Глава III Необходимость пропаганды

жүктеу/скачать 1,21 Mb.

бет	8/12
Дата	22.10.2023
өлшемі	1,21 Mb.
	#120590
түрі	Книга

1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 12

Байланысты:
Жак Эллюль - Феномен пропаганды (Gallicinium) - 2023

Необходимость пропаганды

Расхожее мнение приводит нас к мысли о том, что пропаганда – это злой умысел некоего злобного вождя, который, будучи властным и жестоким тираном, стремящимся любой ценой удержаться у власти, держит в узде свой народ, обманывая его и соблазняя обещаниями, которые и не собирается исполнять. Подразумевается, что в ее основе лежит волюнтаристское решение: то ли человек думает: «А не заняться ли мне пропагандой», то ли государство учреждает Министерство пропаганды, и с этого все и начинается. Население с этих пор воспринимается, как пассивная толпа, состоящая из людей, которыми можно манипулировать и использовать в своих целях. В этом в равной степени убеждены и те, кто думает, что управляет толпой, а также те, кто уверен, что эффективность пропаганды ничтожна мала, и человек может не поддаваться ее влиянию.

Согласно этой концепции в этой игре существуют два лагеря: с одной стороны – активный участник, пропагандист, с другой – пассивная сторона, толпа, масса, человек¹⁵⁸. Можно понять реакцию моралиста, ярого противника пропаганды: человек ни в чем не виноват, он – несчастная жертва, это пропагандист подтолкнул его к плохим поступкам. Все в порядке – человек оправдан, его ввели в заблуждение, он тут ни при чем. Нацист или коммунист – они невинные жертвы, не надо их обвинять, напротив, необходимо их освободить от тлетворного влияния пропагандиста, вырвать из психологических оков, вновь приучить мыслить самостоятельно, а может быть даже попросить их сказать всю правду. В любом случае пропагандируемый воспринимается как несчастный человек, не имеющий ни сил, ни средств, чтобы защититься от зловредного пропагандиста, который как хищная птица кружит над ним, клюет и пьет его кровушку. Однако вспомним об исследованиях по рекламе, разве там покупателя сравнивают с жертвой? А вот пропагандируемый никогда не несет ответственности за пропаганду, ведь она воспринимается как нечто, существующее вне его.
На мой взгляд, это совершенно неправильная точка зрения. Если внимательно посмотреть, что происходит сегодня в этой сфере, то стоит, по крайней мере, задаться таким вопросом: пропаганда в жизни общества теперь присутствует практически повсеместно. Психологический фактор в этом играет решающую роль (напомним, что он предполагает включенность индивидуума в жизнь сообщества и участие в совместной деятельности, а не только внешнее на него воздействие): уже недостаточно изложить на бумаге план проекта, разработать последовательность действий, выбрать политический метод, создать институты; нужно, чтобы каждый индивидуум принял в этом участие от всего сердца, по доброй воле, с радостью, получая искреннее удовлетворение от своего участия в общем деле: проект введения НДС стал успешным исключительно благодаря пропаганде. В период формирования Общего Рынка был создан специальный отдел по психологической подготовке к Общему Рынку (1958), так как было понятно, что без этого никак не обойтись, что создаваемые институты ничего не стоят сами по себе без поддержки со стороны общества. Североатлантический Союз также нуждается в пропаганде среди своих союзников: идея А. Де Гаспери в 1950‑е годы о том, чтобы учредить объединение демократических стран, что‑то вроде Демформа, в ответ на образование Коминформа – очень яркий тому пример. Создание организации Политическая война (Political Warfare) пришлось кстати, но этого недостаточно; можно сказать, что в 1959 г. экономический спад в бóльшей мере был обусловлен психологическими проблемами, чем техническими или экономическими трудностями¹⁵⁹: чтобы добиться успеха реформ и экономического подъема, необходимо было сначала убедить французскую публику в том, что ни о какой рецессии речь не идет, что бояться нечего: дело не только в методе самовнушения Эмиля Куэ, надо было добиться активного участия народа в подъеме экономики.
Все знают, что реновации в сельскохозяйственной отрасли без психологической подготовки идут очень туго. Сначала следует создать контору под названием «Служба популяризации», включить туда технический совет, а главное – агентов по психологической обработке по типу знаменитых агентов из Комитета США или консультантов, как в Скандинавских странах. Они действуют в двух направлениях: просвещают и убеждают. Разумеется, СССР обогнал всех в этом плане: там есть прекрасно организованная аграрная пропаганда: в период сбора урожая сотни миллионов специальных агентов объезжают деревни с целью привлечь на сбор сельскохозяйственной продукции, снимают кино и делают радиопередачи с агитационной целью, каждый день, как во время чемпионата мира по спорту, информируют население о трудовых победах. В этой кампании принимают участие местные СМИ, привлекаются Комсомол и транспортные компании. К этому можно добавить «Праздники урожая» с песнями и танцами на музыку фольклорного характера, а в конце – денежные компенсации и национальные награды победителям. Но не только в сельском хозяйстве пропаганда играет роль, она также действует и в рабочей среде. Весь мир знает, что творится в этом плане в СССР: знаменитые пятилетки, Стахановское движение и ему подобные. Лозунги типа «Производительность труда – дело рук Партии и народа» объясняют все¹⁶⁰. Тут важно, чтобы рабочие прониклись духом экономического роста, поняли, что в их руках – благополучие страны, участвовали в повышении производительности труда, соглашались с инновациями, сами придумывали рационализаторские предложения, участвовали в жизни Профсоюза, находили призвание в труде и т. д. К этому можно прийти путем психологического воздействия, с помощью правильно организованной пропаганды, проводимой долго и планомерно.
Пропаганда и среди военных играет важную роль. Отличный пример – немецкая армия: в современной немецкой армии каждый солдат точно знает, что именно он защищает, твердо убежден в том, что патриотизм – это готовность защищать не только границы своего отечества, но и идеологию своего государства (такие ценности как права и свободы немецкой нации так, как он их понимает, как с детства ему это внушили¹⁶¹). Посредством психологического внушения этих принципов в армии его приучают к личной дисциплине, воспитывают умение принимать решение, делать выбор. Обучить пользоваться военной техникой – теперь в современной армии этого мало. Все это – чистая пропаганда, в том числе и умение принимать решение, так как с того момента, как солдат убежден в том, что есть истинная правда, он примет решение «спонтанно», как бы самостоятельно, но именно то, которого от него ждут. Заметим, что пропаганда в гитлеровской армии всегда стремилась к тому же (в 1940 г. превосходным считался немецкий солдат, умеющий проявить инициативу).
Вот пример из другой области¹⁶²: перед очередной переписью населения в СССР (1959 г.) развернулась масштабная пропагандистская кампания, т. к. ее успех всегда зависит от двух факторов, во‑первых, необходимо добровольное участие в кампании всех граждан, иначе она может затянуться на продолжительное время, во‑вторых, для получения аутентичных результатов опроса нужно, чтобы они искренне отвечали на вопросы анкеты. Чтобы этого добиться, власти организовали кампанию по обработке общественного мнения: пропагандистскую работу вели в прессе, в общественных организациях, повсюду; пропагандисты разъехались по всей стране, чтобы объяснить гражданам, в каких целях проводится перепись, убедить их принять участие, разрушить предрассудки и рассеять подозрения.
Мы предоставили примеры из совершенно разных областей общественной жизни, чтобы доказать, что сфера применения пропаганды есть везде. Чтобы она оказалась полезна, надо, чтобы она отвечала потребностям. Примеры доказывают, и нам это также очевидно, что для власти верховной, как и на местах, пропаганда представляет собой необходимый инструмент, но даже если с помощью этого утверждения можно доказать, что пропаганда безвредна, нам все равно не удается выйти за рамки представления, сделанного в начале этой главы: власть активна, применяя пропагандистское оружие в своих целях, а масса инертна и беззащитна перед лицом пропаганды. Поэтому пойдем дальше и докажем: если пропаганда имеет успех среди массы населения, если достигает своих целей, значит каждый член этой массы нуждается в пропаганде. Нельзя заставить осла напиться, если он не испытывает жажды. Невозможно поймать в сети пропаганды того, кто не нуждается в том, что она ему предлагает. Пропагандируемый ни в коем случае не невинная жертва. Он сам идет навстречу пропагандистскому влиянию, он не просто к нему готов, он ищет в нем удовлетворения. Разумеется, на него оказывают влияние, конечно, им манипулируют, но его в полной мере можно считать соучастником пропаганды, даже если он делает это неумышленно, не отдавая себе отчета. Пропаганда не могла бы так прочно укорениться во всех сферах жизни, если бы не молчаливое согласие на то, и даже более того – потребность, идущая из глубины души каждого члена нашего современного технократического общества. Нет никакого злобного пропагандиста, мечтающего завладеть сознанием невинного гражданина. Есть гражданин, все существо которого требует пропаганды, а пропагандист просто отзывается на этот призыв. Не было бы никакого пропагандиста, если бы не жаждущий пропаганды потенциальный пропагандируемый. Вот почему так важно понимать, что пропаганда – это не произвольное желание какого‑то самодура от власти, это в прямом смысле слова социальное явление, уходящее корнями в потребности общества и отвечающее его ожиданиям. Таким образом, мы находим для наличия пропаганды двойное обоснование: исходящее от Власти и от пропагандируемого. Они взаимодополняют друг друга и с обеих сторон влияют на развитие пропаганды.

1. Зачем власти нужна пропаганда

Дилемма современного общества

Можно было бы просто сказать, что пропаганда нужна властям для вовлечения масс в политическую жизнь. Даже не будем говорить о демократии, так как это – всего лишь один из аспектов проблемы. Но следует различать: есть просто присутствие масс, а есть конкретное участие. В стране, где плотность населения мала, где очаги человеческих поселений разбросаны по территории вдали друг от друга, политическая жизнь, конечно, есть, но она – удел немногих групп, практически не связанных с жителями, которые в пространстве отдалены от принятия решений и от политической жизни, в таких странах и не формируется общественное мнение. Близкое расположение властей и населения в пространстве – очень важный фактор. Тиберий и Перикл, равно как Людовик XIV и Наполеон это знали, поэтому предпочитали жить вдали от народа и управлять государством в тишине и покое, понимая, что простой люд, даже не сознавая этого, но только благодаря близкому соседству, влияет на принятие решений. Когда народ рядом, политический сговор между королями или тайная дипломатия уже не так просто осуществимы, просто потому, что война престолов легко перетекает в массы, заражая их воинственным настроением. Присутствие масс стесняет политика, когда ему в той или иной степени необходимо вести тайную игру (просто невозможно себе представить, что политик может согласиться играть в открытую), то у него нет никакой возможности спрятаться от людей, у него нет «башни из слоновой кости», чтобы там спрятаться, он повсюду встречает толпы народа, которые следят за каждым его поступком¹⁶³. Все это – следствие возросшей плотности населения, политик везде встречается с народом, вследствие развития транспорта ему не спрятаться нигде, причем сельское население уже в такой же доступности, как и городские. Власть повсюду в контакте с народом, эти отношения Масс со своими правителями стали неотъемлемой частью политики. Люди знают своих руководителей в лицо благодаря прессе, телевидению и кино. Глава государства и прочие руководители, хотят ли они этого или нет, но должны общаться с народом. Простые люди так или иначе в курсе многих политических событий. Взаимодействие правящих кругов и народа происходит не потому, что так предписано правилами демократии, дабы привлечь Массы к управлению государством, а в силу демографических причин, из‑за увеличения плотности населения. Но если руководитель государства хочет вести свою игру в одиночестве, если у него есть, что скрывать от народа, он может воспользоваться только одним средством: подсунуть массам обманку. Он не может скрыться от Масс, но может натянуть между собой и Массами невидимый экран и проецировать на него придуманное изображение, а настоящую политику вести за этим экраном. Вне этой ситуации можно смело говорить о том, что правительство действует под контролем народа. Здесь я не предполагаю юридический контроль, просто имеет место тот факт, что люди интересуются политикой, обсуждают решения правительств, стараются быть в курсе политических новостей, что они готовы высказать свое мнение, на что имеют полное право и делают это, как умеют. В конце концов, что плохого в том, что Массы интересуются политикой¹⁶⁴. Кстати, это все еще представляет новое явление в обществе. Даже если люди не читают газеты от корки до корки, им все равно неприятно, когда они замечают цензуру, они готовы устроить скандал, если вдруг станет известно, что правительство что‑то скрывает, или если им кажется, что их недостаточно информируют. Массы уже научились выносить политическое суждение, благодаря воспитанию в демократическом духе они привыкли, что с ними консультируются по каким‑то важным вопросам относительно внутренней политики, им уже кажется нормальным получать разностороннюю информацию, возможно, это всего лишь привычка, но уже настолько укоренившаяся, что с этим уже ничего нельзя поделать, любая попытка ограничить народ в доступе к информации ведет к фрустрации и порождает чувство несправедливости.
Народ интересуется политикой, кто‑то поверхностно, кто‑то всерьез, по‑разному, но факт остается фактом. Кстати, есть простое и понятное объяснение, почему эта тема стала всем вдруг так интересна: дело в том, что именно в наши дни политические решения стали затрагивать все население.
В историческое время, если шла война, это касалось лишь небольшого количества солдат и фрагмента территории, где шли военные действия. А в наши дни все нация – солдаты, все страны втянуты в конфликт, всех это касается. Все теперь хотят высказать свое мнение по поводу обострения отношений, если они могут закончиться войной. То же касается и экономики: налоги с XVII практически везде выросли раз в десять (по крайней мере), налогоплательщик требует контроля над расходами правительства, все больших жертв требует и политика, поэтому каждому хочется принять участие в этой игре. Раз уж решения правительства могут меня коснуться, я хочу иметь возможность повлиять на эти решения.
Поэтому власть предержащие уже не могут игнорировать позицию масс, не могут держать народ в неведении, не могут принимать решения, не считаясь с его мнением. Вопрос, насколько это возможно. Считается нормальным явление, которое в народе принято называть «господствующее мнение».
Власть корнями исходит из этого явления. Она из него черпает силу. Она его выражает. Наполеон как‑то сказал (с тех пор эту фразу часто цитируют): «Сила основана на мнении. Что есть власть? Ничего, если у нее нет мнения». Демократия, если подходить к этому формально, представляет собой политическое выражение мнения масс. Кажется простым делом, если умные люди соберутся вместе и превратят мнение, отражающее точку зрения народа, в политическое решение. Кажется логичным и вполне законным, если правительство склоняется перед мнением народа и действует по его указке.
Увы! В реальности все не так просто и не так легко. Например, чем дальше, тем больше становится понятно, что голосование не отражает общественного мнения, невозможно четко сформулировать политическую точку зрения во время выборов. Известно также, что это общественное мнение, можно назвать также политической волей народа, очень непостоянно, далеко не всегда обоснованно, колеблется иногда по непонятным причинам. Все знают, что оно иррационально и может возникать или распадаться ни с того, ни с сего. Никто не считает, как бы ни хотелось свести все к упрощенной схеме, что оно представляет собой обобщенный вариант решения какой‑либо политической проблемы, составленный на основе обдуманного решения разумных людей. Электоральное большинство к общественному мнению также не имеет никакого отношения. Иррациональный характер, присущий формированию общественного мнения, существенно компрометирует идею его господства при демократии¹⁶⁵: так как она исходит из того, что человек – существо разумное, что он в состоянии сформулировать свой интерес, позицию и цели, а на самом деле пристальное изучение общественного мнения заставляет в этом усомниться. Человек, участвующий в формировании общественного мнения, естественно, обладает психологией массы, а значит, не способен надлежащим образом исполнять свои гражданские функции.
Отмеченные особенности приводят нас вот к такому выводу: с одной стороны правительство при управлении государством испытывает давление масс и вынуждено прислушиваться к общественному мнению, а с другой стороны нельзя назвать демократическим процесс формирования общественного мнения. Власть должна держать руку на пульсе общественного мнения¹⁶⁶, сейчас иначе нельзя. У современного государства есть много способов быть в курсе: изучение прессы, опросы населения, письма читателей, парламентская почта, синдикаты, партии, референдумы и многое другое для пристального изучения царящих в народе точек зрения по разным аспектам общественной жизни. Но остается фундаментальный вопрос: а должно ли в самом деле государство подчиняться, исполнять или хотя бы прислушиваться к гласу народа? Наш ответ будет радикальным: ни в коем случае, даже в демократическом государстве! С одной стороны, непредсказуемость и непостоянство общественного мнения, с другой – новые формы политической активности делают излишним подобное повиновение. Слишком оно переменчиво. В 1956 г. был такой случай: некое правительство задумало реформу. Проведенное исследование общественного мнения обнаружило положительное к ней отношение, правительство провело реформу, тут же общественное мнение развернулось в противоположенную сторону и обернулось против правительства. Власть никогда не должна на него рассчитывать.
Если принять во внимание быстроту, с которой оно может измениться, логично было бы предположить, что и политика должна была бы меняться так же быстро, а если учесть, что мнение формируется спонтанно и не всегда продиктована голосом разума, то можно представить, какую опасность могла бы таить в себе иррациональная политика. Не стоит сбрасывать со счетов, что общественное мнение – «мнение некомпетентных»¹⁶⁷, однако, не хотелось бы, чтобы политика основывалась на некомпетентных оценках.
Квази‑неспособность подчиняться общественному мнению сопровождается новыми формами политики, позволяющими властям и вовсе обойти его стороной: в частности, технические проекты. С каждым годом государственная власть все чаще нужна для решения технических и технологических задач. Для реализации предприятий, которые требуют миллиарды вложений и длятся годами, общественное мнение не нужно ни в начале, так как оно еще не может быть сформировано по этому вопросу, ни потом, так как стоит приступить к реализации очередного сложного технического проекта, как уже нет возможности его отменить. Когда решается политический вопрос о разработке нефтяных месторождений в Сахаре или утверждается план по электрификации, кого интересует общественное мнение по этому вопросу? То же наблюдаем, если определяется список по национализации предприятий (даже на фоне внешнего сопротивления от лица социалистов!). В большинстве случаев стратегические решения без учета общественного мнения касаются вопросов, связанных с новой политической проблематикой: этим проблемам не соответствуют никакие шаблонные стереотипы, существующие к этому моменту в общественном сознании. Поэтому‑то и нельзя ожидать быстрого ответа со стороны взволнованной общественности на новые вызовы современности: политическое решение нельзя откладывать и дожидаться, пока выкристаллизовывается позиция общества, пока интуитивно складываются новые мифы и окончательно формируется точка зрения народа. Решение властей в современном политическом мире опережает реакцию общественности. Даже если она уже сформирована, всем известно, насколько может оказаться катастрофической попытка ей следовать. Довольно обстоятельные исследования последнего времени показали, насколько разрушительными могут быть последствия, если во внешней политике подчиняться воле народа. Он не способен разрешить противоречия между моральными принципами и интересами государства с целью разработать внешнеполитический курс на долгие времена. По этой причине государство сталкивается с разрушительными последствиям во взаимоотношениях с миром: например, политика Рузвельта по отношению к СССР, политика Джонсона с его постоянными угрозами «нажать на кнопку» и т. д.¹⁶⁸ Общественное мнение представляет угрозу для внешней политики еще и потому, что наиболее решительно проявляется в период кризисов. Обычно общество в целом не слишком интересуется внешней политикой, не находя в ней ничего важного на фоне своих повседневных забот, мнения людей по ключевым проблемам современности часто противоречивы, отсюда – возможность для правительств вести отношения с другими странами в том ключе, в котором ему удобно. Но бывает так, что по разным причинам население вдруг возбуждается относительно какой‑либо острой темы, температура в обществе накаляется, люди находят точки соприкосновения и формируется общая позиция (например, во время недавнего решения о перевооружении Германии). Нужно ли в такой ситуации обращать на это внимание? Следует учесть, что позиция эта, хоть и ярко выражена, но спонтанна, касается отдельных людей в отдельных странах, не учитывает предшествующих договоренностей на высшем уровне и грозит их разрушением. Но постольку, поскольку она носит фрагментарный и дискретный характер, лучшим решением будет не обращать на нее внимания¹⁶⁹.
Таким образом, мы приходим к выводу, что даже в демократических странах, где у власти честное по отношению к своему электорату, уважаемое и добропорядочное правительство, общественное мнение не играет никакой роли в политических вопросах. Тем не менее, власть, как бы она к этому не стремилась, не может его полностью игнорировать. Мы уже говорили о политических интересах массового общества и о его взаимоотношениях с властными структурами. Как быть?
Есть лишь одно решение: раз уж власть не может прислушиваться к мнению общества, значит оно, общественное мнение, должно прислушиваться к решениям политической власти. Нужно убедить народ, самостийный и нетерпимый к несправедливости, представляющий Массу, что решения, принимаемые правительством по техническим проблемам, правильны и обоснованы, что внешняя политика отвечает интересам нации. Именно вследствие демократического принципа, подразумевающего возможность для народа в обязательном порядке высказывать свое мнение, власть не может закрывать на него глаза, и, если исходить из реальности, а не погружаться в идеологические рассуждения, власть должна сдерживать его и направлять в нужное русло. Иного способа решить вопрос не существует. Разумеется, для того и существуют политические партии, чтобы адаптировать народное мнение к потребностям государственной власти. Всем известно, и многочисленные социологические исследования этот факт подтверждают, что избиратели, а часто и члены партии, не знакомы со стратегией и программой своей партии (часто доктрина не просто не учитывает общественное мнение, но даже находится с ним в противоречии), что вступление в члены партии далеко не всегда происходит по чисто идеологическим основаниям. Партии со своей стороны с общественным мнением обращаются по своему усмотрению, поляризуя точки зрения, если нужно выстроить оппозицию, что никак не согласуется со спонтанным волеизъявлением народа; они его деформируют, мешают сформироваться в своей логике, так как включают только часть вопросов, преимущественно политических. Помимо партийной практики, которая сама по себе уже является пропагандистской деятельностью, нельзя не обратить внимание на государственную политику в отношении своего народа.
