НАКАЗАНИЕ БОЛЕЕ СУРОВОЕ, ЧЕМ СМЕРТЬ, ВОЗЛОЖЕННОЕ

жаркое,  из-за  этой  занавеси  вышла  женщина — самая  красивая  женщина,  какую  только  можно 
увидать на свете. Но волосы ее были острижены, а сама она была одета в черное, как одеваются 
немки. После  этого  хозяин  с упомянутым  Бернажем  вымыли  руки,  принесли  воды  этой  даме, и  она 
вымыла руки и села в конце стола, не вымолвив ни слова; и с нею тоже никто не обмолвился словом. 
Сеньор  Бернаж  внимательно  рассмотрел  ее,  и  показалось  ему,  что  это  одна  из  самых  прекрасных 
дам, когда-либо им виденных, хотя она была бледна лицом и вид ее был печален. Когда она немного 
поела и попросила попить, слуга подал ей питье в необыкновенном сосуде — это был череп человека, 
и отверстия в нем были заделаны серебром; прекрасная дама отпила из него два или три раза. Когда 
она поужинала и вымыла руки, она сделала реверанс хозяину дома и вернулась обратно за занавесь, не 
вымолвив  ни  слова.  Бернаж  был  столь  поражен  увиденным,  что  стал  задумчив  и  печален.  Хозяин 
замка  заметил  это  и  рассказал  следующее. «Я  вижу,  что  вы  весьма  удивлены  тем,  что  увидели  за 
столом. Но, видя честность, которую я встретил с вашей стороны, не хочу таить от вас, что тут 
произошло,  чтобы  вы  не  подумали,  что  подобная  во  мне  жестокость  не  имеет  глубоких  причин. 
Дама, которую вы видели, — это моя жена, которую я возлюбил больше, чем когда-либо муж любил 
свою  жену, — настолько,  что  я  женился  на  ней,  позабыв  всякий  страх,  так  что  привез  ее  сюда 
против воли ее родителей. Она выказывала мне столько знаков любви, что я поставил бы на карту 
десять тысяч жизней, чтобы ввести ее в свой дом для ее и моего удовольствия, и мы жили в таком 
мире и согласии, что я считал себя самым счастливым мужем среди христиан. Но во время одного 
путешествия,  которое  мне  пришлось  совершить,  она  настолько  забыла  о  своей  чести,  разуме  и 
любви ко мне, что полюбила одного молодого дворянина, которого я выкормил в своем доме; и тогда 
после моего возвращения подозрение вкралось в мою душу. Но любовь моя к ней была так велика, что 
я не мог противостоять ей, пока случай не раскрыл мне глаза и я не увидел того, чего боялся пуще 
смерти. Поэтому любовь, которую я к ней имел, обратилась в ярость и отчаяние, и я дошел до того, 
что  однажды,  притворясь,  что  ухожу  из  дома,  спрятался  в  комнате,  где  она  живет  ныне  и  куда 
вскоре  после  моего  мнимого  отбытия  она  вошла  и  пригласила  войти  того  молодого  повесу,  и  он 
вошел  с  чрезмерной  вольностью,  с  какою  входили  туда  лишь  я  и  она.  Но  когда  я  увидел,  что  он 
вознамерился залезть на кровать подле нее, я выскочил, схватил его под мышки и убил; а поскольку 
преступление моей жены, казалось мне, столь велико, что смерти было бы недостаточно, чтобы ее 
наказать, я назначил ей кару, которая, я думаю, ей тягостнее, чем смерть: я запер ее в комнате, где 
она  уединялась  для  величайших  своих  наслаждений,  вместе  с  останками  того,  кого  она  любила 
больше  меня,  и  поместил  в  шкаф  все  кости  ее  друга,  подобно  тому  как  украшают  комнаты 
драгоценными  вещами.  И,  наконец,  чтобы  она  не  потеряла  о  нем  память,  когда  она  пьет  и  ест  за 
столом  передо  мной,  вместо  кубка  ей  подают  череп  этого  негодяя;  таким  образом,  она  видит 
живым человека, которого сама сделала своим врагом, и мертвого от любви к ней друга, чью дружбу 
она  предпочла  моей.  Так  что  за  обедом  и  ужином  она  видит  две  самые  неприятные  для  нее  вещи: 
живого врага и мертвого друга, и все из-за своего греха. В условиях проживания я ей выделяю такое 
же содержание, как и себе самому, единственное — она ходит остриженной, ибо красота волос не 
подобает прелюбодеянию и не прикрывает бесстыдства; поэтому ей стригут голову, показывая тем 
самым, что она потеряла честь, целомудрие и стыдливость. Если вы хотите ее повидать, я вас туда 
проведу». Бернаж с охотою согласился, и оба они спустились вниз и там нашли ее в очень красивой 
комнате, сидящую в одиночестве у огня. Хозяин замка отдернул занавеску перед большим шкапом, и 
там были подвешены кости мертвеца. Бернажу очень захотелось поговорить с прекрасной дамой, но 
он  не  посмел,  боясь  мужа.  Однако  тот,  подметив  это,  молвил  ему: «Если  вы  желаете  ей  что-то 
сказать, вы увидите, какие речи она держит». Бернаж обратился к ней с такими словами: «Мадам, 
если ваше терпение равновелико вашему мучению, я почту вас самой счастливой женщиной мира». 
Прекрасная  дама  со  слезами  на  глазах  и  величайшим  смирением  ответила: «Месье,  я  признаю,  что 
моя вина была столь велика, что вся боль наказания, возложенного на меня хозяином дома (ибо я не 
осмеливаюсь  называть  его  моим  мужем),  ничто  для  меня  по  сравнению  с  раскаянием  при  мысли  о 
том,  как  я  его  обидела».  И,  вымолвя  это,  она  горько  заплакала.  Тут  хозяин  замка  взял  Бернажа  за 
руку и увел его. На следующее утро Бернаж отправился выполнять поручение, данное ему королем. 
Однако  же,  прощаясь  с  благородным  господином,  он  не  удержался  от  таких  слов: «Месье,  мое 
расположение  к  вам,  честь  и  добрый  прием,  оказанные  мне  в  вашем  доме,  побуждают  меня  вам 
сказать,  что,  мне  кажется,  видя  великое  раскаяние  вашей  бедной  жены,  вы  должны  быть  к  ней 
милосердны; а поскольку вы молоды и у вас нет детей, было бы весьма жаль потерять такой дом, 
как ваш, оставив его в наследство людям, которые вас, быть может, вовсе не любят». Благородный 
господин, уже решивший никогда больше не вести беседы со своей женой, при этих словах сеньора 
Бернажа глубоко задумался и наконец, понял, что тот прав, и пообещал ему, что если жена и далее 
 
95

будет  неизменно  пребывать  в  таком  же  смирении,  он  возымеет  к  ней  некоторую  жалость.  После 
чего Бернаж отправился исполнять свое поручение, а когда он вернулся к королю, своему господину, и 
поведал  ему  эту  историю,  принц  подтвердил,  что  так  все  и  есть  на  самом  деле.  Между  прочим, 
описав красоту прекрасной дамы, принц послал своего художника по имени Жан де Пари, чтобы тот 
живо  передал  ее  облик;  и  художник  сделал  это с согласия  ее  мужа, который  из-за желания  иметь 
детей  и  жалости  к  жене,  переносившей  наказание  в  таком  глубоком  уничижении,  снова  взял  ее  к 
себе, и с тех пор у них было много прекрасных детей. 
 
Маргарита Наваррская, «Гептамерон», новелла 32 
 
[Перевод М. С. Фанченко] 

жүктеу/скачать 1,83 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: