Федор Михайлович Достоевский
жүктеу/скачать 20,03 Kb.
|
Патография
- Бұл бет үшін навигация:
- Достоевский
|
Патография Федор Михайлович Достоевский Другой аргумент, выдвигаемый против патографий, заключается в том, что неправильно основывать медицинский диагноз на литературных текстах. Литературное произведение, имеющее свои законы организации, недопустимо рассматривать как симптом. Роман, стихотворение или картину нельзя превратить в нарратив, подобный тексту клинической беседы. В своей книге о поэтике Достоевского М.М. Бахтин утверждал, что произведения Достоевского нельзя рассматривать как прямое выражение взглядов писателя. Его романы – не «идеологические», а «диалогические», где получают равное отражение не только авторская, но и другие точки зрения [Бахтин 1979]. И если литературное произведение нельзя считать прямым выражением даже осознанных взглядов автора, то совсем уж непозволительно искать в нем проявлений болезни. Психиатр же рассматривает произведение только в одной плоскости, игнорируя его жизнь как литературного явления и не интересуясь широким литературным, историческим и культурным контекстом написания произведения. Поэтому медицинский анализ литературного текста – заведомо редукционистский, он превращает литературу в продукт болезни, «эпифеномен, нечто такое, что может быть понято только с помощью научной медицины» Достоевский Как известно, находящийся в зените своего влияния критик Н.К. Михайловский отозвался на появление романа Ф.М. Достоевского «Бесы» большой статьей. Отмечая, что любимые герои Достоевского «держатся на границе ума и безумия», критик называл писателя «блестящим психиатрическим талантом» [Михайловский 1995, 50-52]. Как известно, народник Михайловский был чрезвычайно разочарован переходом бывшего петрашевца и мученика за свободу Достоевского во враждебный лагерь. В «Бесах» он, как и многие другие, увидел пасквиль на революционную интеллигенцию, и своей статьей стремился противодействовать вредному, по его мнению, влиянию романа. Ссылки Михайловского на психиатрию были поэтому далеко не комплиментом и, вместе с намеком на собственную болезнь Достоевского, служили цели дискредитировать его идеи. Прошел лишь год со смерти писателя, и Михайловский опубликовал новое критическое исследование, в котором развивал психиатрическую тему. Он заявил о том, что в основе интереса Достоевского к «униженным и оскорбленным» лежит не гуманизм, а нечто противоположное – болезненная страсть сродни садистскому наслаждению при виде несчастий ближнего. Никто в русской литературе, считал Михайловский, до Достоевского не вдавался в такое детальное описание чувств волка, пожирающего овцу, – иными словами, не анализировал так скрупулезно презрение и жестокость. Критик теперь получил возможность уточнить свое определение таланта Достоевского, назвав его не просто «психиатрическим», а «жестоким» [Михайловский 1989]. Заключать от произведения к характеру автора отвечало традиции русской критики судить о личности писателя по его произведениям. Эта традиция – помещать произведение в биографическую плоскость и предъявлять моральные требования к писателю – оказалась на руку психиатрам. В 1880-е гг. в России психиатрическая профессия переживала период институционализации: учреждалить университетские кафедры, писались учебники, возникали журналы [Юдин 1951]. Участие в общественных дискуссиях вокруг столь политически важных тем, как консерватизм Достоевского, могло значительно поднять авторитет нарождающейся профессии. Психиатры взялись легитимизировать мнение критиков и с помощью своей науки подтвердить предполагаемую связь между так называемой наклонностью Достоевского к изображению душевной ненормальности и собственной его болезнью. Первый шаг в этом направлении сделал врач полицейского приемного покоя в Петербурге, В.