Прежде всего имеется в виду святая обязанность государства информировать граждан о том, чем оно занимается¹⁷⁰, объяснять ему свои действия, комментировать решения, которые оно принимает в ответ на возникшие проблемы; все это – законно и не вызывает сомнений в правильности, но как можно остаться в рамках объективного, но холодного информирования, если сама по себе информация – уже пропаганда, как иначе ответить на пропагандистские действия со стороны противников? Простая задача по информированию общества неизбежно сводится к пропаганде под благовидным предлогом повышения эффективности, ведь государство обязано отстаивать интересы граждан, равно как и оправдывать cвою политику, перед крупными фирмами. Известно, что частные предприятия и группы давления, защищая свои собственные частные интересы, прибегают к психологическому воздействию. Разумно ли государству оставаться в стороне, не обращая внимания на эти акции? Разве можно обычное оповещение граждан о событиях современности противопоставить современным техникам пропаганды? Государство обязано реагировать, а как – ответной пропагандой!¹⁷¹ Проблема обострилась в 1954 г. во время расследования, проводимого в армии в связи с распространением брошюр и демонстрацией фильмов, агитирующих в пользу C.E.D. (ЕОС – Европейское Оборонительное Сообщество, проект от 1952 г. предусматривал объединение 6 европейских государств, но так и не был ратифицирован, т. к. Франция боялась утраты суверенитета). С тех пор, как солдат стал избирателем, на него со всех сторон обрушилась пропаганда (здесь, безусловно, пропаганда работала против C.E.D.) И в то же время он был вовлечен в группу давления, и в какую группу! Армия по определению представляет собой монолитный коллектив со строгими правилами субординации. Можно ли было оставить без внимания факт, когда сменявшие друг друга правительства разными методами, в том числе и психологическими, стремились внести разногласия в эту группу? Можно ли было запретить властям делать то, что позволяют себе делать и говорить другие группы? Но как требовать от современного государства спокойно относиться к тому, что внутри него действуют противоборствующие силы? Г‑н Рене Плевэн в 1954 году высказался по этому поводу так: «Нельзя допустить пропаганды ни в том, ни в другом направлении», что чисто теоретически и с моральной точки зрения вполне обоснованно, но практически абсолютно нереально. Кстати, позже он уточнил, что пропаганда в обоих направлениях касается самой простой информации, т. е. между этими двумя реальностями дистанция не такого уж большого размера, только то, что делает мой противник, – это пропаганда, а то, что исходит от моей партии – это информирование¹⁷².
Но демократия подразумевает еще кое‑что важное: нужно сделать так, чтобы государственные решения были как‑то связаны с волей народа. Вот тут‑то и выступает на первый план пропаганда. Нужно внушить гражданам ощущение (они его ждут, оно принесет им удовлетворение), что «они именно этого и хотели от власти, что и они несут ответственность за эти решения», чтобы они защищали принятые решения и способствовали их успеху: проще говоря, дать им почувствовать, что они «в деле» (Лео Хамон¹⁷³). Г‑н Хамон считает, что основную роль в этом должны играть партии, синдикаты, лиги. Но этого недостаточно. Нужно придумать такую форму взаимодействия народа и власти, чтобы люди искренне верили, что действия властей напрямую зависят от них. Американский ученый Брэдфорд Вестерфилд¹⁷⁴ писал об этом так: «Президентская администрация практически всегда самостоятельно определяет политику во взаимоотношениях с зарубежными странами (в США), но, если дело касается вопросов, по которым у определенной части американского населения возникает интерес, не может вести ее в полной мере, иначе как с ощутимой поддержкой со стороны существенного большинства этого населения». Он добавляет, что иногда приходится идти на уступки этой части населения, но «если Президент в состоянии управлять мнением и если эта публика признает в целом удовлетворительным общий результат по внешней политике, то эти уступки невелики и достаточны, чтобы гарантировать необходимое единодушие». Таким образом мы находим подтверждение необходимости для современного государства, пусть даже демократического, использовать пропаганду¹⁷⁵ в работе с населением. Другого выхода нет.
Попробуем провести аналогичный анализ на другом уровне. Только что мы описали дилемму, свойственную всем современным государствам. Речь о том, что начиная с XVIII в демократическом мире появилась, а затем проникла в массы идея о новой легитимности верховной власти. Пройдя сложный путь через множество теорий и идеологем, мы, наконец, пришли к тому, что принято теперь называть теорией народного суверенитета. Верховная власть правомерна тогда, когда исходит из суверенитета народа, когда основана на суверенной народной воле, когда выражает и придает форму народному волеизъявлению. Можно до потери сознания спорить о правомерности такой концепции, о ее теоретических постулатах, об исторических корнях и спрашивать себя, действительно ли Руссо именно это имел в виду. Но факт остается фактом, довольно абстрактная философская идея воплотилась в жизнь, утвердилась в сознании современного человека и больше не подлежит сомнению. Для любого западного человека идея народной воли священна, правитель, не признающий ее суверенитет, гнусный злодей и склонный к диктатуре узурпатор. Каждый раз, когда народ высказывает свою волю, правителю следует ее исполнять. У верховной власти нет другого источника законности. Вот так примерно выглядит фундаментальный образ власти, представляющий собой ни что иное, как коллективное заблуждение, в большей части построенное на вере в очевидное, чем на доктрине и рациональных постулатах. Это убеждение в наше время распространяется с удивительной быстротой. Теперь мы находим непоколебимую уверенность в верховенстве народной воли в коммунистических странах и замечаем проникновений подобных настроений в исламский мир, который испокон века был далек от подобных мыслей. Похоже, контагиозность такой философии не знает границ.
Верно также и обратное: власть не чувствует себя в достаточной степени легитимной, не ощущает себя действительной властью, если не опирается на народную волю, если не может наглядно продемонстрировать, как она это делает. Правительство, которое не уделяет достаточно внимания верованию в силу народной воли, неминуемо будет свергнуто. Руководствуясь мистической верой в народный суверенитет, любой диктатор во все времена стремился доказать, что он и есть воплощение этого суверенитета. Долгое время считалось, что теория о суверенитете народа связана с демократией. Однако не следует забывать, что когда эта доктрина впервые применилась на практике, случилась самая страшная диктатура в истории: Якобинская. Поэтому не стоит громко возмущаться, когда кто‑либо из современных диктаторов ссылается на волю народа. Как бы то ни было, этот культ столь силен, что любая власть должна ему следовать и делать вид, что верит в него. Отсюда вытекает необходимость для каждого авторитарного правителя утвердиться во власти путем плебисцита. Гитлер, Сталин, Тито, Муссолини, все они смогли доказать, что пришли к власти по воле народа. Аналогичным образом поступили Гомулка и Ракоши, причем им удалось получить потрясающие результаты: цифры проголосовавших в их пользу колебались от 99,1 % до 99,9 %. Разумеется, речь шла о подложных результатах (включая Гомулку), о фальшивом представлении, но не менее очевидно, что без этого нельзя было обойтись. Время от времени нужно повторять церемонию выборов, чтобы убедиться в том, что легитимность власти никуда не исчезла, что народ по‑прежнему солидарен со своими избранниками. И народ к этому готов: нет смысла оспаривать тот факт, что избиратели приходят к урнам голосовать и что они голосуют правильно: нет никакой подтасовки, есть признание власти.
В самом деле, что же такое суверенитет народа, если не признание власти. Можно ли в самом деле рассчитывать на то, что конституционная форма управления государством произойдет от народа без предварительной подготовки, без какого‑либо влияния? Это предположение просто абсурдно. Реальность состоит в том, что народу предлагают нечто, с чем он соглашается, что он признает. В самом деле, до сих пор нет ни единого случая, чтобы народ это отверг. Плебисцит, как и любой референдум, всегда заканчивается положительно. Вот так власть осуществляет влияние на массы. С помощью пропаганды, обеспечивающей поддержку народа, она гарантирует себе легитимность.
Отсюда следует сделать два вывода: сначала нужно обеспечить эту поддержку, и не только в форме правительства, но и во всех серьезных делах. Есть прекрасная формулировка: «Нет ничего ужасней для народа, чем сознавать, что тобой управляют властители, которые с высоты своего положения кидают вниз готовые решения»¹⁷⁶. Таким образом, следует лучше «информировать» население: «Уже недостаточно, чтобы решения были просто разумными, нужно всем объяснять, почему они были приняты. Чтобы предприятие типа того, которое было создано 28 декабря, работало хорошо, необходимо прилюдно и постоянно разбирать свой мотор, не скрывая слабых мест, не утаивая цену … А также следует разъяснять смысл необходимых жертв». Эта информация призвана добиться расположения публики и привлечь ее к сотрудничеству., т. е. представляет собой самую настоящую пропаганду. Теперь мы уже привыкли к тому, что власть действует именно так.
А в апреле 1957 года советский народ заставили изучать и обсуждать речь Хрущева о реорганизации экономики страны Советов. Нас сделали свидетелями прекрасно организованной операции. Главный смысл ее заключался в том, что народ сам принял это решение. Мог ли народ после этого не поддержать реформы? Разве он мог не высказать полную поддержку тому, что сам и разработал. Разумеется, все разъяснялось специалистами из Агитпропа в первичных организациях Партии, в комсомольских организациях, в профсоюзах, в местных отделениях советской власти, на заводах и фабриках и т. д. Они представляли и объясняли народу все пункты экономической реформы, потом народ их обсуждал. На страницах газеты «Правда» появлялись колонки, где многочисленные граждане страны Советов делились впечатлениями, высказывали свою точку зрения, предлагали поправки. Что же случилось потом, когда обсуждение завершилось? Именно в рамках экономической реформы, что же произошло в 1958 г. с поправками, к примеру, к пенсионному законодательству: после широкомасштабной кампании по обсуждению проекта реформ Верховный Совет единодушно одобрил итоговый документ, не внеся ни единого исправления. Даже те, что были внесены депутатами, а уж тем более те, что предлагали простые граждане, были отвергнуты в связи с тем, что представляли собой всего лишь личную точку зрения отдельных индивидуумов: с демократических позиций ими можно было пренебречь. Зато народ испытал огромное удовлетворение, так как почувствовал, что его мнение выслушали и дали ему возможность подискутировать на эту тему¹⁷⁷. Это – видимость демократии, без которой ни одно авторитарное правительство сейчас уже не обходится.
Более того, это предоставляет власти новый метод взаимодействия с массами, логически вытекающий из принципа народной демократии, реализация которого невозможна без пропаганды: отныне любое правительство функционирует посредством масс по двум причинам.
Во‑первых, чтобы оправдать свою политику верховная власть все чаще прибегает к помощи масс. Как только какое‑либо предстоящее решение кажется спорным, если вдруг возникают сомнения, что оно будет принято беспрепятственно, пропаганда обращается к массам и приводит их в движение. Этого волнения среди масс бывает достаточно, чтобы доказать его обоснованность. Это – как бы продолжение плебисцита. Когда в результате государственного переворота под руководством полиции в Чехословакии установилась народная демократия, тут же были спланированы, подогреты и соответствующим образом организованы чудовищные митинги из представителей рабочего класса, чтобы продемонстрировать полное согласие народа с происходящими событиями. Когда Фидель Кастро, используя демократические настроения, устанавливал свою власть, он учредил День Справедливости, призвав весь народ осудить прежний режим и подтвердить свою решимость массовыми демонстрациями: иначе говоря, народное движение должно было оправдать решения государственного трибунала в отношении бывших правителей, придать им своего рода демократические гарантии. Таким образом Кастро укрепил приверженность народа, удовлетворив жажду мести к прежней власти и дав почувствовать вкус крови. Он связал власть с народом еще более сильной зависимостью: привлек к ритуальному убийству. С тех пор этот день, День Справедливости (21 января 1959 г.) можно считать еще одной ценной находкой для пропаганды. Пусть даже за пределами страны к этому событию отнеслись с небольшим смущением, зато внутри оно вызвало всплеск энтузиазма. Понятно, что подобного рода народное ликование всегда призвано подтвердить деяния власти. Оно, разумеется, возникает не случайно и вовсе не свидетельствует об одобрении со стороны масс: оно представляет собой возглас толпы, вылетающий из миллиона ртов, подтверждающий победу пропаганды.
Во‑вторых, пропаганда, исходящая от властных структур, тонко и ненавязчиво предлагает общественному мнению такое решение, которое никак не могло бы быть им, народом, сформулировано ясно и недвусмысленно, но, облаченное благодаря усилиям пропаганды в соответствующую форму, выглядит как воля народа; и действующая власть, делая вид, что подчиняется народному волеизъявлению, на самом деле заранее внушает его общественному мнению. То есть надо стараться делать так, чтобы народ потребовал от правительства то, что что само правительство намеревается предпринять. Если ему это удается, то оно больше не авторитарная власть, а лишь верный исполнитель воли народа, она, власть, просто не могла поступить иначе, раз воля народа этого требует. Так немецкий народ потребовал освобождения Судетов, и правительство было вынуждено захватить Чехословакию, чтобы повиноваться воле народа. Оно вроде как идет на поводу у общественного мнения, так как с некоторых пор оно стало, и это все благодаря пропаганде, достаточно влиятельным, чтобы подчинить себе государственную власть. День Справедливости, придуманный Кастро, явление того же порядка: его тщательно спланировали, проведя пропагандистскую кампанию на высшем уровне, в результате чего народ «поднялся» и в едином порыве потребовал от правительства акта возмездия. Таким образом удалось не просто получить от народа одобрение проводимой политики, но повернуть дело так, чтобы народ потребовал от правительства уголовного преследования врагов народа, а правительству ничего не оставалось, как следовать воле народа. Но ведь эта воля и была сфабрикована пропагандой. Постоянное движение туда‑сюда: от пропагандистского влияния на массы – к выражению воли народа (как бы спонтанной, как бы исходящей от низов), в ответ на это – отеческая забота со стороны демократического правительства как бы идущего навстречу требованиям народа, исполняющего его волю – вот так создается образ, в лучшем виде отражающий отношения «Народ‑Власть». Эта система воплотилась в жизнь в Советском Союзе, и г‑н Хрущев не предпринял никаких усилий по ее либерализации, напротив, он ее укрепил. Впрочем, исходя из принципа народного суверенитета, это нужно было предвидеть. Не стоит рассматривать пропаганду как явление необоснованное или ошибочное.

