Да, я слышу тебя, мамочка. А может быть, я уже свободен? Может, страх и тошнота уже не
море, в котором тонут, а всего лишь лужа, криво отражающая прошлое? Я свободен?
Наверно, я не поддался бы панике, если бы смог прикоснуться к Алисе чуть пораньше,
прежде чей прошлое поглотило меня… прежде чем я
вспомнил … Я успел сказать: – Ты сама…
сама… Обними меня!..
Прежде чем я осознал, что происходит, Алиса уже целовала и прижимала меня к себе так
крепко, как никто раньше. Но в это самое мгновение, единственное в моей жизни, все началось
снова – шум в ушах, холод, тошнота. Я отвернулся.
Алиса стала успокаивать меня, говорить,
что это не имеет значения, что мне не в чем
винить себя. От стыда я заплакал. Так, плача, я и уснул в ее объятиях, а приснились мне бравый
рыцарь и розовощекая дева. Только во сне не он, а она держала в руке поднятый меч.