Феномен пропаганды
Глава II Как работает пропаганда
жүктеу/скачать 1,21 Mb.
|
Жак Эллюль - Феномен пропаганды (Gallicinium) - 2023
- Бұл бет үшін навигация:
- 1. Пропаганда и общество
- Мнение
- Mass media of communications
- 2. Условия эффективности пропагандистского влияния
- Средний уровень культуры
- Равный доступ к информации
Глава IIКак работает пропагандаКак и почему работает пропаганда? Каковы условия ее результативной работы? Мы уже говорили о том, что пропаганда в прошлом была совсем не такой, как в наши дни. Она в корне изменилась. Мы говорили также о том, что нельзя заниматься пропагандой кое‑как, в любое время и неважно где. Существуют даже такие условия, когда невозможна никакая пропаганда. Но чаще бывает так, что она возникает и развивается. Оставим в стороне эпизодические случаи пропаганды, а также исторически обусловленные, наиболее типичные и очевидные, они просты и достойны лишь того, чтобы их процитировать. Та современная пропаганда, о которой пойдет речь, связана с научными исследованиями и открытиями. Нам не о чем было бы говорить, если бы не существовали Масс Медиа: изобретения, породившие прессу, радио, телевидение, кино – они сыграли решающую роль, но и не только они – важно иметь средства транспорта, которые позволяют быстро в одном месте собрать толпу и не обязательно из людей, знакомых между собой. Ведь наши митинги и демонстрации не имеют ничего общего с общественными собраниями древних греков на рыночной площади Агора, ни с древнеримскими форумами. Следует также учитывать современные научные изыскания и в других сферах: в социологии и в психологии. Без эффективных открытий в этих областях, сделанных учеными за последние полвека, даже если «они этого не хотели», не было бы современной пропаганды. Социальная психология, углубленное изучение психики человека, бихевиоризм, социология малых групп, социология общественного мнения – вот области знаний, необходимые современному пропагандисту для работы. Важной причиной возникновения и развития современной пропаганды стали события в разных областях, а особенно‑в области политики. Очевидно, что Первая мировая война 1914–1918 гг., революция в России в 1917 г., приход Гитлера к власти в 1933 г., затем война 1940 г., развитие международных отношений после 1944, а также революционные события в Китае, Индокитае, Алжире и холодная война стали причиной и главным стимулом развития этой практики. Благодаря каждому из этих событий пропагандистская деятельность становилась все изощреннее, глубже проникала в общество, совершенствовалась и обогащалась новыми формами. Это неоспоримый факт. В то же время пропаганда проникала в новые страны, распространялась на новые территории, затрагивала новые народы: чтобы противостоять противнику, нужно использовать то же оружие, что и он: этот неоспоримый аргумент – ключ к пониманию причин столь широкого распространения пропаганды в современном обществе. Она же стала и постоянным инструментом для влияния на общество в таких странах, которые раньше были к ней нетерпимы: США, Франция, … Отметим также воздействие, которое оказывают на общество политические учения и их глашатаи. Нет сомнения в том, что доктрина является не просто дополнением к пропаганде, случайным или даже сомнительным ее компонентом, но квинтэссенцией политического дискурса и центром политической жизни. Ленинизм, получивший развитие в учении Мао, является одновременно и теорией, и практикой пропаганды, неразрывно связанным с марксизмом. По мере того, как идеи ленинизма взрывали общественное сознание, пропаганда развивалась по необходимости, а не по собственной воле. Некоторые люди также способствуют ее развитию, известны в истории гении пропаганды, такие как Геббельс и Гитлер. Но их роль не стоит преувеличивать: не они ее придумали и не по их воле она получила такое распространение, они сыграли свою роль как режиссеры‑постановщики, катализаторы процесса, скажем так: они воспользовались предложенными обстоятельствами. Все, о чем мы сейчас упомянули – давно известно и слишком очевидно, чтобы претендовать на открытие126, но благоприятные условия и роль личности – недостаточно, чтобы объяснить бурное развитие феномена пропаганды. Нужна еще среда, общество, социальные условия в общемировом масштабе, чтобы пропаганда принесла успех127. 1. Пропаганда и обществоОбщество индивидуалистов и общество массЧтобы пропаганда принесла результат, нужно, чтобы общество соответствовало как минимум двум условиям одновременно: чтобы это было общество индивидуалистов, и чтобы это было коллективное общество. Эти характеристики обычно противопоставляют, подразумевая, что общество индивидуалистов – это такое общество, где интересы отдельной личности превалируют над интересами других его членов, где наблюдается тенденция к разрушению границ, лимитирующих свободу действий индивида в обществе, тогда как в коллективном обществе индивида воспринимают как составную часть, как винтик, пренебрегая его интересами в пользу общественного блага. Но это противопоставление – упрощенное и лежит, скорее, в идеологической сфере. На самом деле, общество индивидуалистов по своей организации представляет собой коллективную структуру, так как первое движение индивида для освобождения от оков общества направлено в сторону разрушения микрогрупп как институциональной основы коллектива. В этом движении он стремится разорвать связи с семьей, с сельской или приходской общиной, с коллегами, с друзьями, чтобы оказаться наедине непосредственно с мировым сообществом. Следовательно, группа индивидуалистов, независимых от локальных структур общества, все равно представляется как коллективное, массовое сообщество, пусть и не структурированное. Точно так же и массовое общество или коллектив в конечном счете представляет собой собрание индивидуумов, каждый из которых – отдельная, самобытная личность. И каждый из членов коллектива, претендуя на то, что он равен любому другому, становится абстрактным явлением, отдельным экземпляром, составной частью массового общества. Как только локальные группы объединяются вместе, возникает тенденция избавиться от индивидуалистических проявлений, но и коллективом такое общество не становится. Для нашего времени характерна такая картина: в обществе формируется группы элит, которые, оставаясь внутри общества, несут в себе черты соответствующей группы, например, структурированной политической партии, иерархически централизованного синдиката и пр., наиболее активные, но малочисленные члены которых стремятся органически влиться в эти сообщества. Получается так, что коллективное общество и общество индивидуалистов сливаются в одной реальности и дополняют друг друга. Заметим, кстати, что это явление в полной мере соответствует тому, о чем мы уже говорили раньше по поводу Масс Медиа: пропаганда в СМИ должна распространяться, ориентируясь одновременно и на индивида, и на все общество в целом. Пропаганда хорошо работает в обществе индивидуалистов. Хотя речь идет не о теоретическом индивидуализме, ставшего предметом изучения в ХIХ веке, а об индивидуализме, как мы понимаем его сегодня, хотя между ними нет принципиального противоречия. Если как наивысшую ценность в обществе мы ставим личность, то рано или поздно действительно приходим к индивидуалистическому обществу и как следствие – к разобщенному. Но есть одно важное отличие: если в теории индивидуализма свобода личности определяется как высший приоритет и независимость от общества, т. е. человек – сем себе хозяин, то практический индивидуализм наших дней означает, что современный человек подвергается воздействию со стороны множества внешних сил и потому не может быть хозяином самому себе. Поскольку существует множество структурированных и хорошо организованных групп, человек, интегрированный в эти группы, подчинен их влиянию, и в то же время защищен от внешнего влияния, защищен от пропаганды. Она, пропаганда, может оказать на него влияние в том случае, если он выделяется из локальной группы. Но жизнь внутри этих групп на уровне материальном, духовном и чувственном организована таким образом, что пропаганде проникнуть внутрь затруднительно. Например, солдат, входящий в состав воинского подразделения, или активист крепкой политической партии скорее подвергнутся пропагандистскому влиянию, если выступают как простые граждане. Верно и обратное: органически сплоченной группа не слишком чувствительна к психологической обработке массовой пропаганды. Можно сказать, что в ХIХ веке общество в целом соответствует понятию индивидуалистическое, т. к. наблюдается разрушение его структурных ячеек, таких как семья, церковная община и пр., и человек остается один на один со своими проблемами. Оставшись в одиночестве, он погружается в новую для себя среду обитания, как правило речь идет об урбанистической среде. В таких случаях говорят, что он «утратил корни», он не принадлежит больше к своей традиционной естественной среде, но и с новым местом он не связан ни историческим, ни географическим происхождением. И вот из таких лишенных корней личностей состоит новая общность. Индивид в ней – отшельник‑одиночка, на его плечи возлагают ношу, к которой он не привык, что, впрочем, вполне согласуется с идеей индивидуализма: теперь он сам – мерило всех вещей. Ему