Власть и ее функции

Наконец, стоит рассмотреть ситуацию с точки зрения Государства, имея в виду следующее: противоречие, в котором оказалась Демократия, и противостояние между национальными ценностями и гражданскими добродетелями. Легко понять, зачем нужна пропаганда авторитарной власти. Вот почему позволим себе выдвинуть предположение наиболее, на наш взгляд, приятное для власти, которая считает себя демократической: она испытывает искреннее негодование по поводу использования пропаганды в политике. Иначе говоря, речь пойдет о том самом правительстве, которое вынуждено к ней прибегнуть в ответ на вызов, возникший перед ним. Начиная с Гитлера, демократия без конца подвергается психологическим атакам. Нельзя забывать, что холодная война, проводимая СССР, есть ни что иное, как продолжение войны с Гитлером. В прямом смысле слова стоит вопрос: кто победит в этой войне, так как оба режима считают себя универсальным и сдаваться не собираются. Поле противостояния многогранно: каждый из противников готов сражаться до победного конца. Коммунистический режим, обещая построить счастье своим народам, должен сломить конкурента, чтобы установить свой строй повсюду. И это – нормально. Но и западные демократии стремятся к тому же, полагая, что коммунизм – это ужасная диктатура. Что же делать? Нужно вторгнуться на соседскую территорию, что непросто, но западные страны делают это с помощью пропаганды, а коммунистический режим – с помощью Коммунистических партий. Поэтому Западу приходится вести внутреннюю пропаганду: чтобы противостоять коммунистическим партиям, т. е. СССР, и чтобы ускорить экономический прогресс. В самом деле, противостояние, о котором идет речь, затрагивает также экономическую сферу. Мы все помним вызов, брошенный западному миру г‑ном Хрущевым. В самом деле, ускорение экономического развития предполагает мобилизацию сил внутри западного общества, а это в свою очередь приводит к необходимости вести психологическую работу, постоянный тренинг под лозунгом «Зачем мы это делаем». Это – одно из условий конкуренции.

