Матео. –
Последние несколько месяцев
были чистым мучением. Я уже безо всяких звонков чувствовал, что
жизнь моя на исходе. Бывали дни, когда я уверял себя, что смогу
доказать погрешимость Отдела Смерти и спрыгнуть в реку вместе с
великом. Но кроме страха я сейчас испытываю огромную злость, ведь
у меня в жизни уже столького не будет. Времени… И всего прочего, к
примеру…
– Ты же не собираешься прикончить себя сегодня, так? –
спрашивает Матео.
– Сам себя я не трону, обещаю. Не хочу, чтобы все заканчивалось.
Только, пожалуйста, прошу, не умирай раньше меня. Я не хочу этого
видеть.
– Только если пообещаешь мне то же самое.
– Мы не можем пообещать это оба.
– Тогда я обещать не стану, – пожимает плечами Матео. – Я не хочу,
чтобы ты видел, как я умру, но и смотреть, как умираешь ты, я тоже не
хочу.
– Ужас какой. Ты действительно готов прослыть Обреченным,
который отказал другому Обреченному в его предсмертном желании?
– Я не стану обещать, что заставлю себя смотреть, как ты
умираешь. Ты мой Последний друг, это меня уничтожит.
– Ты не заслуживаешь смерти, Матео.
– Думаю, никто ее не заслуживает.
– Кроме серийных убийц, да?
Он не отвечает, наверняка думая, что мне его ответ не понравится.
Но если так, то я тем более прав: Матео не заслуживает смерти.
Гандбольный мяч с отскока летит к нам, и Матео подрывается его
поймать. Следом уже бежит один из игроков, но Матео его опережает
и бросает ему мяч.
– Спасибо, – отвечает парень.
Он очень бледен, как будто почти никогда не выходит из дома.
Какую дерьмовую ненастную погодку он выбрал для того, чтобы
погонять мяч. Ему, кажется, лет девятнадцать-двадцать, но не
исключено, что он и нашего возраста.
– Не за что, – говорит Матео.
Паренек собирается было уйти, как вдруг замечает мой велосипед.
– Класс! Это же
Trek
?
– Да. Покупал для соревнований на пересеченной местности. У
тебя такой же?
– Мой сломался. Тормоза стали отказывать, и крепление на сиденье
слетело. Куплю себе новый, когда найду работу, за которую платят
больше восьми баксов в час.
– Возьми мой, – говорю я. Я могу это сделать. Я иду к своему
велику, который однажды провез меня через адскую гонку и помогал
добраться всюду, куда я только хотел, и качу его навстречу этому
парнишке. – Сегодня твой счастливый день, серьезно. Мой друг не
хочет, чтобы я на нем ездил, так что можешь забирать.
– Ты серьезно?
– Уверен? – спрашивает Матео.
Я киваю.
– Он твой, – говорю я парню. – Попробуй прокатись. Я все равно
скоро перееду и взять его с собой не смогу.
Парень перебрасывает мяч друзьям, которые все это время зовут
его вернуться в игру. Он садится на велик и переключает скорости.
– Погоди. Ты же его ни у кого не спер?
– Не-а.
– Или он неисправный? Ты не поэтому от него отказываешься?
– Он исправен. Слушай, он тебе нужен или нет?
– Да-да, все норм. Может, я тебе хоть сколько-то заплачу?
Я качаю головой.
– Все норм, – эхом отзываюсь я.
Матео отдает парню шлем, но он не сразу его надевает и уезжает к
своим друзьям. Я достаю телефон и несколько раз щелкаю, как он едет
на моем велике, привстав на педалях спиной ко мне, а его друзья на
фоне играют в гандбол. Это шикарный портрет детей – немного
старше меня, но все же детей, не цепляйтесь к словам, – слишком
молодых, чтобы беспокоиться о такой хрени, как предупреждение
Отдела Смерти. Они знают, что их день закончится так же, как обычно.
– Хороший ход, – говорит Матео.
– Я успел прокатиться в последний раз. Я доволен. – Я делаю и
другие фотографии: игра в гандбол в самом разгаре, турники, на
которых мы играли в Гладиатора, высокая желтая горка, качели. –
Пойдем.
Я едва не возвращаюсь за великом, но потом вспоминаю, что
только что его отдал. Мне становится легче, как будто у моей тени
закончился рабочий день и она ушла прочь, показав рукой знак мира.
Матео идет за мной к качелям.
– Ты говорил, что приходил сюда с папой, да? Называть облака и
все такое? Давай покачаемся.
Матео садится на качели, хватается за цепи мертвой хваткой (я-то
знаю), делает несколько шагов назад – и летит вперед. Кажется, что
ногами он может повалить здание. Я фотографирую его, а потом
сажусь на соседние качели, зажав цепи локтями, и умудряюсь сделать
еще несколько фотографий. Риск и для меня, и для телефона (да знаю,
знаю), но после четырех смазанных кадров пятый получается четким.
Матео показывает пальцем на темные дождевые облака, и меня до
печенок пронзает ощущение, что я проживаю этот момент с человеком,
который совсем не заслуживает смерти.
Скоро снова пойдет дождь, но сейчас мы качаемся туда-сюда, и мне
интересно, думает ли Матео о том, что если мы, два Обреченных,
качаемся на качелях друг рядом с другом, то вся конструкция может
рухнуть и убить нас? А может, мы раскачаемся до таких высот, что
буквально вылетим с сидений и умрем при падении? Но я чувствую
себя в безопасности.
Мы замедляемся, и я кричу Матео:
– Плутонцы развеют мой прах в этом парке.
– Место твоих перемен! – кричит Матео, и качели уносят его
назад. – А сегодня есть какие-то перемены? Кроме очевидных?
– Да!
– И какие же?
Я улыбаюсь ему, и наши качели останавливаются.
– Я отдал свой велосипед. – Я знаю, о чем он на самом деле
спрашивает, но не клюю на его наживку. Он должен сам сделать
первый шаг, я не могу украсть такой момент, слишком он важен. Матео
встает, а я продолжаю сидеть на качелях. – Странно думать, что я в
последний раз оказался в этом парке. Во плоти, с бьющимся сердцем.
Матео оглядывается. Он тоже тут в последний раз.
– Ты когда-нибудь слышал о том, как Обреченные превращаются в
деревья? Знаю, звучит как сказка. Но организация «Живая урна» дает
возможность поместить прах человека в биоразлагаемый контейнер,
внутрь которого кладут древесное семечко. Оно вбирает в себя
питательные вещества из праха или типа того. Я сначала думал, это
фантастика. Но нет. Наука.
– И, может быть, тогда мой прах не будет развеян по земле, на
которую гадят собаки, а я продолжу жить в виде дерева?
– Да. И другие подростки будут вырезать в твоей коре сердечки, а
ты сможешь производить кислород. Людям нравится дышать, –
говорит Матео.
Начинает моросить; я встаю с качелей, и за спиной лязгают цепи.
– Пойдем куда-нибудь, где посуше, чудо в перьях.
Вернуться в обличии дерева было бы прикольно, тогда я как будто
снова провел бы детство в парке Алтеа. Но вслух я об этом не говорю,
потому что, блин, нельзя расхаживать по городу, рассказывать кому ни
попадя, что ты хочешь быть деревом, и ожидать, что тебя воспримут
всерьез.
Достарыңызбен бөлісу: |