приходится учиться самому принимать решение, что – хорошо, что – плохо, более того, – он обязан теперь это делать сам, ему не к кому обратиться, он должен полагаться на собственные силы, сам должен определять ориентиры и искать ресурсы в себе. Теперь он в полной мере несет ответственность за принимаемые им решения, за свою жизнь, да и в целом за благополучие общества. Он теперь сам – начало и конец всего, ничего не было до него и после него ничего не будет. Ему самому приходится находить критерии справедливости, решать, что есть Зло, а что – Добро. В теории все это прекрасно, а как на практике? Индивид оказывается в тяжелой ситуации, он растерян, подавлен, не готов брать на себя ответственность. Вот в этот момент в индивидуалистическом обществе складываются подходящие условия для пропаганды. Постоянные сомнения, шаткость социальных структур, нехватка социальной защиты, отсутствие опоры на традиционные представления ослабляют общество, делают его податливым к внешнему воздействию, подготавливают почву для воздействия пропаганды. Человек предоставленный самому себе может быть подхвачен социальным потоком, и в этот момент для пропаганды наступает благоприятное время. Индивид, включенный в микро‑сообщество, не чувствуя с ним органической связи, нелегко поддается воздействию коллектива, не готов принимать его образ мыслей, он также мало чувствителен к изменениям в обществе в целом. Он подчиняется общему порядку только в том случае, если все его сообщество склоняется к этому. Ни в коем случае это не означает, что он ведет себя как свободная личность, просто его поведение детерминировано социальной средой, он зависим от нее, но психологически и идеологически он не готов подчиняться. Ошибкой будет считать, что, освободив индивида из‑под гнета его органической микро‑группы, можно сделать его свободным. Нет, но таким образом он окажется в потоке массового сознания, попадет под влияние государства, окажется в поле глобального общества и, в конце концов, попадет в сети пропаганды. Его психика станет хрупкой, т. к. уничтожение корней приводит к нарушению психического равновесия. Вот почему в крестьянской среде, например, пропаганда не добивается успеха. Геббельс сам признавал тот факт, что повлиять на крестьян можно лишь при условии, когда разрушаются структуры патриархального общества. Можно вспомнить также трудности, которые испытывал Ленин, пытаясь интегрировать русских крестьян в Революцию. Таким образом, делаем вывод: пропаганда постепенно распространялась в Западной Европе в XIX и в первой половине XX века в связи с тем, что общество неуклонно становилось индивидуалистическим из‑за того, что разрушались органические связи между и внутри микро‑сообществ. Параллельный и связанный с этим процесс заключался в том, что общество становилось массовым, т. е. не сжатие, не распад, не исчезновение общества происходило на рубеже веков, что вполне могло бы случиться на фоне разрыва органических связей в микро‑сообществах, но общество перестраивалось, происходили структурные преобразования, оно становилось обществом Масс128. Много рассуждали о том, как соотносятся между собой Масса и Толпа. Есть, например такое мнение: Массу противопоставляли Массификации, имея в виду, что первая – временное объединение случайных лиц, а вторая – вовлечение индивидуумов в прочное социальное сообщество. Очевидно, что Толпа, собирающаяся в означенном месте по какому‑то поводу, не то же самое, что Масса. Говоря о массовом обществе, мы имеем в виду плотную демографическую общность, в которой локальные структуры выражены не четко, но ясно ощущаются определенные общие настроения, где люди объединены в конкретные коллективы, а каждый отдельный человек является членом глобального коллективного сообщества, в котором существует психологическое единство. Одной из характеристик массового общества является определенная монолитность в отношении материальных благ. Какой‑бы ни была сфера социальной жизни, профессиональная принадлежность или текущая ситуация, входящие в эту массу индивидуумы имеют примерно одинаковые предпочтения в плане быта, те же заботы, примерно одинаково ориентированы в использовании технических средств, верят в те же мифы и предрассудки.129 Пропаганда влияет на Массы напрямую, т. к. несмотря на кажущееся разнообразие у индивидуумов, входящих в ее состав, довольно много общего. На самом деле у нас существует тесная связь между Толпой и Массой. Толпа из отдельных членов массового общества может собираться так часто, как ей это необходимо, индивиды перетекают из одной толпы в другую по мере надобности: из метро на завод, потом в уличную толпу, собираются в кинотеатре, в банке, на митинге. Временная принадлежность к той или иной группировке делает человека в полной мере членом массового общества, из‑за чего меняется его психическое состояние. Это вполне естественно, некоторые индивидуальные изменения психики являются следствием того, что человек принадлежит массовому обществу, и душа толпы или дух коллективизма тут ни при чем. Индивид массового общества по определению более восприимчив к внушению, более доверчив и предрасположен к воздействию пропаганды. Поэтому начало развития пропаганды в обществе пришлось на конец XIX и первую половину XX века. С тех пор она стала не просто возможной в западном обществе Eвропы, она стала ему необходима. В то же время для человека массового общества характерно увлечение экстрасенсорными символами, удобными для использования в пропагандистских целях: логотипы, пиктограммы, коллективные презентации130. Такие же инструменты существуют и в малых группах, в мелких сообществах, но у них другая природа, меньшая плотность распространения и не такой уровень абстракции. А вот в массовом обществе они еще более оторваны от реальности, более многочисленны и насыщены, сильно влияют на массовое сознание, легко воспринимаются и вызывают сильные, но непродолжительные эмоции. Символы примитивной общины в силу статичности, узкой сферы употребления и недостаточной мобильности не позволяют пропаганде вести тонкую игру, изобретая новые способы управления в отличие от массового общества. К тому же их природа различна: «религиозные» по назначению в первом случае, они все более приобретают «политическую» окраску (в широком смысле слова) во втором. Именно в массовом обществе существует наиболее широкое различие между общественным мнением и личной, но скрытой, точкой зрения, которая подвергается гонениям и даже со временем подавляется окончательно131. Массы современного общества создали благоприятные условия для распространения пропаганды в своей среде. Ее психологическое воздействие на человека сильнее в том случае, если он принадлежит массе, если он – часть толпы. И кроме того (мы уже упоминали об этом) средства ее распространения в обществе предполагают наличие масс. Не случайно в США эти средства носят название Mass Media of communications (т. е. не просто СМИ, но СМК). Т. е. нет масс, нет, строго говоря, и пропаганды. Здесь нужно упомянуть о значении и важности общественного мнения. Тот смысл, который сегодня мы вкладываем в это понятие, предполагает наличие массового общества. А как же можно представить иначе обсуждение, обмен мнениями, действие и взаимодействие как первый шаг на пути формирования общественного мнения. Кроме того, должны быть в наличии и частные мнения, подразумевается также наличие общего, обобществленного, необходимо, чтобы был повод для столкновения мнений – ценности или точка зрения: в этот момент и происходит кристаллизация общественного мнения. Чтобы процесс этот происходил, необходимо, чтобы большая масса людей имела возможность тесно общаться друг с другом. То, что сегодня мы считаем общественным мнением, и то, что так необходимо пропаганде, не могло сформироваться в небольших общинах в 50 или 100 человек, в закрытых для внешнего проникновения обществах (типа монастыря или деревни в XV веке), ни в обществе со слабой плотностью населения, где контакты между соплеменниками затруднены расстоянием. Встречаться раз в месяц на ярмарке недостаточно для формирования общественного мнения. Чтобы психологический и социальный эффект от работы пропаганды стал заметен, необходимо выполнения двух условий с точки зрения демографии. Во‑первых, плотность населения должна неуклонно расти, только в таких условиях возможен рост числа человеческих контактов, повышение их разнообразия, обмен мнениями и опытом, активизация чувства общности в группе. Второе необходимое условие – концентрация населения в городах, т. к. этот фактор, приводя к смешению людей в толпе, придает массам психологическую окраску и социальную значимость. Общий результат комбинации этих факторов позволяет пропаганде использовать эффект толпы, опираться на психические трансформации, происходящие в человеческом сознании в условиях жизни в коллективе, и без которых ни одно из пропагандистских приемов и методов не работает. Купить газету, послушать радио, посмотреть телепередачу – любой из этих социальных действий предполагает определенную структуру, субординацию и взаимозависимость внутри общества, что само по себе возможно только тогда, когда человек находится среди массы таких же как он, и все его поступки и частная жизнь полностью раскрывается