Ситуация перекинулась и на другой уровень: никто в мире больше не может быть свободным и не участвовать в конкуренции двух Систем. Нам, к сожалению, хорошо известно, что такое мировая солидарность, от которой, впрочем, некоторые получают удовольствие: никто теперь не может оставаться в стороне от битвы Гигантов. Демократия изо всех сил стремится завоевать доверие малых народов, которые иначе попадут в сети коммунистического режима. А для этого существует два взаимодополняющих инструмента: экономика и пропаганда. Во времена классического империализма солдаты экономического фронта, время от времени сопровождаемые настоящими военными подвигами, обеспечивали победу. Сегодня на фоне очередных провалов США оказалось, что экономическое влияние ничего не стоит без поддержки со стороны пропаганды. В 1960 г. Соединенные Штаты оказывали развивающимся странам помощь в три раза больше, чем СССР, но все равно проиграли, а Советский Союз оказался в выигрыше (благодаря пропаганде), представ в виде благодетеля, на которого можно возлагать надежды. Важно завоевать сердца людей, хотя экономическая помощь тоже не помешает (но она сама по себе не оказывает влияния на общественное мнение). Разумеется, пропаганда не способна на многое, если она одна: необходимо сопровождать ее зрелищными акциями в поддержку финансовых вливаний. По всей вероятности, западные страны потому иногда и проигрывают в борьбе за доверие азиатских и африканских народов, что их пропаганда в большей степени рассчитана на внутреннее потребление. Может, зря они мучаются угрызениями совести по поводу использования этого инструмента. Так уж вышло, что демократию пришлось подтолкнуть к пропаганде под страхом окончательного поражения в борьбе двух систем.
Психологическая война представляет собой неотъемлемую часть насущных забот политики за мирное существование.
Речь о том, как приучить к этой мысли население, чтобы никто не мог остаться в стороне. Мы уже не можем решать, стоит ли нам идти по этому пути. Теперь мы рассуждаем о новых формах агрессии¹⁷⁸. Прямая военная угроза уступила место косвенной, развернувшейся на экономическом и идеологическом фронтах. Пропаганда в действии направлена на правительства будущих жертв, а они уже не в состоянии действовать без оглядки на общественное мнение. Прежде, чем сдаться на милость победителя, Австрия и Чехословакия попали в руки гитлеровской пропаганды¹⁷⁹. В то же время и другие страны, даже не имеющие захватнических планов, постоянно подвергаются той же пропаганде. Чтобы себя защитить, они вынуждены использовать аналогичные методы психологической войны, так как никакая международная организация, ни юридическая инстанция не может оградить их от этой агрессии. Что такое психологическое воздействие – оно изменчиво, проявляется по‑разному, его невозможно точно идентифицировать и тем более описать в юридических терминах. А если выстраивать правовую защиту против психологической атаки, не означает ли это, что мы отрицаем свободу мнения и право на самовыражение, формально гарантируемые Декларацией по Правам Человека? Таким образом, проблема встает исключительно на уровне конкретных фактов. Получается, что каждое государство обязано взять на себя труд защищаться от любого проявления агрессивной пропаганды со стороны другого государства. Но если хоть одна из стран встанет на этот путь, придется и другим постепенно присоединиться к процессу или позволить разрушить себя силам извне¹⁸⁰.
Но есть такие демократии, которые плохо организованы или недостаточно хорошо вооружены, чтобы вести успешную психологическую войну. Нашлись и во Франции специалисты, утверждавшие: «Только армия в состоянии вести психологическую войну, так как ее структуры к этому приспособлены». И вот еще, что важно: признавая необходимость пропаганды для демократических стран, приходится согласиться также и с тем, что «в мире, где холодная война разворачивается исключительно на идеологическом фронте, гражданская политическая мысль должна научиться решать стратегические задачи»¹⁸¹. «Речь о том, что пора убрать дихотомию между политическими и военными целями и официально признать за армией политические цели в том числе». В этом – причина того, что демократия, исходя из принципа необходимости в пропаганде, должна изменить свою структуру. Добавим, что психологическая война заключается не только в том, что действия направлены против неприятеля, стремящегося напасть, вторгнуться в пределы. Нужно также, чтобы «тылы устояли», нужно психологически вооружить нацию, защитить ее. И здесь тоже возникает необходимость в пропаганде. Может быть, здесь она даже нужнее, так как идеологическая структура нации более хрупко организована.
И здесь мы сталкиваемся с новой проблемой: в современном обществе, в большей степени, чем в прошлом, нация может выжить при условии, что имеет крепкую национальную идею и умеет защищать свои ценности, если сограждане осознают свою гражданскую честь и в едином порыве готовы встать на ее защиту. Однако, мы вынуждены признать, что во многих западных демократиях сегодня на наших глазах разворачивается кризис традиционных ценностей и ослабление национальных связей. Государство в такой ситуации должно заняться психологической и идеологической реконструкцией нации. И в этом – еще одно подтверждение необходимости психологической работы с населением. И на этом уровне нет сомнений в том, что психологическая обработка оправдана. Никто и не отрицает ее необходимость до тех пор, «пока речь идет о моральной подготовке солдат и о распространении правды». Возражения начинаются тогда, когда начинают давить на мозги. Возмущение по поводу «промывания мозгов» конечно заслуживают уважения. Но те, кто возмущаются громче всех, сильно заблуждаются, так как не учитывают два фактора, которые хоть и разнятся в духовном отношении, но на самом деле представляют одно и то же. Но как можно перестроить гражданскую совесть всей нации (и достаточно быстро, чтобы получить результат), не оказывая давление на мозги, не ломая то, что представляет собой с точки зрения национального интереса, с военной точки зрения, с точки зрения эффективности величайшее заблуждение, – но что может быть совершенно законно с другой точки зрения? Как только возникала необходимость перестройки национальной идеологии, необходимо согласиться с тем, что придется воспользоваться методами, характерными для пропаганды в хорошем смысле этого слова, имея в виду, что благородная цель оправдает средства ее достижения:
… мы далеки от мысли предлагать Психологическое Воздействие (П.В.) как метод работы с людьми ради того, чтобы закабалить сознание и подчинить волю, военные видят в этом способ сохранить свободу и человеческое достоинство… Они думают, что речь идет лишь о том, чтобы проверить, сможет ли человек, считающий себя свободной личностью, поддаться какой‑то доктрине и позволить, чтобы из него сделали управляемую машину, простую материальную единицу… Согласившись с тем, что стоит потратить силы на то, чтобы сохранить в человеке свободу выбора, что составляет его главное достояние, они пришли к логическому выводу о том, что основной мишенью противника в этом вероятном противостоянии является – здравый смысл (синонимы – ум, рассудок, дух), а если точнее – одна из важнейших его функций – воля…. Психологическое воздействие применяется с единственной целью – вооружить человека необходимым и действенным орудием, чтобы он сохранил свободу духа, человеческое достоинство и умение здраво размышлять там, где они еще осталось. Ради этой благородной цели достаточно прийти на помощь здравому смыслу, так как именно сюда направлена основная атака противника. Нужно объяснить человеку, в чем его миссия, предназначение, цель, а потом – научить, как этого достичь¹⁸²…
Вот так в одной из основополагающих гипотез объясняются цели и задачи психологического воздействия наилучшим, с нашей точки зрения, образом. Следует признать эти аргументы, так как они вполне соответствуют тому, что чувствуют по этому поводу большинство гуманистов. В соответствии с вышеназванными целями психологическое воздействие стоит рассматривать как своего рода Образовательный курс для Нации. Во Временной Инструкции по применению психологического воздействия в Bourgès‑Maunoury (1957 г.) указано, что «оно применяется с целью привить, развить и поддержать на должном уровне нравственные устои личного состава, чтобы сформировать устойчивость к психологическим атакам со стороны противника». Это – в случае войны. Основная среда для применения психологического воздействия – армия, разумеется. Солдаты должны «сохранить собственную внутреннюю силу духа». Речь, таким образом, идет о:
… гражданском образовании и нравственном воспитании, утвержденными по содержанию и по форме с командованием, что подразумевает объективное информирование, в отличие от пропаганды, с целью укрепить моральный дух гражданина свободной демократической страны… Используемые методы отвечают принципам активной педагогики и основаны на человеческих взаимоотношениях, основной характеристикой которых является сотрудничество с индивидуумом, на которого обращено пс.в., и заключающееся в том, чтобы разъяснить ему разнообразные аспекты изучаемых вопросов.
Таким образом, всегда нужно иметь в виду, что контингент нуждается в гражданском образовании. Следует постоянно этим заниматься, чтобы солдаты знали, в чем смысл цивилизационных ценностей, каковы реалии гражданского общества. Эта проблема, отметим это особо, касается не только Франции. В Германии сейчас наблюдается похожая обеспокоенность. Вполне понятно, что воспитательная и образовательная деятельность в армии касается не только действующего контингента. Было бы гораздо проще, если бы в армию попадали молодые люди уже имеющие хорошее образование. С другой стороны, если бы только армия была воспитана в духе цивилизационных ценностей, она бы почувствовала себя в одиночестве. Поэтому ради того, чтобы достичь поставленной цели, следует развернуть эту деятельность во всем теле нации. Армия в этом случае готова себя предложить в качестве примера и даже заняться воспитательной работой. Мы видим, что психологическая деятельность как элемент внутренней государственной политики сейчас востребована повсюду и рассматривается как общенациональная задача. Примерная техническая Инструкция по применению психологического воздействия (1957 г.) прямо указывает, что бездействие властей перед лицом подрывной деятельности губительно для Нации, повышает риск ее распада; отсутствие гражданского воспитания ведет к возникновению антипатриотических настроений среди молодого поколения, к распространению нигилизма и социального эгоизма.
Таким образом, вполне понятны справедливая озабоченность, благие намерения и серьезные цели, стоящие перед психологическим воздействием на общество. Но мы, однако, обязаны спросить себя, не строим ли мы иллюзий в отношении необходимого строго разграничения между психологическим воздействием на общество и пропагандой, между методами, к которым прибегает наш противник, и нашими собственными¹⁸³. Если присмотреться, что мы имеем: массу, состоящую из индивидуумов, которых надо обучить, воспитать, привить им некие социальные рефлексы национального характера, необходимо также составить шкалу ценностей, относительно которой индивидуум будет судить обо всем. Если бы мы располагали временем, если бы у нас было достаточно педагогических кадров с соответствующей профессиональной подготовкой, если бы у нас были учебные заведения нужного профиля и много денег, если бы Франция не была вовлечена ни в какие региональные конфликты и не участвовала бы в конкурентной борьбе с другими странами – возможно, нам бы постепенно удалось, соблюдая уважение к правам и свободам личности, исходя из одного только информирования воспитать добропорядочного гражданина. Но ни одно из этих условий неисполнимо. Нужно все сделать быстро, воздействуя на массу в целом и испытывая кадровый дефицит, в таких условиях возможно лишь одно: использовать надежный способ и проверенные эффективные методы пропаганды. В конкуренции пропаганд – только пропаганда поможет быстро получить результат.
Иначе говоря, эффект воздействия на человека нашей пропаганды в точности повторяет эффект воздействия пропаганды нашего противника (мы имеем в виду именно влияние на личность, мы не говорим об их идентичности с точки зрения политических целей или национального интереса). Что касается эффектов – мы приступим к их анализу позже. Ни в коем случае не следует думать, что мы действуем исключительно ради того, чтобы сберечь духовную сущность человека, так как любая пропаганда, кто бы ни был ее автором, всегда разрушает человека, ломает его свободную личность. Если бы только можно было сказать: «Это надо сделать только для того, чтобы победить противника, а для этого все средства хороши», нам бы нечего было возразить. Но ведь для этого придется признать, что Демократия, хочет она этого или нет, тоже вовлечена в такое грязное дело, как Пропаганда. Иллюзия, когда мы утверждаем, что используем средства психологического воздействия, сохраняя демократические ценности и соблюдая уважение к человеческой личности, конечно простительнее, чем цинизм, зато он позволяет посмотреть правде в глаза. Кстати, если условия, о которых мы упомянули выше, были бы соблюдены, где уверенность в том, что мы остались бы за рамками пропаганды?
В следующем томе будут подробно рассмотрены отношения между Информацией, Образованием, Человеческими Отношениями и Пропагандой, и тогда мы увидим, что в действительности между этими понятиями практически нет никакой разницы. Политически ориентированное система образования создает избранные ценности, а что это – если не пропаганда. Само понятие «избранные ценности» заставляет нас сделать последнее умозаключение. С помощью психологического воздействия следует воссоздать национальную идею и ценности и бороться с антипатриотизмом и с прочим злом. Но это же предполагает, что одни ценности мы выбираем, а от других – отказываемся. Среди этих, отвергнутых ценностей Интернационализм, например, а также Анархизм, Пацифизм. Предполагается, что национальные ценности, что само собой разумеется, не нуждаются ни в каких доказательствах. Планируется, что это станет делом системы образования, так как понятно, что они – единственные, которые следует вкладывать в молодое поколение. Но это не так. Ведь есть же еще некоторые ценности, которые надо прививать и хотелось бы, чтобы они стали достоянием всей нации, но есть также и те, от которых надо отречься во что бы то ни стало: но это уже дело пропаганды, пусть разные методики будут задействованы в этом процессе, но суть остается прежней (мы это доказали).
На основании всего вышесказанного можно прийти к однозначному выводу: современное государство, какая идеология ни была бы там главенствующей: либеральная, демократическая или любая гуманистическая, в ситуации сегодняшнего дня, как объективно доказывают социологические исследования, не может обойтись без пропаганды в качестве инструмента управления обществом. Куда ни глянь, повсюду маячит ее лицо.

2. Необходимость для человека

Мы пришли к тому, что верховная власть не может управлять народом иначе, как с помощью пропаганды. Воображение рисует нам образ хищного тоталитарного государства, вся силы которого обрушиваются на невинную жертву – индивидуума. Он ничего не может поделать, бедняга, он погиб под натиском гигантской пропагандистской машины. Но я вижу, что современный человек на самом деле нуждается в пропаганде. Эта потребность порождает в нем неосознанную потребность быть пропагандируемым. Он находится в ситуации, когда ему нужен внешний стимулятор, чтобы противостоять внутренней пропаганде. Разумеется, человек не кричит на всех углах: «Мне нужна пропаганда». Напротив, невольно попадая в расставленные ею сети и осознавая это, он приходит от этого в ужас, так как считает, что он – «существо разумное, свободное» и способное самостоятельно принимать решение. И тем не менее, он призывает ее, рассчитывает на нее, так как надеется, что пропаганда поможет ему справиться с ненужной агрессией и снять напряжение.¹⁸⁴ Ведь удовлетворяя эту потребность в пропаганде, он может решить некоторые свои проблемы, полагая, что «Пропаганда сама по себе ничего не может сделать с человеком. Ей нужно встать на заранее подготовленные для нее точки опоры. Она ничего не создает сама. Но, тем не менее, ее эффективность практически не подлежит сомнению, хотя никто не знает, что это за опоры и как они появляются». Разрешить эту дилемму можно так: пропаганда воздействует на человека потому, что в нем самом имеется в ней потребность. Но неужели именно в этом кроется секрет ее успеха: удовлетворила ли она или нет внутреннюю потребность в ней человека? Пропаганда не может оказать свое действие, если в человеке отсутствует эта потребность, поэтому она находится глубоко в подсознании человека, она им реально не осознается.¹⁸⁵ В таком случае мы вынуждена признать, что пропаганда существует во всех «цивилизованных» странах, а также является обязательным компонентом «стремления к прогрессу» во всех развивающихся странах, таким образом можно утверждать, что потребность в пропаганде – универсальное качество любого человека, живущего в среде, обусловленной существованием технократического общества.¹⁸⁶ Мы приступаем к последовательному анализу объективных причин, которые приводят к формированию внутренней потребности человека в пропаганде, а затем рассмотрим его внутренние психологические причины.

Объективные причины

Мы уже говорили о том, что власть не может управлять государством без опоры на массы, так как они теснейшим образом вовлечены в политику. Но массы состоят из отдельных индивидуумов. Но с их точки зрения ситуация выглядит по‑другому: они интересуются политикой и понимают, что, даже если они стараются в нее не вмешиваться, все равно политика – часть их жизни просто потому, что они живут в демократическом государстве, но стоит кому‑либо попытаться посягнуть на их демократические ценности, как они тут же возвращаются в политику. Но это сталкивает их к проблемами, которые они не в силах преодолеть. Им приходится делать выбор, думать и рассуждать о вещах, требующих зрелости, глубоких знаний, специальной подготовки и информированности, а этого у них нет и быть не может.