Ф. Чиж (1855-1922). Через два года после выхода статьи Михайловского о «жестоком таланте» он издал собственную работу под названием «Достоевский как психопатолог» (журнальная версия появилась в 1884, отдельным изданием работа вышла в 1885 г.; об этой книге см. также: [Rice 1985, 200-210]). «Объективным» тоном доктора медицины Чиж повторил то, о чем уже писал Михайловский: работы Достоевского – это почти законченное руководство по психопатологии, с наредкость верными изображениями душевной болезни. Исключение он сделал только для «Бесов». Как и Михайловский, видевший в романе карикатуру на революционеров, Чиж нашел основных персонажей романа «искусственными», а их странности преувеличенными. Как известно, левая критика враждебно встретила попытки Достоевского создать образ «консервативного» положительного героя – князя Мышкина в «Идиоте» и Алеши в «Братьях Карамазовых». Последователь Михайловского, М.А. Антонович считал личность Алеши чрезвычайно «бледной, неестественной, и непонятной», пустой «фантазией» автора (цит. по: [Mathewson 1975, 20]). Подобным же образом Чиж нашел «чрезмерно идеализированным» князя Мышкина, а Алешу Карамазова – больным, слабым и податливым как воск в руках других людей. Как – восклицал Чиж – может служить положительным героем человек, который даже в юные годы абсолютно чужд и общественной, и научной деятельности! В целом, однако, он отнесся к роману положительно, назвав его «эпической картиной душевно-больной семьи … с чертами дегенерации» [Чиж 1885, 93, 113]. Следуя Чижу, невропатолог В.А. Муратов (1865-1916), посвятил «Братьям Карамазовым» статью, в которой назвал роман каталогом «дегенеративных типов» [Общество 1901, 212]. В заключении книги Чиж обратился к вопросу о том, что именно было источником психиатрический прозрений писателя. Не подозревая, что тот хорошо знал современную ему психиатрическую литературу, Чиж решил, что «многое в болезненных состояниях души уяснила Достоевскому и его собственная болезнь». Он упомянул как об известном факте о том, что Достоевский страдал галлюцинациями и что у него была эпилепсия. Правда, на этот счет Чиж предпочел много не говорить – за отсутствием медицинских свидетельств, а также из уважения к «личности и страданиям» Достоевского, которое, как он считал, должен выказывать «даже врач» [Чиж 1885, 120]. (Как показал историк Дж. Райс, Достоевский читал книги по психиатрии, которые он брал у своего врача С.Д. Яновского [Rice 1985, 109]. Человек скорее консервативно, чем либерально настроенный, Чиж вряд ли симпатизировал народникам во главе с Михайловским и был скорее почитателем, чем критиком Достоевского. Неудивительно, что радикальный лагерь встретил книгу Чижа негативно. Один из рецензентов осудил автора за «слепое доверие» к способностям Достоевского-психиатра и повторил мысль Михайловского о том, интерес писателя к патологии коренился прежде всего в его болезни (цит. по: [Rice 1985, 210]). Тем не менее недовольство рецензента вряд ли было оправданно: сознательно или нет, книга Чижа воспроизводила все ставшие к тому времени клише радикальной критики. После ее публикации сторонники Михайловского неожиданно получили подкрепление в лице представителя науки. Тогда как Чиж только намекнул на возможность написания в будущем патографии Достоевского, психолог и литературовед Д.Н. Овсянико-Куликовский открыто призывал исследовать «душевный разлад» писателя. Ссылаясь на Чижа, он заявил, что подобное исследование раскрыло бы «интимную психологическую связь» между собственной патологией Достоевского, «жестокостью» его таланта и его религиозно-нравственными исканиями [Овсянико-Куликовский 1969, 238-239]. Князь-революционер П.А. Кропоткин в своей истории русской литературы также ссылался на психиатра – по-видимому, Чижа, – утверждая, что произведения Достоевского «неестественны» и полны персонажей, взятых прямо из желтого дома [Kropotkin 1915, 168-169]. Так вокруг Достоевского складывался замкнутый круг – психиатры следовали мнению критиков, а эти последние находили подтверждение своим идеям в патографиях. Так, по словам американского историка литературы Джозефа Франка, писатель превращался в полу-безумного гения, творящего свои романы из болезненных фантазий, кишащих на дне его больной души [Frank 1990, 153]. жүктеу/скачать 20,03 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|