перед глазами других членов того же общества. Более того, поход в кино или участие в митинге подразумевает относительную близость и физическое взаимодействие между людьми, т. е. концентрацию масс. Организаторы не станут суетится, если соберется не больше дюжины участников, да и человек не отправится на демонстрацию, если придется преодолевать большое расстояние. Короче говоря, надо, чтобы плотность бытия и постоянные пересечения в массе стали привычными для человека, иначе пропаганда не сможет оказывать на него воздействия ни в кино, ни на митинге. Таким образом, не просто масса людей, а сконцентрированная масса даст пропаганде обоснование и обеспечит действенность. Собственно, эффект большинства: l’effet majoritaire, основной и самый действенный эффект пропаганды только в массовом обществе и может работать132. Пропагандистский лозунг типа: «Все французы хотят мира в Алжире», что на самом деле означает «Все французы хотят сохранить Алжир» в прямом смысле значит, что «все французы» представляют реальную и многочисленную массу. Таким образом, первое условия для пропаганды – наличие массы людей. А масса людей в свою очередь, стоит ей возникнуть, не может обойтись без влияния пропаганды. В рамках данного исследования мы не станем слишком углубляться в тему индивидуальной психологии. Достаточно будет вспомнить утверждение знаменитого Жана Стейцеля о том, что «признаком существования массового общества является стремление к умножению индивидуальной фрустрации… они порождают между людьми отношения абстрактные, отрывочные … ни в коем случае не допускающие личного пространства …; следовало бы … изучить, почему образуется и как развивается в индивидууме чувство беспокойства, незащищенности, необходимо срочно поставить вопрос о противоречиях нашего общества, с одной стороны – конкуренция как норма жизни, а с другой – требования братской любви к ближнему, с одной стороны – рост наших потребностей, постоянно подогреваемый рекламой, а с другой – естественные финансовые ограничения, с одной стороны – обещания свобод по праву, а с другой – обычные жизненные препятствия». С точки зрения пропаганды можно, по крайней мере, объяснить психологическую подоплеку этой ситуации. Способность пропаганды, будучи обращенной к индивидууму, воздействовать на массы – трактует единство двух противоположенных, но только на первый взгляд, типа пропаганды: так часто противопоставляют пропаганду авторитета единичного мнения (начальник или эксперт, если хотите) против мнения большинства или наоборот. На самом деле есть некоторые, известные опытным пропагандистам, приемы пропаганды, воздействующие на индивида, или формирующие общую точку зрения, позицию большинства. Но нам здесь важно подчеркнуть следующее: между ними нет противоречия. В самом деле, будь то начальник или эксперт, в любом случае, если ему выпала честь пользоваться авторитетом на фоне остальных, значит, он просто в состоянии на данный момент лучше всех выразить интересы или мнение этих масс. Важно, чтобы «кто‑нибудь» признал за собой это право. Этот «кто‑нибудь» – сублимация всех остальных членов группы. Он не может быть со стороны, случайный человек с улицы не может быть настолько проницательным, чтобы уловить настроение этой массы, стать выразителем ее идей. Средний человек, обладающий среднестатистическими качествами, становится лидером масс (Героем, Диктатором, Чемпионом, Артистом …). История последних лет нам это доказывает на примерах. Как раз это явление описывает Морэн (E.Morin), говоря об обожествлении Звезд шоу‑бизнеса. Когда человек смотрит на Лидера как на бога, он боготворит всю массу, точнее большинство этой массы, которое в лучшем виде воплощает тот «кто‑нибудь», кто взял на себя ответственность быть лидером. Но он не имеет влияния, не имеет никакой власти, если он отделен от массы; лидер вне массы не может вести пропаганду, кого бы стал агитировать Моисей в пустыне, кем бы были серые личности, такие как Трумэн или Муссолини, если бы толпа не создала им ореол выразителей мнения большинства. Можно продолжить рассуждения на эту тему, доказав, что возникновение общества индивидуалистов и общества масс является необходимым условием для возникновения и развития пропаганды, условием, без которого желание управлять и материальные средства для этого, имеющиеся в распоряжении Государства, были бы ни к чему. Кое‑кто с этим не согласится, и первое возражение относится к появлению в нашем обществе локальных групп, вполне соответствующих по духу и настроению условиям времени, таких как политические партии или синдикаты. Кажется, что эти новые образовывающиеся объединения противоречат индивидуализму и разрушают структуру массового общества. У нас есть ответ: во‑первых, они еще слабы и неустойчивы по сравнению со структурой уже давно существующих групп. У них было недостаточно времени, чтобы в полной мере сформироваться. Мы наблюдаем, как они хрупки, непостоянны по составу и переменчивы в отношении целей и задач. Они еще не накопили достаточно ресурсов, чтобы стать центром влияния на массы. Они стараются стать таковыми, развивая авторитарные формы правления, как это происходит, например, в партиях, где отказываются от демократического устройства в пользу монолитного. Во‑вторых, очевидным становится факт, что они не станут сопротивляться глобальной пропаганде. Возможно, они найдут средства противостоять какой‑нибудь частным образом установленной агитации, но они не в состоянии выстроить систему защиту против пропаганды коллективной, просто потому, что их становление происходило на фоне развития и углубления пропаганды, рассчитанной на массы. Они родились внутри общества, насквозь пропитанного влиянием пропаганды, они сами – инструменты пропаганды, они интегрированы в глобальную систему пропаганды. Наше общество на сегодняшний день не может быть хоть в какой‑то мере сравнимо с традиционными обществами, где система пропаганды еще не была выстроена настолько, но были лишь отдельные локальные центры психологического воздействия на ближний круг людей. Но стоило появиться глобальной пропаганде, как она начала борьбу с этими отдельными центрами влияния, стараясь их изменить, модифицировать под свои интересы или избавиться от них вовсе. На сегодняшний день мы присутствуем при создании органично вписанных в структуру общества групп, где индивидуумы всеми силами стараются быть интегрированными в общество, в какой‑то степени они напоминают традиционные древние сообщества, но сейчас уже коллективная интеллектуальная, духовная, эмоциональная жизнь этих групп основана исключительно на пропаганде, и без пропаганды они уже не могут поддерживать свое существование. Эти группы не вписываются органически в массовое общество, но по мере того, как их захватывает пропаганда, они сами становятся орудием пропаганды. Вот в этом заключается основное преобразование нашего общества. Ели вдруг кому‑то захочется покинуть чисто индивидуальный этап, на основе которого пропаганда крепла и развивалась, он окажется в обществе, где, возможно, будут присутствовать первичные структуры, но и в них уже глобальная пропаганда утвердилась настолько, что они уже не могут отдалиться от нее. Любопытно наблюдать, что первичные группы, малочисленные, но пока устойчивые (семья, церковный приход) всеми силами стараются жить по законам пропаганды: семьи образуют семейные ассоциации или структуры, защищающие их интересы от имени государства, а Церковь использует методы психологического воздействия, свойственные пропаганде… Этот факт сам по себе свидетельствует о том, что прежние, архаические первичные группы уже канули в небытие. Но если в структуре всеобщей, глобальной пропаганды появляется первичная группа, ячейка, важный инструмент для необходимой связи, она тут же превращается в инструмент пропаганды, она не дает человеку точку опоры, чтобы он мог защитить себя, напротив, человек в ее структуре уже находится в сетях пропаганды. Тут же на ум приходит и другое возражение: как же случилось так, что пропаганда возникла и развилась в обществах, не являющихся ни обществом индивидуалистов, ни массовым обществом: в России в 1917 г., на территории современного Китая, в Индокитае, в Арабском мире. Есть ответ и на это: следует учесть, что только в том случае пропаганда могла и может там возникнуть, развиться и заработать, когда разрушаются старые структуры и на их обломках возникает одновременно и общество индивидуалистов, и массовое общество. Пока этого не произошло, пропаганда бессильна. Следует, видимо, добавить, что появление общества с такой двойственной организацией – явление не случайное, именно такая структура, как авторитарное государство способствует, иногда с помощью силы, его возникновению, и только после того, как площадка подготовлена, пропаганда может ее завоевать. Возьмем, к примеру, СССР на заре существования: такие территории, как Кавказ и Азербайджан в 1917 г. стали площадкой для Агитпропа именно благодаря своему космополитизму, когда толпы людей, русских и мусульман, перемещались из одного района в другой, вырванные из привычного уклада жизни, одурманенные националистическими настроениями, в попытке создать глобальное общество. В советской России мы наблюдаем расцвет пропаганды на фоне двух параллельных процессов – разрушение старой общности уходящего режима и создание нового массового общества. Известен также пример Индокитая, когда деятельность организации Вьетминь привела к структурным изменениям в традиционном обществе, результатом которых стало образование консолидированного центра, вытеснившего традиционные структуры. Народная армия Вьетнама и партизанские группировки, управлявшиеся из центра, способствовали появлению заново сформированных групп, разрушая традиционные связи между жителями деревень, перемешивая сельские районы с городом, искусственно разрушая старые и создавая новые отношения, ломая классовую сущность индивида, чтобы построить новые группы. Человеческое существо становится личностью, когда определяется его принадлежность к какой‑либо группе по возрасту, по полу или по роду занятий. Но если разрушить семейную ячейку, то дети больше не будут принадлежать к той же группе, что и их родители. Получается, что каждая группировка представляет собой более или менее гомогенную структуру, где все входящие в нее члены имеют примерно одинаковые потребности, вкусы, выполняют схожие функции. Именно в таких искусственно созданных группах у пропаганды есть шанс завоевать новых сподвижников. Здесь создаются группы по интересам, по возрастам, проводятся организованные диспуты, темы которых для молодых участников кардинально отличаются от тех, что предлагаются взрослым людям, нередки критические настроения (и молодежь здесь высказывается гораздо более открыто, так как находится вне родительского контроля). Можно утверждать, что причина, по которой французская пропаганда потерпела неудачу в Индокитае, заключается в том, что французы предпочли не разрушать традиционное общество, не разрывать связи, установившиеся в ее структуре между микро‑группами. Те же причины можно обнаружить и в Китае: мы уже описали ранее процесс распределения между классами. Так вот, в Китае за три года, применяя насилие, разумеется, удалось сделать то, на что в СССР понадобилось двадцать лет, а на Западе к этому пришли за сто пятьдесят лет стихийного поэтапного развития. Но во всех случаях победа пропаганды была обеспечена структурными изменениями, сложившимися в обществе. Теперь понятно, в какой среде ее успех окажется неминуем. Похоже, что китайские власти догадались об этом с самого начала. Мы сомневались, что удачно подобранные методы пропаганды в Индокитае так же успешно будут работать и в Алжире… и мы столкнулись с проблемами того же порядка – с проблемами относительно структуры общества. С одной стороны ФНА старалась повторить удачный опыт, полученный во Вьетнаме, с другой – создание состоящих из миллиона арабов военных подразделений под руководством французов, совместными усилиями, каждый со своей стороны, пользуясь своими особыми методами, привело к созданию условий для глубокой трансформации в обществе, – нельзя исключать стремления подготовить площадку для пропагандистских действий. Эти манипуляции велись по всем фронтам. И вот результат – эти сверхстремительные вынужденные и систематические изменения, происшедшие в этих сообществах, драматическим образом подтвердили правоту наших выводов. Необходима трансформация глобального общества в сторону обезличивания, чтобы обеспечить успех пропаганде. МнениеПрежде, чем переходить к анализу проблемы общественного мнения133, нужно кое‑что уточнить из того, о чем ранее мы уже говорили. Прежде всего, подтвердим, что пропаганда – это не формирование мнения, а с другой стороны – существование общественного мнения тесным образом связано с появлением массового общества134. Нам бы хотелось также подчеркнуть вот какой аспект: мнение, существующее в первичных группах, в микро‑группах, не имеет ничего общего с мнением, которое формируется в глобальном обществе. В сообществах, где устанавливаются прямые контакты между индивидуумами, где межличностные отношения являются доминантными, процесс формирования «общественного мнения» зависит от прямых и непосредственных контактов между людьми. И то, на основании чего оно складывается, в прямом смысле слова называют «преобладающим» мнением135. И это преобладающее мнение инстинктивно будет принято абсолютным большинством данного сообщества. Межличностные отношения склоняются к преобладающему мнению, так как прежде всего оно стихийно складывается на основании учета большинства точек зрения и поэтому лидирует, а с другой стороны оно, принятое большинством, позволяет соблюдать порядок в сообществе, приспособившись к конкретной ситуации, обобщив совместный опыт членов сообщества, отражая совокупный интерес всех его членов. Кстати, и социальные условия жизни всех людей в таких сообществах, как правило, мало чем отличаются. Отсюда можно сделать вывод, что первичные группы в силу вышеперечисленных обстоятельств стихийно демократические. В самом деле, мнение формируется непосредственно, так как индивидуумы непосредственно взаимодействуют с обстоятельствами, которые вынуждают их принять точку зрения. И как только эта точка зрения образовалась, она выражается дальше самым непосредственным образом: каждый с ней знаком, лидеры сообщества знают общую точку зрения и должны брать ее во внимание, они обязаны ее придерживаться, ей следовать. Но эти сообщества ни в коей мере нельзя назвать либеральными. Меньшинство, не согласное с большинством, представляет в таком сообществе инородное тело. Сообщество должно жить в согласии, а оппозиция разрушает единство. Санкции, как правило, безотлагательны и энергичны. Добавим, что в этих сообществах речи нет о равноправии: выше мы уже упоминали о лидерах, есть также и установленная власть (отец семейства, например). Доминантные личности играют в сообществе значительную роль, и часто мнение формируется с учетом мнения того, кто в этом сообществе признан большинством или всеми как главный, чей авторитет непререкаем. Очевидно, что во вторичных сообществах, в глобальном обществе характер общественного мнения совершенно иной. Кстати, именно такого рода общества ученые имеют в виду, когда проводят исследования форм и способов его формирования. Индивидуумы в таком обществе не знакомы друг с другом, они не общаются напрямую, они не имеют общего опыта в отношении тех проблем, с которыми сталкиваются. В таком обществе отсутствуют межличностные связи, вместо них – глобальные, общие отношения индивида с группой в целом. В каком‑то смысле можно считать, что мнение, которое формируется в такой группе, – это мнение большинства (но ни в коей мере нельзя называть общественное мнение – мнением большинства!). В таких больших группах, в глобальном обществе формирование общественного мнения – чрезвычайно сложный многоступенчатый процесс. На эту тему есть множество теорий, но в обобщенном варианте следует признать, что его характеризуют как минимум три главных особенности. Первая: в обществе должны присутствовать институциональные каналы распространения информации, чтобы члены общества узнавали о событиях, по которым они должны сформировать свое мнение. Таким образом, имеет место несколько посредников между событием и мнением. Информация косвенным путем попадает к индивиду, но если ее нет, то нет и мнения. С другой стороны, если информация доносится через посредников, то значит, мнение не формируется на основе прямого межличностного контакта между членами общества. Общественное мнение находится в сильной зависимости от каналов распространения информации. Вторая особенность заключается в том, что сформированное мнение не может быть выражено непосредственно: как и в первом случае, должны быть созданы специальные структуры, канализирующие общественное мнение, представляющие собой средства выражения. Общественное мнение не выражается произвольно. Оно может проявиться во время выборов органов власти (если вдруг наблюдается совпадение общественного мнения с электоральными настроениями, что на самом деле спорно), выразителем общественного мнения являются политические партии, общественные ассоциации, синдикаты, оно может быть отражено в газетах, на референдумах. Но всего этого недостаточно. Третья особенность проистекает из того факта, что формируется оно на основе мнения очень большого количества людей, которые в силу личного опыта не могут одинаково воспринимать событие, о котором идет речь, они оценивают и интерпретируют его на основе совершенно разных схем, они говорят на разных языках, имеют разный уровень культуры, находятся в разных социальных условиях. Между ними нет ничего общего, у них не может быть общего мнения, и тем не менее, они его формируют. Такого не могло бы произойти, если бы событие было представлено им в виде факта, но нет, событие им представляется в виде абстрактных символов, на основе которых и может сформироваться общественное мнение. Оно строится на основе положения и теоретических представлений, связь которых с происшедшим событием не так очевидна. И надо заметить, что наиболее подходящие символы для отражения этих событий в целях формирования общественного мнения как раз те, что наиболее далеки от реальности136. Получается, что общественное мнение в обязательном порядке возникает вокруг совсем не тех проблем, которые на самом деле ставит происшедшее событие. Мы много раз уже доказывали, что первичные микро‑сообщества препятствуют распространению