Если возьмем, к примеру, выборы президента, то там список кандидатов ограничен, что облегчает проблему, так как сводит к минимуму число возможных вариантов. Но индивид желает участвовать и в других демократических процессах, более сложных, чем этот. Он хочет быть в курсе экономических вопросов, само государство призывает его иметь мнение о проблемах международной жизни и т. п. Но на самом деле он на это не способен, т. к. находится между вкусовыми предпочтениями с одной стороны, а с другой – отсутствием нужных знаний, с чем он не может согласиться. Так как ни один гражданин ни за что не признается в том, что у него нет мнения. Многочисленные опросы населения по разным проблемам, в том числе и сложным, всегда обнаруживают очень небольшое количество людей, не имеющих мнения, не определившихся (как ни странно, среди них как раз те, кто наиболее компетентен и осведомлен!). Большинство предпочитают сказать хоть что‑нибудь, даже глупость, но это – неважно:
главное – высказаться. Как правило, они мыслят просто, высказывают банальные идеи, нуждаются в «подсказке», чтобы сформировать точку зрения, а лучше в готовом мнении. И все потому, что они разрываются между желанием выразить свою позицию и неспособностью это сделать. Вот в этот момент и нужна пропаганда, которая скроет их неспособность сформулировать мнение, но позволит, тем не менее, принять участие, подсунет нужное объяснение, предоставит нужные факты и суждения, даст удовлетворение от участия в общем деле и завуалирует некомпетентность. Чем сложнее явления политики и экономики, чем быстрее они меняются на международной арене, чем больше стран вовлечены в процессы, тем больше индивид ощущает свою сопричастность и зависимость от активной общественной жизни (а демократия от этого только выигрывает), но как следствие – потребность в пропаганде чувствуется все острее. Речь не идет об информации, как раз в этом нет недостатка, но индивиду нужна поддержка в принятии решения, чтобы составить свое суждение о происходящем, понять самого себя и принять предварительную позицию.¹⁸⁷ Нужно также принять во внимание обычную леность ума человеческого (а для пропаганды это – решающий фактор), а также тот факт, что в современном мире, где события так быстро сменяют друг друга, невозможно понять, где реальная информация, а где – нет. Нужно кстати отметить, что все вышеперечисленные признаки современности создают трудности человеку не только по причине своей запредельной сложности для понимания, но и из‑за слишком высокой скорости сменяемости и из‑за их масштаба. Обычный человек не в состоянии переварить все происходящие в мире события в экономике и в политике. Он чувствует себя слабым, некомпетентным, ограниченным в возможностях. Он понимает, что не в состоянии повлиять на решения, которые принимаются где‑то наверху, но от которых зависит его жизнь и благополучие. Его охватывает чувство безысходности. Такой человек не может долго оставаться наедине с беспросветной реальностью. Он нуждается в утешении, в идеологическом обосновании светлого будущего, ему обязательно нужно объяснить смысл жизни и подсказать дорогу к счастью. И тут на помощь приходит пропаганда с готовыми рецептами выхода из безвыходной ситуации.
Есть и другие причины. Современному человеку слишком многое приходится приносить в жертву, такого, пожалуй, не было в прежние времена. Начнем с работы: она занимает главное место в его жизни. Никогда раньше человек не был вынужден столько времени и сил отдавать работе, сколько требует современное общество. Вопреки тому, в чем нас все время пытаются убедить, человек сегодня работает гораздо больше, чем, например, в XVIII веке. Некоторые заметили, что сократилась рабочая неделя, но зато возросла интенсивность, ответственность, стали мудренее обязанности, усложнились условия труда, непрерывный и строгий график занятости гораздо более тяжким грузом, чем раньше, ложится на плечи современного человека. Он вовлечен в трудовую деятельность на протяжении всей своей жизни больше, чем когда‑то какой‑нибудь раб или крепостной крестьянин. Крепостного или раба заставляли трудиться на хозяина, а современный человек, познавший вкус свободы и переполненный человеческим достоинством, ищет в работе смысла и разумных оснований. Не будем забывать, что уже в школе дети нации работают столько, сколько ни один ребенок не трудился до начала XIX века, и занятий в школе и дома становится все больше. Но и здесь тоже нужна мотивация, поощрения, подтверждение необходимости. Нельзя же в самом деле бесконечно нагружать человека тяжелой работой, монотонной и напряженной, не давая ему передохнуть, и при этом никак не объясняя, почему он должен потратить на это всю жизнь; вот, откуда появилась идеология «Работа облагораживает» (буржуазная философия века) и «Труд делает человека свободным» (нацистская пропаганда и коммунистическая агитация).
Откуда взялось такое отношение? Уж конечно, не само по себе. Это – результат долгой и кропотливой работы пропаганды, которой удалось с помощью психологических методов и на основе идеологических аргументов внедрить в человеческое сознание понимание о необходимости такого положения вещей. Все понимают, что нельзя заставить человека трудиться честно и хорошо выполнять работу, если просто сказать ему «Так надо …» или даже: «Заработай себе на пропитание». В наше время очень важно, чтобы он психологически был настроен и получал от работы моральное удовлетворение. Нужно, чтобы он имел глубокую мотивацию к труду и понимал, в чем его смысл. А так как в наше время труд в основном носит коллективный характер, значит, нужны методы воздействия через коллектив или коллективное идеологическое воздействие, чтобы стимулировать общество к трудовой деятельности. Этим как раз и занимается пропаганда, вот почему, каждый раз, когда встает вопрос об увеличении производительности труда, приходится прибегать к помощи пропаганды. СССР всем показал пример со своими Пятилетками.¹⁸⁸ Китай развернул в том же духе программу «Большого Скачка». Любое увеличение производительности труда начиная с 1956 г. осуществляется на фоне широкой пропагандистской кампании. Каждый гражданин уже не может хорошо работать просто так, без внешнего стимула, ему теперь нужна психологическая поддержка в виде обещаний (несколько лет тяжкой работы, зато потом – тысяча лет счастливой жизни) и мотивации под видом ценностной ориентации. Вот так потребность в Работе и условия Труда в современном мире приводят к возникновению необходимости пропаганды для человека: с США эта потребность реализуется под видом системы Human Relations. Американские авторы часто замечали, что движение за высокую производительность и качество труда почему‑то не возникает «само по себе»: приходилось как‑то объяснить человеку, занятому в этой работе, зачем это нужно. Это дело как раз для пропаганды¹⁸⁹.
Можно привести и другие примеры, доказывающие, что есть объективные причины, когда пропаганда нужна человеку: и не только для того, чтобы объяснить, почему работодатель требует принести себя в жертву ради работы, но и для того, чтобы доказать, что Нации нужен его самоотверженный труд, нужно платить высокие налоги и т. п. Любой гражданин современного общества платит в казну гораздо больше, чем самый крупный налогоплательщик при старом режиме. Причем в те времена он был вынужден платить налоги, а в наши дни свободный человек платит налоги исключительно по убеждениям. Это убеждение не возникло в нем ни с того, ни с сего, и уж тем более не стало следствием подросшего материального благосостояния. Пришлось пропаганде его породить в душе гражданина, обосновывая такими словами, как «гражданский долг», «права и обязанности гражданина» и пр. И в этом также проявляется необходимость пропаганды для человека. Здесь она своего рода аналог политической свободы.
Возьмем самый сложный случай: человек современного общества призван принимать участие в войне, какой раньше на земле никогда не было. Каждый человек должен быть подготовлен к войне: современные войны вызывают ужас по причине их длительности, многообразия военных операций и их количества, огромных потерь и ужасающей мощи применяемого оружия, добавим к этому факт, что участие в войне не ограничивается местом и временем проведения военных действий. Перед войной долгое время длится подготовка, все более интенсивная, все более дорогостоящая. После войны много времени занимает ликвидация последствий и восстановление экономики. Можно сказать, что современный человек постоянно живет в атмосфере войны, войны антигуманной во всех своих проявлениях (усилия для того, чтобы «выстоять» в условиях ежедневных бомбардировок не менее велики, по сравнению с тем, что испытывают солдаты в окопах). В период войны весь народ чувствует единение, все живут в условиях постоянной опасности. Военная пропаганда выполняла задачу идеологически и морально подготовить человека к тому, что ради победы он должен быть готов отдать свою жизнь. В условиях современных войн традиционные установки (защита семьи, любовь к Родине, ненависть к врагу) больше не действуют. Надо чем‑то их заменить. Причем надо придумать такие мощные стимулы, которые по силе воздействия превосходили бы те, которые требовали от человека самой большой жертвы. Каждый сегодня находится в условиях непрекращающегося конфликта с окружающим миром, в обстановке нервной и напряженной, на пределе своих сил и возможностей противостоять агрессивной среде, в постоянной готовности принести в жертву все, и потому каждый нуждается в максимально мощной мотивации, способной его поддерживать ежеминутно. Он не найдет ее в себе, и она не появится сама по себе. Само общество должно позаботиться, чтобы создать ее для своих граждан, ответить на эту его потребность, исходя из персональной ситуации для каждого. Очевидно, что «информировать» общество по вопросам международной политики или объяснять необходимость защитить себя и семью недостаточно. Необходимо создать вокруг человека атмосферу таинственной неопределенности, подготовить его, в нужный момент дать ему решающий импульс и в то же время веские основания для самопожертвования, снабдить его «допингом» для поддержания его духовных и моральных сил. Чувство патриотизма, как некоторые искренне считают, должно иметь «идеологическую» подоплеку (майор Фон Бернсторф). Только пропаганда может укрепить нервное состояние и психику человека настолько, чтобы он смог выстоять и оказать сопротивление трудностям войны¹⁹⁰.
Но даже если оставить в стороне самопожертвование в военное время, все равно нужно иметь в виду, что человек не в состоянии самостоятельно приспособиться к условиям жизни, навязанным современными условиями жизни. Трудности с адаптацией к технократическому обществу сегодняшнего дня с его условностями и сложностями быта, возникающие у обычного человека, заметили и социологи, и психологи. Они обусловлены скоростью передвижения и перемещения в пространстве, рабочим графиком, шумом и плотностью населения в городах, ритмом жизни и работы, теснотой жилищных условий и скудностью обстановки, сложностью взаимоотношений с административными структурами и так далее, и так далее. Повсюду он сталкивается с трудностями:
рутинные обязанности повседневности, невозможность заняться творческим делом, отсутствие ощутимого смысла жизни, нестабильность семейных отношений, вызванных условиями жизни, обезличенность в трудовом коллективе и одиночество, испытываемое в толпе. Обычный человек не в силах противостоять обществу, жизнь в котором травмирует психику, парализует, выбивает из колеи. Здесь и нужна ему психологическая поддержка, защита от трудностей жизни, готовые рецепты, как выжить в современном обществе. Нельзя оставлять человека наедине с этими проблемами: нужно либо создать вокруг него сеть психологической помощи (вот отсюда – система Human Relations), придумывающую для него средства избавления от неприятностей, снижения гнета повседневных забот, создающую успокоительную, но искусственную среду человеческого участия, предлагающую простенькие ответы на все вопросы, либо приучить его к жизни в условиях Мифа, который, благодаря своей силе воздействия, стирает острые углы повседневности, конкретные негативные проявления современной жизни или окрашивает их придуманным смыслом, возводя на пустом месте великие ценности, которые делают жизнь более или менее приемлемой. Они возвышают человеческую жизнь до трансцендентального уровня, вдыхая в нее имманентный смысл. Так работает советская и китайская пропаганда. В обоих случаях речь идет о манипуляциях с психикой человека, подобные действия мы относим к пропаганде в самом широком смысле слова, подразумевая, что цели этой пропаганды – «политические», хотя и этот последний термин мы также трактуем достаточно широко, указывая, что это явление характерно для жизни в коллективе, что возникает в πολίs.
Наконец, чтобы окончательно разобраться в том, в чем состоят объективные причины необходимости пропаганды для современного индивидуума, нам стоит указать на его основную характеристику: речь идет о хорошо информированном человеке. В предыдущей главе мы доказали, что информация – основная опора пропаганды, теперь нам предстоит доказать, как психологические эффекты информации готовят человека к тому, чтобы он стал восприимчив к пропаганде. Возьмем, к примеру, обычного человека. Интеллектуал, который владеет информацией в силу профессиональной надобности, нам не подходит для этой ситуации. Так вот, что означает в современном обществе «быть информированным»: это значит, что после восьми часов трудового дня, после двух часов на общественном транспорте по дороге из дома на работу и обратно, человек берет в руки газету и читает, но скорее пробегает взглядом заголовки и, может быть, просматривает по диагонали одну‑две статьи, возможно, он слушает новости по радио или смотрит вечером новостные передачи по ТВ. Раз в неделю он покупает иллюстрированный журнал, чтобы посмотреть фото. Вот, что представляет из себя в современном обществе среднестатистический человек, которого мы считаем информированным. Таких примерно 98 % граждан.
В какой ситуации окажется человек, который жаждет быть информированным и которому предоставляется каждый день огромное количество информации? Прежде всего нужно учесть, что чистая информация представляет собой лишь факты, сопровождающиеся кое‑какими деталями. Только что произошедшее событие, каким бы важным оно не оказалось, представляет собой единичный факт: информационный факт не может быть глобальным. Можно представить себе сотрудника информагентства, который может соединить факты между собой, объяснить причинно‑следственные связи между ними, восстановить контекст, а может быть даже предложить интерпретацию или объяснение: но это уже не «чистая» информация¹⁹¹. К тому же такая работа осуществима только в отношении значительных событий. Чаще всего публика находит в прессе простые факты. Но если представить себе, что ежедневно или еженедельно в мире происходят 10 000 событий, которые в виде фактов предложены современному человеку, при всем желании он не сможет удержать все это в голове, тем более извлечь из этого потока какие‑то важные выводы. Нужно обладать прекрасной памятью и другими интеллектуальными способностями, чтобы связать сегодняшние события с тем, что случилось вчера или месяц назад, чтобы понять их взаимосвязь, прибавьте к этому то, что информация касается широкого спектра событий: из области географии, экономики, политики … Если мы ограничимся одной событийной областью, то заметим, что не каждый день здесь происходят важные события, возьмем для сравнения несколько информационных бюллетеней хорошего уровня и увидим, что они на 60–80 % в среднем совпадают по предоставленной информации. Конечно, некоторые важные события (Индокитай, Германия, Марокко, Алжир, Венгрия, например) занимают информационные полосы в течение нескольких дней или даже недель, но они не являются основной информацией об этих событиях. Часто что‑то важное происходит спустя неделю или месяц после того, как об этой новости заговорили впервые. Значит, нужно предпринимать поиски, чтобы найти информацию о начале события, чтобы восстановить все его этапы. Для этого нужно запастись терпением, а у среднестатистического человека не хватит ни времени, ни интереса, чтобы предпринять такого рода расследование. Таким образом, вся его информированность сводится к калейдоскопу из тысячи картинок, которые последовательно сменяют друг друга, без связи между собой и с огромной скоростью. Его внимание постоянно переключается с одного события, на другое, в голове возникают тысячи вопросов, и те, что были вчера, совсем не такие же, как сегодня. Впрочем, разницы нет, т. к. они все равно остаются без ответа. Вспомним, что мир с каждым днем становится все сложнее и многообразнее. В результате человек ощущает себя словно в центре карусели, где мимо него проносятся разные события, между которыми он не улавливает связи и не находит ни одной стабильной позиции, за которую мог бы ухватиться. Вот в этом первый эффект воздействия на него информации. Даже в отношении важных событий современности он не может составить себе полного представления из мелькающих перед глазами точек разного цвета, размера и интенсивности, которые находит в газете. Мир предстает перед его глазами, как картина пуантилиста: тысячи деталей в виде тысячи точек. Но чтобы понять, что изображено на этой картине, надо выбрать правильный ракурс, иначе не разобраться, разноцветные точки не сольются в образ, пустота между ними помешает увидеть картину в целом.
Кроме того, нужно иметь возможность сделать шаг назад, чтобы издалека рассмотреть панораму. Но по закону информации, поступающей непрерывно, такого нельзя себе позволить: каждый день человек получает новый пакет новостей и у него нет времени осмыслить происходящее, он не может сделать шаг назад, т. к. назавтра он получает новый пакет, стирающий все предыдущее и также требующий осмысления, но на это опять не хватит времени. На сцене жизни события так быстро сменяют друг друга, и все они разноокрашены, разноплановы, в точности как на картине в технике пуантилизма: средний гражданин, получая информацию в таком виде, составляет себе такое представление: в мире творится полный абсурд, между происходящим нет никакой связи, все происходит слишком быстро, понять движущие силы и смысл бытия невозможно. И, как это часто происходит, на первых полосах – информация об инцидентах, о катастрофах (газетчики любят сенсации), поэтому к вышеописанной неразберихе добавляется представление о мире как о нескончаемом катаклизме с печальными последствиями. Главное, что он из газет понимает о мире, это то, что порядок вещей постоянно нарушается, и этому нет альтернативы. Ведь ему ничего не говорят о том, как норме должны развиваться события, потому что это – неинтересно. Его пичкают информацией о том, что нарушает обычное спокойное течение событий, о катастрофах, стихийных бедствиях, о провалах и банкротствах. Он не в курсе того, что 10 000 поездов в день вовремя прибыли на станцию (об этом свидетельствуют статистические данные, но обычный человек о них не знает), зато ему в подробностях сообщают о поезде, сошедшем с рельс.
То же самое можно сказать о новостях в политической или экономической сфере. То, что обычный человек узнает из колонки новостей на эту тему – это всегда опасность, волнения, тревожная ситуация. Какое представление у него складывается о мире, в котором он живет? Повсюду вызовы, угрозы, поистине, ужасная эпоха, полная опасностей и рисков. Разве может нормальный человек спокойно перенести такую ситуацию? Нет, он не может ни привыкнуть к абсурдности и бессмысленности существования (ему бы следовало стать героем, но даже Камю, сделавший из этого положения единственную добродетель, не смог это долго выдержать), ни согласиться с тем, что проблемы, которыми полон мир, не имеют решения, ни смириться под их гнетом. Вот потому‑то человеку, получающему информацию из разных источников, просто необходимы ориентиры, рамки, инструкции, согласно которым он сможет разложить информацию по полочкам, ему нужны объяснения глобальных проблем человечества, чтобы он понял связь между событиями¹⁹² и осознал свое место в этом бушующем мире. Все это происходит непосредственно из информации. И чем сложнее феномен или событие, происходящее в мире, тем проще должны быть объяснения; чем больше деталей изобразил на своей картине пуантилист, тем схематичнее получается кадр; чем сложнее проблема, тем глобальнее ее решение; чем глубже чувство незащищенности у человека в мире, чем больше он напуган, тем ярче и позитивнее должно быть решение, чтобы повысить его самооценку и примирить с этой жизнью. И все это – дело пропаганды. только она сможет помочь в такой ситуации. Конечно человек из высших слоев общества, глубокий интеллектуал, человек просвещенный, широкой культуры, энергичный и смелый может попробовать самостоятельно во всем разобраться, найти ответы на эти вопросы, приспособиться к неизбежности и выжить в наше трудное время. Но мы здесь не говорим об элитах (к которой и сами себя, разумеется, причисляем), но о среднестатистическом человеке, обычном гражданине нашего общества.¹⁹³
Когда мы анализируем причины успеха пропаганды, то среди главных отмечаем то, что она в точности отвечает на потребности масс. Отметим только два аспекта: как объяснить событие и какую оценку ему дать, причем оба касаются не только информации, но в большей мере именно ее. Эффективная пропаганда должна помочь человеку составить глобальное представление о мире, причем не столько смысл существования, сколько картину мира, мироощущение. Это мироощущение в глобальном смысле состоит из нескольких пластов: исторического, экономического, политического. Такое видение мира представляет собой основу пропаганды, источник ее могущества, так как в нем можно найти оправдание, предположительно объективное, пропагандистской работы, того, чем занимается пропагандист: речь о том, чтобы доказать связь пропаганды с историей и с прогрессом. Эта сформированная пропагандой картина мира позволяет человеку понимать предоставляемую ему информацию, дает основания для вынесения суждений, помогает отбирать одни факты и закрывать глаза на другие, в зависимости от того, насколько четко они отображаются в кадре. Короче, она отвечает основному желанию человека: не утонуть в море однообразной информации, выстроить перспективу, определить критерии отбора информации.
Пропаганда должна также предоставить объяснения событиям, дать ответ на все «почему», помочь понять смысл экономических и политических явлений: информация утрачивает свою наводящую ужас на простого человека особенность по мере того, как снабжает его нужными для понимания сведениями, которые либо уже есть в его голове, либо помогут найти простой и однозначный ответ. Великая сила пропаганды заключается в том, что она предоставляет простые ответы на глобальные вопросы, объясняет связи между разрозненными фактами, создает доктринальную базу под любую идею, а без этого невозможно выжить в море информации. Человек дважды обязан пропаганде: сначала она помогает ему разобраться в происходящем, понять взаимосвязь и причину событий, а затем, по мере того, как его скромный личный опыт постигает объективность и неизбежность происходящего, она обещает ему легкое и доступное решение всех возникших проблем.
В то время как информация необходима человеку для того, чтобы осознать происходящее, пропаганда всегда окажется рядом, чтобы это осознание не позволило ему впасть в отчаяние.

