И невозможное возможно Следующая история — кульминация этой главы. Я хочу представить Вам одного из самых необычных людей. Впервые я увидел его через несколько минут после рождения. Он был без ушей и, по мнению доктора, был обречен на пожизненную глухоту и немоту.
Я оспорил точку зрения доктора — я имел на это право, потому что был отцом ребенка. У меня тоже созрело мнение, но я его высказал молчаливо, в тишине моего сердца.
Я сказал себе: мой сын будет слышать и говорить. Как? Я был уверен, что есть какой-нибудь способ, и знал, что найду его. Вспомнились слова бессмертного Эмерсона: «Весь мир устроен так, что научает вере. И надо подчиниться и жить своей судьбой и напряженно ждать сквозь годы и потери, когда Господь людей заговорит с тобой».
Слово Господа? Желание! Ведь больше всего на свете я хотел, чтобы мой мальчик не был глухонемым. От этого желания я никогда не отступал.
Но что я мог поделать? Мне надо было внушить сыну то же желание — найти пути и средства вживления в его мозг слуха без помощи ушей.
Я решил: как только ребенок подрастет достаточно для того, чтобы общаться, я столь необратимо заряжу его сознание желанием слышать, что природе придется пойти навстречу.
Я никому не сказал о том, что думал и что решил. Но каждый день я повторял клятву: мой мальчик не должен быть глухонемым.
По мере того как сын рос и стал обращать внимание на окружающий мир, мы заметили, что слух в слабой степени у него все же есть. И хотя, когда подошел возраст, в котором другие дети начинают говорить, он не делал к этому никаких попыток, мы по его поведению могли понять, что ребенок различает некоторые звуки. Это мы и хотели узнать!
Я был убежден, что, если он слышит, даже слабо, можно развивать слуховые способности. Затем произошло нечто, придавшее мне надежду. И это нечто явилось с совсем неожиданной стороны.
Эврика! Мы купили фонограф. Когда ребенок впервые услышал музыку, он пришел в экстаз и быстро завладел аппаратом. Однажды он прокручивал пластинку в течение двух часов подряд, плотно сжав зубами край трубы фонографа. Мы не поняли важности этой выработанной им самим привычки, пока не узнали о звуковой проводимости костей.
Вскоре после этого я обнаружил, что он слышит вполне отчетливо, если я говорю, касаясь губами косточки у основания черепа.
Убедившись, что он различает голоса, я немедленно стал внушать ему желание слышать и говорить. Когда же я увидел, что мальчику нравятся сказки перед сном, то стал сочинять истории, которые могли бы сформировать в нем самоуверенность, развить воображение и твердое желание слышать и быть нормальным.
Была одна история, которую я рассказывал особенно часто, всякий раз добавляя новые краски и сюжетные повороты. Смысл ее сводился к тому, что его увечье было не недостатком, а достоянием огромной ценности. Несмотря на всю мою философию, согласно которой любое несчастье несет в себе семя равновеликого преимущества, я (должен честно в этом признаться) не имел ни малейшего представления, какая такая ценность может быть заключена в его увечье.