пропаганды. Понятно, что структура первичного группового мнения в этих группах сопротивляется внешнему воздействию (мы, разумеется, далеки от того, чтобы назвать пропагандой влияние лидера этих групп на соплеменников, но это не значит, что они не подвержены психологическому воздействию, напротив, подвержены, и мы это уже доказали). Но так как события воздействуют на них непосредственно, понимание проблемы происходит моментально, члены группы реагируют незамедлительно, тут нет и не может быть пропаганды. Когда появляется вторичное мнение, появляется и пропаганда, и более того, она не может не появиться. Чтобы общественное мнение сформировалось во вторичных сообществах, нужно, чтобы появились каналы распространения информации и возможность манипулирования символами. Если общественное мнение сформировалось как таковое, значит, есть пропаганда, которая реализует кристаллизацию этого мнения, т. е. осуществляет переход от индивидуального подсознательного суждения к осознанному общественному мнению. Таким образом, очевидно, что пропаганда реально существует только во вторичных сообществах, где и формируется вторичное мнение. Но не стоит забывать, что нельзя просто противопоставить эти два типа сообществ, так как глобальное общество состоит из многочисленных микро‑групп. Вследствие этого неизбежен конфликт между вторичным мнением и первичными суждениями. Одно из них окажется сильнее. Пропаганда нужна там, где общественное мнение решительно доминирует над индивидуальным, первичным, которое постепенно и неуклонно оказывается в меньшинстве и неизбежно обречено на исчезновение. Если вдруг индивид оказывается в ситуации выбора между ними, он обязательно выбирает общественное, доминирующее мнение. Этот факт согласуется с тем, что мы говорили про массовое общество. Mass media of communicationsЕсть еще одно условие для осуществления пропаганды. Мы уже упоминали о том, что в глобальном обществе пропаганда может существовать только при наличии средств массовой коммуникации. Это очевидно: без масс медиа современная пропаганда не осуществима. Но нужно иметь в виду два фактора, сочетание которых необходимо, чтобы масс медиа стали действенным инструментом пропаганды, т. к. автоматически, как и при любых условиях, они не сыграют свою решающую роль. Нужно, с одной стороны, чтобы средства их производства были сосредоточены в одних руках, с другой – чтобы их продукция распространялась из единого центра. Пока средства производства кинофильмов, газет и журналов, радиопередач не выступают единым фронтом, пропаганда невозможна. Пока существует огромное количество независимых новостных агентств, конкурирующих между собой, пока многочисленные фирмы снимают документальное кино, пока в каждом городе издается несколько местных газет, вполне жизнеспособных и читаемых, нет и не может быть прямой и осознанной пропаганды. Представьте себе абсурдную ситуацию, что читатель стоит перед выбором и предоставлен самому себе, чего не может быть никогда, но об этом мы поговорим позже, ни одно из этих средств не имеет достаточно силы, чтобы захватить индивидуума полностью и навсегда. Ни у кого из них нет для этого достаточно высоко квалифицированных сотрудников и средств, чтобы создать значительное движение масс, способное присоединить к себе любого индивидуума. Но зато влияния этих местных СМИ хватает, чтобы минимизировать воздействие крупных издательств, например. Чтобы добиться влияния пропаганды, необходимо сконцентрировать средства, уменьшить количество новостных агентств, объединить издательства газет и журналов в крупный консорциум, создать траст по производству кино и радиопередач. И конечно было бы еще лучше собрать все масс медиа разного типа и назначения в одних руках. Пусть бы объединились в одну компанию и производители кино, радио, и издатели газет, вот тогда бы пропаганда стала по‑настоящему массовой, а, используя всю гамму средств коммуникации, она бы распространилась повсеместно и затронула бы каждого. Нужно сказать, наконец, что действенной пропаганда становится тогда, когда все СМИ работают в одном направлении и одними методами. А пока каждый издатель выпускает газету по своему усмотрению, нет технической возможности оказывать влияние на все общество. Только при условии сосредоточения всех средств в одних руках можно будет говорить о едином ансамбле научно обоснованных мер по непрерывному воздействию на человека. Хорошо бы чтобы все это сосредоточилось под эгидой государства, но можно монополизировать это и в частных руках. Одно другого стоит. Нет нужды доказывать этот факт с помощью цифр – так как это и так заметно, – что ситуация развивается по этому сценарию в США, во Франции, в Германии. Количество наименований газет уменьшается, тогда как количество читателей растет. Доходы от продаж возрастают, что предполагает концентрацию финансовых средств и как следствие – материально‑техническое совершенствование. Статистические данные по этому показателю приводятся во всех книгах по информации. Заметно, что концентрация происходит все быстрее и быстрее, настолько, что ситуация, благоприятная для распространения пропаганды, становится все понятнее. Не стоит делать из этого поспешные выводы о том, что сосредоточенные в одних руках СМИ обязательно занимаются пропагандой. Концентрация – всего лишь необходимое условие. Необходимое, но не единственное. Надо, чтобы и восприятие также было обеспечено индивидуумом. Не подумайте, что это прописная истина. Зачем, действительно, выпускать газету, напичканную пропагандой, если ее никто не купит. Тем не менее важно, чтобы купить газету, сходить в кино и пр. было для каждого человека обычным делом. Но как же обеспечить восприятие информации посредством радио и телевидения. Здесь мы сталкиваемся с необходимостью обеспечить население телевизорами и радиоприемниками. Пропаганда должна сделать так, чтобы покупка этих приборов у населения вызывала позитивные настроения. Ведь только при условии наличия воспринимающего устройства пропаганда может влиять на людей. Всем понятно, что если нет телевизора, то проводить пропаганду с помощью этого средства не получится: как раз по этой причине в 1950 году и провалилась попытка распространять «Голос Америки» в некоторых коммунистических странах. Необходимость приобретения устройства, принимающего радио или телесигнал, подтверждает нашу идею, к которой мы не раз еще вернемся, идею о том, что тот, на кого распространяется пропаганда, назовем его пропагандируемый, является соучастником процесса пропаганды. А раз так, значит он этого хочет, раз он покупает газету, приобретает радиоприемник, покупает билет в кино, значит он согласен быть пропагандируемым. Конечно, он не покупает телевизор, чтобы подвергнуться пропаганде, мотивы, подталкивающие его к покупке, более сложны. Но идя в кино или покупая приемник, он должен знать, что таким образом он открывает дверь пропаганде, что пропаганда будет на него влиять. Если он это осознает и если желание слушать радио, смотреть телевизор или идти в кино оказывается в конечном итоге сильнее, чем страх перед пропагандой, значит, он готов к ее восприятию. Этот факт становится еще более очевидным, когда речь идет о радиоприемнике или телевизоре, установленном в общественных местах, о коллективном радиопрослушивании и телесмотрении, как это бывает в коммунистических странах. Зная, что они подвергнутся пропагандистской обработке, слушатели или зрители все равно приходят, подчиняясь гипнотической силе ТВ или привлеченные интересной радиотрансляцией. В случае с газетой это явление еще больше поражает. Читатель обычно покупает такую газету, в которой находит свои собственные идеи и мнения, где он видит свое отражение, другой газеты он не читает, значит, он точно хочет, чтобы на него влияла пропаганда. Он изо всех сил желает подвергнуться ее влиянию, он объясняет свой выбор в пользу той или иной газеты зависимостью от пропаганды, которую жаждет получать. Если он случайно находит в «своей» газете статью, которая ему не нравится, или находит мнение, не совпадающее с его собственным, он больше не желает быть подписчиком этой газеты: ему нужно, чтобы все шло как по накатанному. Вот таков он, менталитет пропагандируемого, как мы дальше увидим. Может быть кто‑то подумает, что «читатель газеты не подвергается влиянию пропаганды, т. к. он заранее уже имеет те же идеи и то же мнение, которые находит в «своей» газете, он потому‑то ее и выбирает среди других». Но этот аргумент представляет собой упрощение, далекое от реальности, так могут рассуждать лишь наивные либералы. На самом деле пропаганда тут есть, т. к. читатель переходит от туманного, неясного ощущения, имеющегося у него, к четкому, жесткому и конкретному выражению. Имеет место превращение чувства или впечатления в мотив к действию, кристаллизация, уточнение расплывчатых схем. У читателя обновляются условные рефлексы, усиливается вера в мифы, благодаря газете, и все это однозначно – пропаганда, правда пропаганда привычная, на свой вкус. Почему же мы все время впадаем в заблуждение, полагая, что пропаганда – всегда внушение другого мнения, совсем не обязательно! Пропаганда – это также усиление уже имеющего мнения, а также призыв к действию. Читатель сам подставляет горло под нож пропаганды, которую сам себе выбирает. Мы уже говорили о том, что если нет масс, готовых внимать и действовать, то нет и пропаганды. Но есть один замечательный факт, которые стоит отметить: в действительности Масс Медиа в состоянии сами себе создать аудиторию. Пропагандисту теперь не нужно лезть из кожи вон и устраивать представление, чтобы собрать публику: все происходит само собой, благодаря средствам коммуникации, способность привлечь к себе внимание масс заложены в них самих, они непроизвольно действуют на людей так, что те превращаются в коллектив, становятся публикой, массой. Эти загадочные механизмы привлечения внимания (зависимые, разумеется, от текущей эпохи) способны произвести на индивидуума необходимое действие. Когда человек покупает телевизор, каким бы личным делом это ни было, этим поступком он включается в общую структуру Массы, он подчиняется ей отныне не просто по поведению и по манерам, но становится психически зависим от нее, подчинившись коллективной мотивации и тем самым открыв дверь пропагандистскому влиянию. Таким образом, пропаганда в современном понимании этого слова начинает влиять на общество тогда, когда оба процесса, распространение сигнала и его восприятие аудиторией, начинают действовать одновременно. 