Субъективная ситуация

Неукротимая жажда пропаганды, свойственная современному человеку, отчасти объясняется некоторыми свойствами его психики, обусловленными объективными условиями среды его существования. В нашем дальнейшем исследовании мы коснемся только тех психологических особенностей, которые позволят ответить на вопрос: «как пропаганда может использовать психологический феномен человека, чтобы проникнуть в его подсознание». Впрочем, нам кажется, что правильнее будет, если сначала мы рассмотрим такой вопрос: «как так получается, что человек не может обойтись без вмешательства пропаганды?»

Не будем подробно останавливаться на понятиях «человек толпы» или «коллективный человек», так как с этим пока не все ясно и окончательно не определено, но отметим некоторые черты современного человека западного общества, живущего в тесном окружении себе подобных благодаря демографическому подъему последних лет: согласимся с мнением большинства психологов, утверждающих, что он более восприимчив к внушению, более легковерен, более возбудим и раздражителен. Он часто живет как бы с закрытыми глазами, он занят, конечно, какой‑то суетой, но это все – внешняя сторона дела, его душа пуста, внутренний мир ничем не занят, но он открыт для любого внушения и хочет лишь одного, чем‑то заполнить внутреннюю пустоту. Поэтому он ходит в кино, но это – временная мера. Он ищет чего‑то более глубокого, всепроникающего. Он подготовлен для пропаганды, он готов к внушению. Он – человек‑одиночка (the lonely crowd) и чем больше народу живет рядом с ним в современном городище, тем более он одинок. Несмотря на видимое блаженство, которое может дать ему одиночество, он несчастен, он из‑за этого глубоко страдает. У него возникает страстное желание быть вовлеченным в какое‑нибудь сообщество, найти близких ему идеологически или по духу людей, среди которых он мог бы чувствовать себя спокойно. Одиночество, тем более одиночество в толпе – это испытание, возможно еще более тяжкое именно для современного человека. Не с кем по‑настоящему поговорить, не с кем разделить заботы, не на кого понадеяться! Это ужасно! Это чувство может породить у индивидуума самые серьезные нарушения психики. Хорошо, что пропаганда (возьмем шире – human relations) – прекрасное терапевтическое средство: она поддержит, избавит от одиночества, удовлетворит потребность в общении, поможет влиться в группу единомышленников. Но в то же время она излечит и более глубокие и постоянно гнетущие переживания, свойственные в большей степени нашему времени, чем раньше, а именно: потребность во что‑то верить, подойдет любая выдумка, можно даже сказка, приверженность мифам и склонность к фантазиям, инстинкт самосохранения, выражающийся в необходимости чувствовать себя в безопасности, но при этом ментальная лень, т. е. нежелание самостоятельно искать решение проблем, а отсюда – готовность подчиняться чужой воле: все эти представления, свойственные человеку, когда мы представляем его себе не просто человека в экзистенциальном смысле (чисто теоретически), а настоящего живого человека, существующего рядом с нами. Все это восстанавливает его против информации, не облегчающей его боль, не приносящей удовлетворения, но приводит к пропаганде, дающей успокоение и отвечающей всем этим вышеперечисленным потребностям.
Другой важный аспект: в современном обществе человек все больше и больше привыкает к бездействию. Он инкорпорирован в огромный механизм, функционирующий на основе коллективного взаимодействия, где у каждого есть свой инструмент для игры и своя партитура. Но он не может делать что‑то по своему усмотрению, проявлять инициативу или принимать самостоятельные решения. Общество приучает человека к совместным действиям, он должен дождаться сигнала и поступить так, как его научили, выдрессировали, т. е. согласно инструкции. Дрессура существует по большим и малым вопросам. Дрессура в рамках профессиональной деятельности, дрессура для автомобилиста и пешехода, дрессура для потребителя, дрессура для публики в кино или в театре, дрессура по правилам поведения жителя многоквартирного дома и т. д. Каждый приучен действовать только по сигналу, информирующего о том, что можно или необходимо срочно начинать действие. Потребитель получает сигнал от рекламы, которая сообщает ему, что желательна покупка именно этого предмета. Автомобилист замечает зеленый сигнал светофора и понимает, что можно двигаться дальше. Все меньше остается для индивидуума ситуаций свободного выбора, все больше он вовлекается в совместное действие глобальной коллективной общности. Современная жизнь приучила нас ждать, пока нас не подтолкнут к действию. Для пропаганды – это еще один подходящий момент вмешаться. По мере того, как государство вовлекает массы в политическую деятельность (мы об этом писали выше) и уже не может без нее обходиться, пропаганда становится тем сигналом, по которому общество приходит в движение, своего рода становится мостиком, по которому индивид переходит от стороннего интереса к политике к участию в политике. Она, пропаганда, представляет собой средство для преодоления пассивности масс. Она подключается к глобальному движению общества, формирующему условные рефлексы своих членов, и порождает во множестве количество сигналов, которые каждый ждет, чтобы начать исполнять свою партию в общем ансамбле.
Но в то же время индивид начинает ощущать свою незначительность. С одной стороны он испытывает желание постоянно находиться под опекой, в тени, у него и в мыслях нет заявить о самостоятельности или проявить инициативу, с другой – это состояние его угнетает. Он понимает, что от его воли ничего не зависит. Мы здесь рассуждаем, разумеется, о середнячке, а не о директоре завода, топ‑менеджере или управленце высокого уровня, но это ничего не меняет в общем смысле. Чувство незначительности, неполноценности в отношении исполнения служебных обязанностей (бесконечные технические обновления, и правила внутреннего распорядка), условий жизни (шум, соседи, теснота), семейных отношений (потеря авторитета перед детьми, например), постоянной зависимости от административных барьеров (конторы, бюро, правила и регламенты, коих становится все больше, но никто пока не изучил их разрушающую роль на психику человека), короче все то, чему мы обязаны жизнью в массовом обществе. Всем знакомо чувство потери собственной значимости, когда человек ощущает себя мелкой частицей внутри общества масс. Он постепенно утрачивает чувство собственного достоинства, не видит возможностей исполнить свои честолюбивые замыслы. Множество таких же, как он, окружает его, давит, заставляет признать свою незначительность и смириться, он «утонул» в массе, он в конце концов пришел к убеждению, что он – винтик среди огромного количества ему подобных и не может уже рассматриваться вне этого гигантского организма. Жизнь в городе вызывает у человека чувство беспомощности в то же время полной зависимости: он зависим от всего – от общественного транспорта, от школьного учителя, от полицейского, от работодателя, от распределения электричества и газа и пр.
Возможно, каждая зависимость сама по себе и не оказала бы влияние на человека, но действуя вместе и постоянно, пересекаясь и умножаясь, они порождают у него чувство неполноценности, так часто встречающееся у современного человека. Бывает, что человек не желает смириться и чувствовать себя ничтожеством, он не хочет быть винтиком, стремится к самоутверждению и ощущает в себе силы стать героем, суперменом. Или просто в нем возрождается чувство собственного достоинства, и он хочет, чтобы и другие видели в нем личность. Ему хочется продемонстрировать свою власть, удовлетворить стремление к доминированию, живущее в каждом. В определенных условиях это стремление специально подавляется, но есть способы уклониться. Кино, например, позволяет зрителю увидеть героя на экране и идентифицировать себя с ним. Но это – ненадолго и этого недостаточно. Зато пропаганда в широком смысле позволяет ему удовлетворить его глубоко скрытые потребности.
Пропаганда чутко улавливает, когда объективные обстоятельства требуют сплочения общества, так как именно в этот момент отдельному его индивидууму надо дать почувствовать, что субъективно, в личном плане, он остается свободным. Именно пропаганда, давая ему ощущение свободы, тем самым вовлекает его в коллективное действие. Она повышает самооценку личности на фоне коллектива.¹⁹⁴ Инструмент массового воздействия, она тем не менее адресована к каждому индивидууму в отдельности. Она взывает к моему Я. Она обращается к моему здравому смыслу, взывает к моим страстям, провоцирует мой гнев, вызывает негодование. Они пробуждает во мне чувство справедливости и любовь к свободе. Она заставляет меня испытать страстные чувства, поднимающие меня над серостью повседневной жизни. Стоит пропаганде приобщить меня к политике, я начинаю смотреть свысока на скучную обыденность. Мой начальник, не разделяющий мои убеждения, представляется мне теперь простым идиотом, находящимся в плену заблуждений низменного мира, в то время как я, гордый сам собою, воспаряю над ним, просвещенный и раскрепощенный, так как я разобрался в ситуации и теперь знаю, как надо действовать, я понял суть вещей, меня взяли в игру, подключили к делу опасному, но захватывающему. Эти чувства крепнут во мне по мере того, как пропаганда придает больше значимости моей персоне, обращается к моей решимости, возлагает на меня особые надежды: «Весь мир во власти зла. Я покажу тебе путь, как от него освободиться. Но нужно, чтобы каждый принял в этом участие. Нужно, чтобы ты тоже участвовал. Если ты откажешься, все пропадет, все пойдет прахом из‑за тебя, из‑за твоей нерешительности!» Вот какие чувства должна внушать пропаганда. Мое мнение, коим общество до сих пор пренебрегало, становится главным, решающим. Оно теперь важно не только для меня, но для всей политики, для всего общества в целом. Когда я как избиратель прихожу на выборы, меня гнетет подспудная мысль, что мой бюллетень останется без внимания, что мой анонимный голос никто не услышит. Но пропаганда мне внушает, что действо, в котором я принимаю участие, очень важное и все зависит от меня. Это меня возвышает в собственных глазах, я осознаю свою личную ответственность и оттого прихожу к ощущению, что я властвую над своим окружением и начинаю сам принимать всерьез то, что делаю, более того, по мере того, как, благодаря пропаганде, это чувство крепнет во мне, оно наполняется смыслом и становится моим убеждением. Вот так человек, наполненный чувством неполноценности, получает от пропаганды уверенность в себе и удовлетворение от участия в общем деле, в котором так нуждается.
Именно в ситуации необходимости подтверждения собственной значимости в ситуации, когда все вокруг тебя не замечают, играет пропаганда в колонизированных странах. Какой‑нибудь африканец очень чувствителен к любой пропаганде, причем степень его восприимчивости находится в прямой зависимости от того, насколько сильна была опека со стороны колонизатора и как глубоко он был унижен. Но не стоит думать, что чувство униженности характерна только для угнетенных народов, в массовом обществе практически каждый испытывает нечто подобное. Иначе говоря (а точнее именно вследствие этого) современный человек постоянно живет, чувствуя себя ущемленным, отвергнутым. Большинство его естественных привычек ущемлены социальными условностями.¹⁹⁵ Наше общество чем дальше движется по пути социального прогресса, тем больше вводит правил и ограничений для своих членов, оставляя им все меньше места для свободного самовыражения, для поведения под действием свойственных каждому человеку стихийных порывов, из которых некоторые, это надо признать, антисоциальны в высшем своем проявлении. Человек современного общества постоянно находится под гнетом регламентов, предписаний, правил внутреннего распорядка, он не может поступить так, как ему самому хочется в данный момент, он должен без конца обращать внимание, что происходит вокруг (уличное движение, соседи), он не может шуметь, кричать и делать то, что хочется, ему приходится подчиняться всем этим правилам, инструкциям, нормам, и их на всех уровнях становится все больше и больше. Он не может свободно проявлять свои сексуальные инстинкты и удовлетворить жажду насилия. Со всех сторон ему могут указать на аморальность, если он делает что‑то не так, он скован условностями общества гораздо больше, чем человек XVI или XVII века. В мире политики он также постоянно натыкается на препятствия, ограничивающие его волю и желания. Но трудно надолго удержать человека в таком состоянии.
Индивидуум, состоящий в конфликте с группой по причине того, что его личные взгляды находятся в оппозиции с представлениями той среды, где он обитает, испытывает давление со стороны соплеменников, между ними устанавливаются напряженные отношения, что создает сложную ситуация в обществе, иногда даже трагическую¹⁹⁶. Если до сих пор человек пользовался относительной свободой, относительной автономией, и это позволяло ему за счет деятельности вне группы решать свои проблемы и уменьшать трения с соплеменниками. Он имел определенный круг индивидуальных обязанностей и за счет этого мог позволить себе быть самим собой и уменьшить противоречия с другими участниками группы. Для него это был лучший способ найти равновесие и не конфликтовать. А вот наше технократическое общество не может дать индивидууму такую возможность, у него больше нет автономии, нет отдельной от общества деятельности, которая позволила бы ему избежать трений и конфликтов. Он теперь обязан все держать в себе. В такой ситуации напряжение катастрофически возрастает и может спровоцировать болезни. И тогда пропаганда вмешивается как инструмент (ну и что, что фальшивый!), чтобы уменьшить напряжение, помочь выплеснуть накопившийся негатив¹⁹⁷. У каждого человека иногда возникает желание поплакаться кому‑нибудь в жилетку, опасно лишать его этой возможности. Человек так устроен, что ему обязательно нужно высказать кому‑то свои мечты, страсти, стремления, отсутствие такой возможности в социальном плане приводит к таким же результатам, что и на индивидуальном уровне, с чем часто сталкиваются психоаналитики. Сублимация страстей и выход энергии для человека – необходимость. Причем второе легче происходит в коллективном порыве, хотя, по правде говоря, было замечено, что люди, находящиеся в жестких условиях, угнетенные и униженные, чаще совершают подвиги и в большей степени готовы к самопожертвованию, чем те, кто их унижал и подавлял. Этот выход энергии часто сопровождается спонтанными всплеском эмоций: увлечение джазом среди молодежи, например, однозначно представляет собой выход подавляемой энергии, равно как и шествия‑демонстрации с применением насилия (кумир подростков 50‑х годов Джеймс Дин, чернорубашечники, декабрьский мятеж 1957 г. в Швеции).
Но эти возможности ограничены. Напротив, пропаганда предлагает целый спектр возможных решений для выхода энергии. Идет ли речь, например о пропаганде того, что до сего момента было запрещено: например, всегда считалось, что проявление ненависти – явление разрушительное для личности и опасное для общества. Тогда как у человека всегда есть повод, чтобы ненавидеть кого‑то или что‑то, хотя он и старается подавить в себе желание кого‑нибудь придушить. А вот пропаганда готова предложить ему объект ненависти (так как любая пропаганда всегда нацелена на поиски врага¹⁹⁸), но и не только черная зависть, которой приходится стыдиться, но и вполне законное негодование, справедливое и обоснованное; более того, пропаганда напрямую указывает на врага, с которым надо расправиться, и отныне это уже не преступление, а поступок, достойный похвалы. Почти у каждого возникает желание убить соседа, но формально это запрещено, поэтому из‑за риска наказания не всякий решится на такой поступок. А вот пропаганда предоставляет ему достойный повод убить Еврея, Буржуя, Коммуниста и т. д., и в такой ситуации убийство приравнивается к подвигу. Аналогично этому в XIX веке, например, мужчина часто испытывал желание изменить жене или развестись, но общество осуждало такое поведение. Тогда в конце XIX века пропаганда придумала способ оправдать измену и узаконить развод. И всякий был рад присоединиться к партии, распространяющей подобные взгляды, так как для него это означало путь к освобождению. Преступление превратилось в добродетель: тот, кто поднялся против запрета, становился героем, полубогом, и каждый был готов стать под его знамена, так как подавляемые страсти благодаря ему могли вырваться на свободу. Армия приверженцев республики, восставших против католической веры, играла именно на этих чувствах сторонников адюльтера и развода.
Изобретательная пропаганда иногда предлагает окольные пути для освобождения накопившихся эмоций. Авторитарные режимы знают, что подавляемая воля народа должна иметь возможность время от времени выплеснуться наружу. Чтобы избежать взрыва, власть должна предложить какой‑нибудь способ. Допустим, такую роль могут исполнять сатирические газеты, публикующие злые шаржи на представителей власти (например, «Крокодил»¹⁹⁹), или карнавал, высмеивающий правителей и оплаченный Диктатором (например, День Гнева, в Гватемале – последняя пятница марта). Разумеется, такие акции всегда проводятся под контролем правительства. У них двойная функция – создать у народа иллюзию, что он свободен в проявлении своих чувств, критикуя власть, а также указать на того представителя власти, к которому у народа больше всего претензий и кто впал в немилость у Диктатора и предварительно уже осужден. Таким образом подобные критические инструменты служат для укрепления власти, а также для того, чтобы продемонстрировать приверженность народа к власти, которая вроде как позволяет ему выплескивать свое недовольство, тогда как другие социальные ограничения этому препятствуют. Получается, что пропаганда в подобной ситуации действует на общество как лечебный и профилактический инструмент, предложенный народу от имени власти.
