Байланысты: Гарбовский Н.К. - Теория перевода (2007)
«Я теперь председатель, и сколько ни накраду — все, все на женское тело, на раковые шейки, на "Абрау-Дюрсо"». В одном из многочисленных переводов на английский язык этого произведения Булгакова читаем: «Now I'm Chairman and however much I steal it all goes on the female body, on chocolates, on Crimean champagne»1. Раковые шейки оказываются в английском варианте шоколодными конфетами. Переводчик ошибочно ассоциировал понятие раковые шейки с названием хорошо известных
1 Перевод — Avril Pyman. 232
русских конфет. Но карамель, коей являются «Раковые шейки», показалась ему слишком убогой для данной сцены и он превратил карамельные конфеты в шоколадные, что более соответствовало его представлениям о роскоши и шике в России 20-х гг. Так раковые шейки, изысканное блюдо и для России начала XXI в., превратились в переводе в шоколадные конфеты.
Но существует и еще одна картина мира, т.е. отраженная реальность, с которой взаимодействует перевод, — это картина мира получателя переводного текста, точнее, представление переводчика об этой картине. Мы помним из опыта предшественников, что именно сомнения переводчика в том, что реальная действительность, описываемая в текстах оригинала, хорошо известна читателю, заставляли его прибегать к преобразованиям разного рода. Жак Амио использовал добавления, другие переводчики просто выбрасывали описания тех фрагментов действительности, которые, по их мнению, могли быть непонятны воображаемому читателю, а также использовали для передачи этой реальности более обобщенные понятия или подменяли описание чужих объектов описаниями более знакомых, своих для переводящей культуры.
Вернемся к примеру из Булгакова. Мы видим, что предмет реальной действительности Советской России 20-х гг. шампанское «Абрау-Дюрсо» в английской версии превращается в крымское шампанское. Переводчик делает здесь еще одну фактологическую ошибку (ошибку в описании реальной действительности), так как поселок Абрау-Дюрсо, знаменитый своими шампанскими и белыми винами, расположен не в Крыму, а в Краснодарском крае, недалеко от Новороссийска. Но для нас важнее другое. Переводчик уверен, что имя собственное Абрау-Дюрсо ничего не скажет английскому читателю, поэтому он заменил понятие о конкретном классе предметов понятием о более общем классе. Автор другого перевода, не взявший на себя смелость утверждать, что Абрау-Дюрсо — это крымское шампанское, поднимается еще выше по ступеням обобщения: «I'vemadegoodnowandallImakeingraftgoesonwomen, lobsterandchampagne»^. Такой же модели придерживается и автор итальянской версии: «Oggi sono presidente, e tutto quel che rubo voglio spendermelo in donne, gamberetti e champagne». Французский переводчик идет, казалось бы, по пути еше более обобщенного представления действительности. У него Абрау-Дюрсо превращается в хорошее вино — le bon vin. Француз не может назвать шампанским вино, произведенное не в Шампани. Но он дает оценочную характеристику напитку — «хорошее», т.е. до-
П еревод — Michael Glenny Collins.
233
рогое вино. Это позволяет ему описать чужую реальность достаточно точно с учетом ожиданий французских читателей, их способности составить представление о чужой для них реальности.
Таким образом, окружающая действительность оказывается в тесном и многообразном взаимодействии с переводом как системным процессом.