2. Условия эффективности пропагандистского влиянияСредний уровень достаткаЕсли не все общество готово к воздействию пропаганды, то и не каждый человек способен попасть под ее влияние137. Мы видели только что, что для этого нужно, чтобы индивид заинтересовался газетой или купил радиоприемник. Отсюда сделаем вывод: надо, чтобы он жил в соответствующих условиях. Современная пропаганда, направленная на интеграцию в общество, не может существовать на обочине цивилизации, человек с низким уровнем дохода для нее недоступен. Небогатые люди даже в капиталистических странах, не имеющие радио и телевизора, редко посещающие кинотеатры, не подвержены влиянию пропаганды. Другое дело в коммунистических странах, где установленные в общественных местах радиоприемники и бесплатные сеансы в кино делают пропаганду доступной для всех слоев населения, даже самые бедные охвачены ее влиянием. Правда, есть и другие препятствия. Человек, испытывающий нужду, не может стать объектом для пропаганды, потому что заботы повседневной жизни, связанные с поиском пропитания и ночлега, подавляют его способности и не оставляют ему сил ни на что. Хотя нищета может подтолкнуть его к мятежу, может спровоцировать взрыв негодования, агитационная пропаганда с этим справится. Такой человек способен на кражу или насилие, но его невозможно держать в руках, внушить ему общую идею, заставить ходить строем. Пропаганда ориентирована на человека, который не находится в тисках нужды и может позволить себе не заботиться о ежедневном поиске хлебе насущного, но который интересуется проблемами глобального характера и в состоянии направить свою энергию на другие полезные дела. Всем хорошо известно, что на Западе пропаганда особенно хорошо работает среди людей, находящихся на социальной лестнице на ступеньку выше рабочей среды, в среднем классе. В среде крестьянства и нищего пролетариата у нее всегда больше проблем. Мы с этим еще столкнемся. Следует также иметь в виду, что пропаганда хорошо действует при достаточной плотности проживания населения. Она применима, если подавляющее большинство проживает компактно, причем ее воздействие ориентировано не на самых богатых и не на нищих, ее главный объект воздействия – человек из среднего класса, обладающий средним достатком. В западных странах именно к среднему классу обращается пропаганда, так как именно в этой среде найдется для нее больше всего сподвижников. Другой дело – беднейшие страны, Индия, например, или арабский мир. Там ее мишень – несчастные, беднейшие, отверженные. Следует заметить, что люди этой категории реагируют медленно и неохотно на любую пропаганду, если только это – не агитация. Этим можно объяснить неудачи в Индии и в Алжире. Наиболее падки на пропаганду студенты и коммерсанты, бедняки практически никак не реагируют. Чтобы человек откликнулся на пропаганду, нужно, чтобы он обладал опытом социальной жизни хотя бы на уровне условных рефлексов, что реально при уровне жизни выше среднего, необязательно очень высокого, но хотя бы выше уровня жизнеобеспечения, он также должен иметь подготовленное сознание, трезвость ума, уметь анализировать факты и делать выводы, что возможно при соответствующей степени образования, его не должны беспокоить мысли о безопасности. Стоит отметить и такую деталь: все пропагандисты являются выходцами из upper middle class; неважно, о каких пропагандистах идет речь, японских, советских, гитлеровских или американских, – все представляют собой средний зажиточный класс138. Прослойка богатых, обеспеченных и высокообразованных не поставляет пропагандистов, так как они отделены от основной массы народа, не понимают его нужд, поэтому не знают, как на него влиять. Бедняки тоже не могут быть пропагандистами, так как не имеют возможности получить хорошее образование (даже в СССР), т. е. в силу невысокого интеллектуального уровня, а главное – потому что, представляя низы по происхождению, не могут абстрагироваться от них настолько, чтобы сформулировать их идеи. Есть обстоятельные исследования, доказавшие, что именно средний класс представляет собой идеальную среду для взращивания пропагандистов. Область, где лучше всего распространяется пропагандистское влияние, более широка, сюда входят буржуазные круги, а также и рабочие по мере того, как они повышают уровень благосостояния. Но не стоит думать, что высокий уровень образования – гарантия от тлетворного влияния пропаганды. Высокообразованный индивид не иммунизирован от нее, скорее наоборот. То же и в отношении уровня благосостояния. Если вдруг все население Земли достигнет уровня жизни выше, чем современная буржуазия, у пропаганды, возможно, будет меньше шансов на успех. Но не стоит обольщаться на этот счет, самое большее, на что можно рассчитывать, так это на медленное и постепенное увеличение прослойки среднего класса. Но по мере того, как растет благосостояние, будь то в Западном мире, в странах Востока и даже в Африке, подрастает поколение еще более восприимчивое к пропаганде. Она усиливает свое влияние по мере того, как улучшаются условия труда, качество питания, стиль жизни. К тому же, и в этом связь прослеживается еще ярче, по мере эволюции общества устанавливается некая усредненная модель человека, трансформация общества ведет за собой трансформацию индивида, что приводит к становлению нормы, характерной для всех или, по крайней мере, для большинства людей139. Когда‑то формирование нормы происходило спонтанно, но по мере развития общества создание нормального человеческого типа стало систематическим, продуманным, осмысленным и преднамеренным. Внедрение общих технологий в производство, некое общее представление о структуре общества, совокупные национальные потребности, необходимость адаптироваться к жизни в обществе – все это заставляет выработать общее отношение к норме и привести к нормальному состоянию каждого человека, для чего у пропаганды существует множество способов. Вот поэтому адаптация становится общей темой для любого психологического влияния. Идет ли речь о работе, о потреблении, о привычке к среде обитания, все в конце концов к понятной и осознанной теме воспитание нормы, усреднение потребностей. Это – вершина пропагандистских усилий. Если разобраться, нет большой разницы между теорией А. оля, учением Мао Цзэдуна и Маккартизмом. В первых двух случаях мы имеем дело с нормальностью относительно некоего образа жизни (соответствующего уровню жизни создателя нормального по его представлению общества). Мао имел в виду некого идеального человека, своего рода прототип коммуниста, к которому надо планомерно стремиться, а сделать это можно единственным способом – поместить человека в формочку, в слепок, где он примет соответствующую форму. А так как это не делается в один присест, надо вновь и вновь помещать его в этот слепок. Мао заявлял, что он сам готов подвергнуться этой процедуре. Эту среднюю нормальность можно достичь, – заявлял он, «только осознав ее, т. е. на определенном уровне жизни». Здесь мы имеем дело с пропагандой в ее тотальном воплощении. У Маккартизма другая формула. В Америке он возник неслучайно. Он выражает (и в то же время использует) глубокую тенденцию, заложенную в американском сознании, против всего, что не является американским. Речь идет не столько о чужом образе мыслей, сколько об образе жизни. Оказывается, факт принадлежности к обществу, семье, к коллективу, где есть коммунисты, достоин порицания, причем речь идет не о расхождении на идейном уровне, а просто о другом жизненном укладе. Понятно, почему в текстах об American Activities слово «коммунизм» встречалось на фоне таких понятий, как алкоголизм и гомосексуализм (в 1952 г. появился свод правил относительно функционеров на госслужбе, почти 7000 человек были подвергнуты жесткой чистке, правда объяснялось это обеспечением требования безопасности, чтобы уменьшить риски). Если попытаться найти хоть какие‑то основания для преследования по этому признаку, то находится лишь одно: коммунисты не соответствуют норме, потому что не