Ее роль возрастает еще больше, если применять ее как средство от тоски. Можно с уверенностью говорить о том, что подобные психические расстройства в нашем обществе очень распространены. Многочисленные исследования показали, что беспокойство, а то и страх как наиболее сильные чувства распространены среди многих людей в нашем обществе. Без сомнения, для этих настроений есть причины: опасения коммунистической экспансии, революции, фашизма, атомной бомбы, соревнования двух систем, страх перед безработицей, перед болезнями. С одной стороны, благодаря информации современные люди гораздо более, чем их предки, осведомлены о разного рода вызовах и рисках, существующих в обществе, с другой стороны – вера в бога, позволяющая этому противостоять, почти утрачена: отныне человек оказался безоружен перед лицом угроз, подступающих со всех сторон, страх пронизывает его существование еще и потому, что он умеет читать. Он читает, например, статьи о разных болезнях и не только в медицинских журналах, но и в обычной прессе, они производят ужасное впечатление, потому что фиксируют внимание на недомогании и заставляют заподозрить и у себя что‑то серьезное: информация провоцирует появление страха, что в значительной мере доказывает, что страх как доминирующее чувство в наше время – явление «социальное», связанное с феноменом жизни в коллективе и охватывающее всех членов общества (политика и т. п.) и гораздо более распространенное, чем личные страхи (страх смерти, например, или боязнь приведений). Но нельзя считать страх, обусловленный реальной причиной и соразмерный угрозе, беспричинной тревогой. К.Орней установилa разницу между ними, справедливо отметив, что последняя представляет собой непропорциональную реакцию на воображаемую угрозу²⁰⁰. Она также была права, утверждая, что беспричинная тревога – поведенческий феномен, связанный с условиями жизни нашего общества, хотя скрытые причины ее вызывающие не обязательно присущи все его членам, они могут оставаться субъективными и неосознанными. Эта тревога, беспокойство, тоска проявляются у разных людей c разной интенсивностью, но чаще всего причины этого остаются для человека неясными²⁰¹. По сравнению с реальной и вполне осознаваемой угрозой, о которой мы говорили раньше, эта угроза – чистый вымысел. Американцы придумали себе коммунистическую угрозу, равно как и коммунисты до сих пор пребывают в страхе перед фашизмом, не имея на то оснований. Но в этот момент тревога начинает овладевать сознанием общества. Всевозможные слухи, непонимание и неприятие происходящее, растерянность перед реальностью, нарастающее беспокойство, передающееся от одного к другому, порождают тревогу во всем обществе.
Рано или поздно, но наступает момент, когда она окончательно им овладевает. Ее иррациональный характер проявляется в том, что все усилия урезонить и успокоить общество терпят крах. Опыт показывает, что даже если в это время появляется информация о реальной угрозе, она нисколько не впечатляет и не оказывает на людей такого же влияния, как страх перед угрозой вымышленной, напротив, усиливает степень тревоги перед воображаемой опасностью. Можно быть уверенным, что разлитая в обществе тревога является причиной индивидуальных неврозов. Хотя, говоря о коллективном беспокойстве как о феномене, характеризующем наше общество, мы ни в коем случае не утверждаем, что большинство людей у нас – врожденные психопаты. Но тревоги, спровоцированные социальными конфликтами по разного рода политическим поводам, не так часто приводят к неврозам, но этот случай нельзя исключать, поэтому мы лишь предупреждаем, что беспричинная тревога в обществе угрожает эмоционально нестабильным людям, которым и так свойственно нервничать по любому поводу. Но она может привести и к коллективной дестабилизации психического здоровья нации, если вдруг какое‑либо событие коснется всего общества и ввергнет людей в иррациональное безумие. Поэтому не стоит недооценивать тот факт, что человек современного общества чувствует себя жертвой бесконечного ряда внутренних демонов, отсюда – источник его тревог. Но в то же время он погружен во внутренние конфликты, свойственные нашему обществу, что ввергает его в противоречие с самим собой, точнее будет сказать, что порождает противоречия между его собственным опытом и социальными устоями. Тот же К.Орней описала некоторые из этих конфликтов²⁰², но есть и другие. Например, кроме остроты наших потребностей и чувства фрустрации на фоне невозможности их реализации, между провозглашенной свободой и существующими ограничениями этой свободы, есть еще такие явные противоречия, как бесконечные призывы к миру в обществе, которое неустанно готовится к войне, или запрос на создание интеллектуальной среды и невозможность интегрироваться в культурный контекст и т. д. и т. п. В нашем обществе накопился немалый опыт неразрешимых противоречий. Человек от этого переживает, фрустрация накапливается, тревога возрастает, человек старается вырваться из круга неразрешимых проблем.
Как правило, ничего у него не получается, и, находясь в плену тревог и противоречий, человек начинает чувствовать себя обреченным. Его внутренний голос подсказывает ему, что он – несчастная жертва глобальных вызовов и угроз (из‑за чего у него, естественно, возникает комплекс вины), но какими бы ни были принятые им решения, призванные разрубить Гордиев узел внутренних противоречий, он в любом случае оказывается в конфликте с социальным императивом. Один из внутренних принципов, который каждый человек готов отстаивать несмотря ни на что, это уверенность в своей правоте. Он проявляется разными способами. Сначала человек старается убедить в этом самого себя; ему нужно быть уверенным, что он прав, что он поступает как должно, что у него есть основания себя уважать. Затем он старается, чтобы и близкие ему люди в семье, на производстве, в его окружении, во всей стране были уверены в его правоте. В конце концов, он стремится войти в группу, которую считает близкой по духу, где его смогут оценить по достоинству и признают его правоту. Надо лишь отметить, что речь идет вовсе не об абсолютной справедливости и не поиске истины в последней инстанции. Важно понять, что не быть правым, или действовать по справедливости, или принадлежать к группе, где его правильно оценят, хочет этот человек, но всего лишь казаться таковым или найти основания, чтобы его таковым признали.
Это явление в полной мере согласуется с тем, что человек отказывается принимать реальность (и в первую очередь ту, что у него перед носом) такой, какова она есть на самом деле. Такая реальность ему не нужна, она его оскорбляет, для него это также невозможно, как признать свои ошибки. В своих глазах, равно как и в глазах окружающих, человек играет роль адвоката самому себе, он всегда придумает оправдательные аргументы, всегда найдет, на кого свалить вину, или объяснить, почему он был вынужден поступить так, а не иначе. Психологический механизм этого находится, разумеется, в подсознании²⁰³.
Оправдания соответствует, отчасти по крайней мере, тому, что американские психологи называют «рационализацией», т. е. желанию найти рациональные объяснения. Но эта рационализация, на наш взгляд, выглядит гораздо скромнее по сравнению с оправданием. Рационализация нужна тогда, когда индивидуум испытывает трудности от жизни в обществе. Столкновение с группой, с другими индивидуумами провоцируют напряжения и конфликты, отчаяние из‑за неудач, фрустрацию и тоску, все это человек переносит с трудом. Он пытается этого избежать, но не может. Тогда он находит себе извинения, благовидные предлоги, позволяющие ему обойти неприятные последствия от неприятностей: высказывает суждения, объясняющие свои неудачи, придавая им видимость успеха (они еще слишком зелены, чтобы соответствовать …), или сваливает вину за конфликт на другого (надо найти козла отпущения), или объясняет свое поведение, находя объективные причины (из‑за расовых предрассудков, например) и т. д. Разумеется, сам индивидуум свято верит в приводимые аргументы, и его уверенность в своей правоте укрепляется, если большая часть окружения, а лучше, если все, подтверждают их правильность и соглашаются с ними. И наоборот, он может впасть в истерику, если окружение высказывается против и отвергает доводы, которые он приводит в свое оправдание, считая их надуманными или высказанными лишь для того, чтобы скрыть истинные мотивы своего поведения, и что его аргументы гроша ломаного не стоят.
На первый взгляд потребность оценки со стороны общественности выглядит как отклонение. Некоторые даже считают, что в личном плане подобная особенность свидетельствует о патологии в психическом состоянии индивидуума. Но от подобных суждений стоит отказаться, так как зависимость от моральной оценки со стороны общественности скорее всего есть проявление лицемерия, не более того. Если исключить клинику, то и отклонением от нормы подобную особенность не назовешь по крайней мере по двум причинам. Первая – эта черта не является исключением из общего правила, каждый ищет оправдания своих действий как в самом себе, так и перед общественностью. Стоит ли называть патологией обычное явление, свойственное очень многим, если не всем. Вторая причина кроется в ее ощутимой целесообразности: сейчас уже всеми признан тот факт, что в своей психической жизни человек неосознанно выбирает то, что ему полезно, то, что позволяет ему «экономить ресурсы». То, что социальное одобрение полезно – не вызывает сомнений: благодаря этому человек не только защищается от неуверенности в себе, превращает неудачу в успех, как мы уже раньше доказывали, но и более того, он начинает мало по малу разбираться в том, что хорошо, а что плохо, что справедливо, а что безнравственно. Этим путем, а часто исключительно именно таким способом, человек выстраивает для себя шкалу ценностей и познает меру вещей.
Для него это крайне важно. Кроме целесообразности, этому лицемерию есть и другое оправдание: человек благодаря ему может позволить себе вести себя так, как хочется, может быть, даже нарушая запреты, при этом не обременяя себя откровенными и публичными объяснениями своих аморальных или антиобщественных поступков. Конечно, маргинальное поведение для общества неприемлемо, но не менее неприемлемо для него слишком открытые заявления о безнравственных и асоциальных деяниях. Здесь мы сталкиваемся со старой проблемой: что лучше – втихомолку вести себя отвратительно (позиция 1900‑х годов) или открыто демонстрировать свое пренебрежение к обществу (позиция 1960‑х годов), не будем забывать, что социальная оценка в 60‑х была иной, чем в начале века. В этом проявляется, кстати, неоспоримая польза для всех и большое значение такого явления, как оценка со стороны общества, социальная значимость. Мы сталкиваемся с ним практически повсюду: в обобщенном смысле можно сказать, что большинство социальных теорий, как политических, так и экономических, нуждаются в социальной оценке и признания значимости. Исследования Рубеля показали, что доктрина Карла Маркса, столь жесткая и, как мы знаем, не допускающая разночтений, на самом деле была всего лишь попыткой изложить свою наивную позицию, своего рода – игра ума юного интеллектуала²⁰⁴.
Трудно, а может быть, даже невозможно признать реальность такой, как она есть, определить реальные мотивы наших поступков, объяснить причины поведения группы, к которой принадлежим. Если мы работаем в профессии, то непозволительно признаться в том, что это только ради денег, надо обязательно найти моральное оправдание или вспомнить об идеалах. Можно назвать это призванием и не подвергать сомнению. Даже самые практичные и жесткие из идеалистов, такие как нацисты, к примеру, искали общественного и морального оправдания своих поступков, пытаясь высшими интересами расы оправдать садизм в концентрационных лагерях. Или сторонники коммунистического режима, закоренелые материалисты, тоже пытались оправдаться перед обществом, объясняя свою жесткую тактику сверхгуманными целями. В конфликте между необходимостью и моральными или религиозными убеждениями каждый человек прибегает к рационализации, стараясь доказать, что здесь нет и не может быть никакого противоречия. Когда кто‑то совершает поступок, продиктованный элементарной нуждой, он не может в этом откровенно признаться, утверждая, что действовал исключительно по соображениям совести. В тот день, когда военная повинность была объявлена обязательной, население вдруг призналось в безграничной любви к отечеству. Когда Сталин договорился с Гитлером, коммунисты заявили о преимуществах германского социализма. В день, когда венгерские власти обязали христианскую церковь проповедовать мирное сосуществование, она совершенно добровольно заявила о том, что мир – извечная христианская добродетель.
Доказано, что оправдание в глазах общественности универсально во всех сферах, человек на уровне подсознания играет в эту игру и ищет обоснования своих действий. Он верит, что это необходимо, но ему этого мало, ему надо, чтобы и другие поверили. На самом деле все вокруг в это верят, так как они – его соучастники в этом спектакле, они и сами без конца прибегают к рационализации. Этот факт является основой для дальнейшего развития рационализации. Участие в этом представлении настолько сильно овладевает массами, что даже те, кто становятся его жертвой, соглашаются с выводами и сами попустительствуют участникам. Например, расист оправдывает свои расистские убеждения тем, что «недостойные» люди слишком ленивы, аморальны, социально опасны, биологически недоразвиты. Можно констатировать, что и сами люди готовы согласиться с этим суждением, готовы сами себя считать «недостойными», что в их собственных глазах послужит оправданием дискриминации. Получается, что они используют тот же процесс рационализации, только на другом уровне.
Из трех источников исходит огромное разнообразие персональных или коллективных, но в любом случае надуманных оправданий.
На первом месте находятся традиционные объяснения: принятые в группе, к которой мы сами принадлежим, полученные нами в процессе образования. Например, суждение буржуазии о рабочем классе. Оно восходит к 1815 или к 1820 гг. и в неизменном виде передается от поколения к поколению: «рабочий – это существо ленивое, склонное к пьянству», или суждение о цивилизационной миссии Франции по отношению к ее колониям.
На втором месте – примеры рационализации, которые мы случайно или намеренно придумали сами. Если первые являются коллективными, то эти вторые носят персональный характер. Но грань между ними не так уж однозначна, так как часто традиционное оправдание служит решению личных проблем.
Нас особо интересует рационализация третьего типа: одновременно коллективные и индивидуальные оправдания, характерные для нового времени, для непредвиденных случаев (по этой причине традиционные оправдания не годятся), а именно – ситуации, ставшие следствием пропаганды. Пропаганда обрушивается на человека и принуждает принять участие в своей игре, одним из правил которой является убежденность в ее правоте. Она заставляет его поверить, что при любых обстоятельствах он лично всегда прав, что сообщество, членом которого он является, справедливо и безупречно, что поступок, к которому его подталкивают, оправдан со всех точек зрения, даже если сам человек имеет подспудные сомнения на этот счет. Она, пропаганда, старается изо всех сил их рассеять, облегчить его положение, примирить его с совестью. Она сама предоставляет ему готовые оправдания и одобрение от имени общества, и ему приходится с ними согласиться. В то же время она предлагает свежие решения в соответствии с новыми обстоятельствами (в отличие от старых традиционных, но уже поднадоевших оправданий), что заставляет человека поверить, что он нашел свой идеал. Пропаганда вселяет в него уверенность, что он – человек нового времени, выполняющий высшую миссию, и в этот момент коллективные и личные оправдания сливаются воедино, что дополнительно свидетельствует о том, насколько эффективна пропаганда. Получается, что не только об оправдании поступка идет речь, как в фильме «Почему мы сражаемся», но о более полномасштабной рационализации, благодаря которой человек пребывает в полном согласии с сообществом, к которому принадлежит, с обществом в целом, полностью понимает и принимает условности окружающего мира, в то же время не испытывая никаких угрызений совести и избавляясь от каких бы то ни было сомнений.
Человек нуждается в оправдании и потому соглашается на пропаганду, ведь она обоснует справедливость его действий, избавит от необходимости доказывать свою правоту и уничтожит причину беспокойства. Она, между прочим, также решает проблему и других его тревог, например, рассеивает противоречия, восстанавливает целостность мироощущения, где главное – смириться с происходящим. Она предложит ему простые и надежные основания для поведения в полном соответствии с требованиями общества, не вступая с ним в противоречия, так как доверенная ему миссия находится в полном соответствии с провозглашенным идеалом.
В этой ситуации пропаганда берет на себя роль обычной идеологии, предлагая человеку господство над реальностью, погружая его в мир, основанный на принципах. Человек отныне не вступает в противоречие с этим миром, не чувствует в себе угрозу и не ощущает себя в нем инородным телом, благодаря пропаганде он становится его защитником и полноправным членом. Он больше не одинок в попытке разрешить конфликты (пока он был один, отчаяние приводило его к нервным срывам!), теперь он окружен сообществом, среди таких же, как он, готовых «в едином порыве» решить все проблемы и привести человека и человечество ко всех удовлетворяющему единомыслию. Мы теперь все в едином порыве готовы закончить войну в Алжире, в едином порыве обгоним Америку (это важно для СССР), в едином порыве противостоим коммунизму, в едином порыве устраним все препятствия и т. д.
Наконец, пропаганда устраняет беспокойство, причины которого кроятся в необъяснимом и явно преувеличенном страхе перед реальностью. Она предоставляет человеку уверенность, равную той, которую когда‑то придавала вера в Бога. Она просто и доступно объясняет ему законы мира, в котором он живет (разумеется, эти объяснения ложны и далеки от реального положения вещей), дает ключ к пониманию происходящего: нет больше тайн, все ясно и понятно – и все благодаря интерпретациям пропаганды. В ее руках – отмычка, которой легко можно воспользоваться, чтобы понять происходящее в современной истории, в ее руках – проводящая нить, следуя которой можно восстановить ход событий, не связанных на первый взгляд между собой. С этого момента мир больше не представляет собой угрозу его существованию, напротив, человек под покровом пропаганды, как под защитным куполом, не ощущает хаос окружающего пространства, знает ответы на все вопросы, умеет себя вести и принимает правильные решения в соответствующих обстоятельствах. Уже не мир властвует над человеком, а человек покорил мир. Речь не идет о том, что пропаганда предоставляет ему реальную картину мира, она не стремится также его «утешить», она внушает ему, что нет больше поводов для беспокойства, убеждает в могуществе его разума, вооружает психологически так, чтобы он не чувствовал себя в опасности. Человек, который всеми силами стремится избежать беспокойства и уйти от проблем, стоит ему открыть свою душу пропагандистскому влиянию, как тут же, как по волшебству, все трудности взаимоотношений с миром отступают и ему кажется, что не только свои, но и все проблемы общества он может без труда разрешить.
Вот почему человек современного общества так нуждается в пропаганде, он не просто к ней готов, он просто жить без нее не может.

Библиографические ссылки²⁰⁵

Doob, L. W., Propaganda and Public Opinion, chap. X.

Horney, La personnalité névrotique de notre temps, chap. II, X, XII, XIII.
Irion, Public Opinion and Propaganda, chap. XIII.
Krech et Crutchfield, op.cit., chap. XI. Théorie et problème de la psychologie sociale.
Lasswell, Propaganda Communication and Public Opinion, chap. III.
Maucorps, Psychologie militaire, 1948, chap. I.
Mac Farquhar, The Hundred Flowers.
Monnerot, La guerre en question, 1952, I chap. II.
Morin, Les Stars, 1959, chap. VIII.
Reiwald, L’Esprit des Masses, V‑e partie.
Staden, Psychiatrie and the War, 1943, III‑e et IV‑e parties.
Stoetzel, J., Théorie des opinions, chap. VII, VIII.
Young C.G., Social Psychology, II‑e partie.
Whyte, L’homme de l’organisation, chap. X, XVIII, XXV.