принимают правила нормальной жизни, т. е. жизни по‑американски. Любого «отклоняющегося от нормы» по этому признаку нужно считать действительно ненормальным и перевоспитывать. В связи с этим считалось, что американцы, попавшие в Корее в плен, заразились коммунизмом, после освобождения их обязательно госпитализировали и подвергли лечению в медицинском центре Valley Forge, недалеко от Филадельфии. Согласно распространенному в США мнению, хорошим делом в Америке считается изгонять все, что не соответствует их way of life, запрещать то, что ему угрожает. Во Франции создание «нормальности» развивается в двух направлениях: она может стать продуктом научного исследования в области психологии и социологии, а также на базе статистических данных: это будет нормальность по‑американски; или же она может быть идеологической, на основании разработанных правил: это будет нормальность по‑коммунистически. Но результат будет идентичным: для создания нормальности обязательно подключат пропаганду, чтобы подогнать индивидуума под общую схему, удобную для общества. Средний уровень культурыЕсть еще одно условие, необходимое для успешной пропаганды и также зависимое от уровня жизни: надо, чтобы индивидуум был культурным человеком. Очевидно, что человек, абсолютно незнакомый с западной культурой, не восприимчив к пропаганде. Речь не идет об интеллекте. Аборигены племени Айно и Бороро безусловно был умными людьми, но их интеллект чужд западному, наши концепты культуры им незнакомы. Для подключения к пропаганде нужно начальное образование как минимум! Человек, не умеющий читать, не попадает под большую часть пропаганды, то же можно сказать и о человеке, которого чтение не интересует. Когда‑то считали, что умение читать отражает прогресс человечества, страны, преодолевшие неграмотность, считались победителями, а те, где неграмотных было много, назывались отсталыми. Все думали, что научить человека читать, значит дать ему свободу. Спорный вопрос, конечно, ведь умение читать и понимание прочитанного – не одно и то же. Рассуждать по поводу прочитанного, делать выводы и критически воспринимать полученную информацию – вот, что важно при чтении, а иначе зачем это нужно? – тренировать память или упражняться в произношении? Но если говорить о критическом мышлении, об умении рассуждать, значит предполагать уровень образования гораздо выше начальной школы, т. е. иметь в виду очень небольшой круг людей140. Если рассчитывать на абсолютное большинство (90 %) населения, значит брать в расчет только тех, кто умеет читать, но без какого‑либо признака интеллекта, т. е. тех, кто требует от государства всего лишь исполнения его властных полномочий или, напротив, просто‑напросто игнорирует власть. Так как у таких людей не хватает знаний и интеллекта, чтобы думать и аргументированно рассуждать, они верят или не верят в то, что читают. Как следствие – они выбирают для чтения что‑то простенькое, сложности им не нужны, они находятся на той ступени развития, чтобы чтение их заинтересовало и убедило, они не видят в тексте повода для размышлений. Вот такие люди лучше всего подходят для пропаганды. Мы не скажем: «Вот если бы им предложили достойное чтение…» или «Если бы они получили хорошее образование…». Такие рассуждения не имеют смысла, потому что это неправда. Мы не будем также утверждать, что «это всего лишь первый этап, скоро они станут более образованны, надо только научиться читать». Заметим, что для общества в целом переход от первой ступени образования ко второй тянется очень долго. Франция уже полвека назад достигла первой ступени, а ко второй мы так и не подошли. Более того! К сожалению, первичный уровень образования предоставил человека в распоряжение пропаганды, и теперь он встречает трудности на пути ко второй ступени, т. к. он уже соответствующим образом ею обработан, адаптирован и интегрирован в современное общество. С этой точки зрения развитие образования и культуры в СССР находится вне опасности. Можно становиться более культурным и образованным, оставаясь под пропагандистским влиянием, если критическое мышление сформировано до этого, и основные компоненты культуры пронизывают вселенную, зараженную пропагандой. В действительности получилось так, что начальное образование, ставшее большим достижением XIX и XX веков, открыло человека для беспрепятственного влияния пропаганды.141 Теперь уже для западного человека нет никакой возможности быстренько дорасти до такого уровня интеллектуального развития, чтобы компенсировать эволюционный прогресс пропаганды и не попасть под ее влияние. Техники и методы пропагандистского воздействия достигли такого высокого уровня развития, что умственные возможности среднего человека практически не позволяют ему вырваться из‑под ее влияния. На самом деле то, что мы видим вокруг, приводит нас к убеждению, что пропаганда сама и является культурой, она представляет собой начальное образование Масс. Именно посредством пропаганды и благодаря ей люди начинают разбираться в экономике, знакомятся с политической жизнью, познают искусство и литературу. Приемы обучения, характерные для начальной школы, вводят человека в мир пропаганды, где он получает реальные знания в области науки и культуры, формирующие уровень развития его интеллекта. C необразованным человеком пропагандисту трудно работать. Довольно тщательные научные эксперименты, проведенные в Германии между 1933 и 1938 годами, доказали, что в деревнях, где почти никто из жителей не умел читать, пропаганда не производила никакого эффекта. Этим и объясняется, почему в коммунистических странах такое огромное значение придавали обучению населения навыкам чтения. Все знают, насколько сложно в Корее научиться читать, их алфавит настолько сложен, что практически недоступен простым людям. Вот почему в Северной Корее изо всех сил старались создать простой алфавит, чтобы обучить чтению каждого жителя. В Китае Мао предложил даже упростить иероглифы, чтобы ликвидировать безграмотность. Для малых народов там создавались новые алфавиты, простых людей обучали чтению и письму на основе новых текстов. Все это было бы не так важно, если бы не знать, что взрослые и дети использовали для упражнений особые тексты, других им не давали.142 Разумеется, это были пропагандистские тексты: листовки с объяснением политики государства, поэмы, воспевающие коммунистический режим, отрывки из работ классиков марксизма‑ленинизма. Жители Тибета, Манчжурии, монголы, уйгуры учились читать и писать по цитатникам Мао Цзэдуна. Какой удачный инструмент для обучения и в то же время для пропаганды изобрели китайцы: обучение грамоте и вовлечение в идеологию правящего класса! Учителя строго следили за тем, чтобы у учеников не было других пособий. Известно также, что и во Вьетнаме использовали похожие методы. Там промывание мозгов осуществляли с помощью «профессуры»143. Престиж «интеллектуала», отмеченного «печатью Бога», был настолько велик, что любое его утверждение на политическую тему, воспринималась как истина в последней инстанции. Он же обучал и чтению, что преподносилось как расшифровка текстов, разумеется пропагандистских, что подтверждало его слова. На основании вышеизложенных фактов мы вынуждены признать, что внедрение начального образования во все слои общества является важнейшим фактором для пропаганды. Это утверждение наталкивается на предрассудок, выраженный лапидарным стилем неким Полем Риве, отражающий полное непонимание реальности: «Существо, не умеющее читать газету, не может считать себя свободным!» Наличие определенного уровня культуры144 как необходимое условие для воздействия пропаганды отчасти объясняется тем, что одним из ее главных способов является манипуляции с символами. Можно выразить эту мысль иначе: чем активнее индивид вовлечен в культурную жизнь сообщества, в котором живет, тем в большей степени он знаком с типичными распространенными символами, олицетворяющими коллективное представление о прошлом и будущем этого сообщества. Чем более культура заключена в стереотипических символах, тем легче формируется общественное мнение. Чем глубже индивид погружен в культурный контекст, отраженный в символах, тем охотнее он воспринимает манипуляции с этими символами145. Просто удивительно, но приходится констатировать, что бесчисленное количество пропагандистских кампаний на Западе имеет успех в высококультурной среде. И речь идет не только об обработке сознания с опорой на точные факты людей интеллектуальных и образованных, обладающих ценностными принципами и просвещенных в области политической реальности: например, пропагандистские установки о несправедливости капиталистического строя, об экономических кризисах, о политике колониализма146. Тут – все правильно: эта пропаганда как раз и рассчитана на людей с высшим образованием. Речь о другом, о грубой практике промывания мозгов: например, кампания за мирное сосуществование или против бактериологической войны, в которую оказываются втянуты и интеллектуалы. Во Франции именно они возглавляли «марши» по этому поводу. Этот факт противоречит общепринятому мнению о том, что пропаганда влияет только на наивных недалеких людей. Умный человек не поддастся на ее посулы, он пожмет плечами и всё, так как уверен, что пропаганда на него не повлияет. Но в этом‑то как раз и заключается его слабость. Пропагандист очень хорошо знает, что для того, чтобы поймать кого‑нибудь в сети, нужно убедить его в том, что пропаганда действительно бесхитростна, не слишком эффективна и не на всех может повлиять147. Вот как раз в тот момент, когда он убежден в своем превосходстве, интеллектуал более, чем любой другой, подвержен ее убедительным речам. Хотя высокий уровень образования и культуры, гибкий интеллект и глубокие знания, равно как и постоянные упражнения ума в критическом отношении к действительности, являются бесспорным оружием против пропаганды. Несмотря на то, что в СССР придавали огромное значение изучению диалектического материализма и политподготовке, что являлось частью коммунистической пропаганды, опасность все же была: слишком много дискуссий, слишком глубокое погружение в основную доктрину порождало движение вспять, благодаря силе сопротивления интеллигенция выходила из‑под социального контроля148. Наконец, еще один аргумент: пропаганда может влиять на массы, лишенные всякой культуры: ленинская пропаганда в отношении русского крестьянина, китайская пропаганда при Мао в отношении китайского крестьянства. Но стоит пристально изучить методы этой пропаганды, как становится понятно, что с одной стороны она опиралась на формирование условных рефлексов, а с другой – медленно, но верно создавала базу для формирования необходимой культуры. В качестве cформированного условного рефлекса приведем пример исследования, проведенного в 1928 г. в деревушке Хоннан: после нескольких месяцев пропаганды дети в игре, желая обидеть приятеля, стали обзывать друг друга «империалистами»149. Как мы уже говорили ранее, пропаганда в виде агитации и подрывной деятельности в первую очередь направлена на бедное необразованное население. Чем ниже находится человек на социальной лестнице, если он беден, безграмотен, плохо воспитан, тем легче подтолкнуть его к беспорядкам, к мятежу. Но если пропаганда хочет вовлечь большую часть населения, нужно заняться его образованием. Отсюда – необходимость в «политпросвещении». К этому стоит добавить, что продвинутый уровень образования и общая культура защищают индивида от агитационной пропаганды, но делают его более восприимчивым к пропаганде интеграционной. Вспомним утверждение Липсета о том, что отсутствие нужных знаний в области экономики и политики уменьшает противоречия по этим вопросам, а также их остроту, отсюда – невежда менее чувствителен к пропаганде в рамках сюжетов на эту тему150. Равный доступ к информацииЕсли рассматривать вышесказанное как руководство к действию, то понятны становятся механизмы распространения не только пропаганды, но и информации. Нам это хорошо известно. Но теперь мы подошли к пониманию новых условий для распространения именно пропаганды. Вопреки упрощенному мнению о том, что пропаганда и информация – разные вещи, мы хотим доказать, что между ними существует тесная связь151. В современном обществе невозможно отличить, что – пропаганда, а что – чистая информация. Более того, информация – обязательная составная часть пропаганды. Мы уже наблюдали, как важно для пропаганды упоминание о реальном политическом происшествии или ссылка на экономические показатели. Исторические факты или идеологические аргументы для нее – возможные, но необязательные дополнения, не сильно повышающие ее эффективность. Ее сила – в интерпретации событий современности. Она начинает действовать тогда, когда общество взбудоражено под влиянием политического или экономического события и в нем начинают формироваться разнонаправленные мнения. Тогда пропаганда цепляется за какую‑либо психологическую, особенность, характеристику, но не постоянного плана, а только за ту, которая спровоцирована текущим фактом. Надо отметить, что эмоциональная реакция длится как правило недолго, поэтому ее нужно постоянно обновлять и поддерживать, но пока сохраняется этот эмоциональный накал, формируются обоснованные выводы, на базе которых и складывается нужное общественное мнение. Вот так примерно работает пропаганда. Если нет дискуссии вокруг политического или экономического события, нет накала страстей, нет разных точек зрения, то и пропаганда не нужна. Вот почему в прежние времена она была локализована в среде, близкой к политическим кругам, среди тех, кто имел контакт с политической жизнью. Она не предназначалась для большинства людей, индифферентных к этим вопросам. Почему же они были индифферентны? Не потому ли, что были плохо информированы? В те времена у масс и не могло быть интереса к вопросам политической и экономической жизни, и к идеологическим дебатам, которые их отражали, пока не появились Mass Media of communication, сделавшие возможным распространение информации в обществе. Именно с этого времени сложились условия для массовой пропаганды. Лучшим аргументом в ее пользу стало обещание информировать общество. Все знают, что самой трудной публикой для пропаганды являются сельские жители. Мы много раз говорили об этом, но вот еще одна, причем основная причина этого заключается в том, что они как раз и хуже всего информированы. На основе исследований и анализа сельских районов стало очевидно, что пропаганда только тогда начала распространяться, когда туда стала поступать информация, когда возник интерес к определенным вопросам. Понятно, что если я понятия не имею о войне в Корее, если ничего не знаю о том, что Северная Корея и Китай – коммунистические страны, что США оккупировали Южную Корею и что США представляют в Корее ООН – какое мне дело до коммунистической пропаганды, распространяющей слухи о том, что США ведут там бактериологическую войну? Строго говоря, пропаганда ничего не значит, если предварительно не предоставить обществу нужную информацию, но, если пропаганда имеет целью побудить невежественного в сфере политики человека к какому‑либо действию, ей следует сначала провести серьезную, глубокую работу по информационному просвещению152. Пропаганда в дальнейшем окажется тем успешнее, чем предоставленная информация будет, позволю себе утверждать, более объективна, правдива и всеобъемлюща. Подчеркну еще раз, нет смысла строить пропаганду на заблуждениях и ошибках, напротив, ей нужны точные факты. Создается впечатление, что формирование точки зрения чувствительнее к той пропаганде, где больше информации (заметьте, я сказал «больше», а не «точнее»). Чем более широкий выбор политических и экономических фактов предоставляет пропаганда для создания убеждений, тем они более изысканы, деликатны и глубоки. Умный человек легче попадает в сети той пропаганды, которая играет на противопоставлении смыслов, на неоднозначности. Современный читатель Express, Figaro, Carrefour, или Observateur именно в силу своей информированности гораздо более подвержен влиянию пропаганды. Его беда в том, что он не способен распознать ее на фоне предоставленных ему фактов, ему кажется, что он сам, обладая здравым смыслом, формирует свою позицию, а на самом деле это – пропаганда под видом информации координирует и направляет его в нужном направлении. Но информация – это не только факты, без которых никак нельзя, ее роль важнее, она дает пропаганде базу, на основе которой возводится общественное мнение153: так как именно информация – главный инициатор проблем, используемых пропагандой, чтобы формировать точку зрения. Пропаганда начинает действовать на индивидуума только тогда, когда совокупность предоставленных ему фактов, цифр и событий превращаются в проблему, по отношению к которой он должен вынести свое суждение. Когда общественное мнение сталкивается с новым явлением, пропаганда от имени власти, или политической партии, или конкретного человека разворачивается во всей своей полноте, так как с одной стороны она обостряет проблему, с другой – дает надежду на ее разрешение. Сама же она не в состоянии создать повод для обсуждения в экономической или политической сфере, нужно, чтобы он был в реальности. Кстати, совсем необязательно, чтобы он на самом деле существовал как факт, достаточно его придумать154. Представьте себе, как ежедневная информация проникает в сознание человека в виде экономических данных, сводок, цифр и явлений, ему сложно все это осознать и проверить на соответствие реальности из‑за их сложности и многоаспектности, ему легче прийти к выводу, что тут существует некая экономическая проблема. Но все люди разные, и, в зависимости от личного опыта, осознание проблемы приобретет у них отличные очертания. Возьмем, к примеру, человека, далекого от понимания проблем современного общества, если у него нет других источников информации, кроме личного контакта с внешним миром, если все его общение ограничено разговорами с соседями (которые, предположим, находятся в такой же ситуации), – в таких условиях пропаганда невозможна, даже если у него возникают вопросы по поводу экономических или политических трудностей, с которыми он сталкивается в реальной жизни. В XIV веке пропаганда не существовала даже в городах, где иноземные солдаты расхищали и грабили население, т. к. каждый житель реагировал как все или по‑своему, руководствуясь личным житейским опытом, но в любом случае это был местный, локальный конфликт в ограниченном пространстве. Человек не мог объективно оценить ситуацию, обобщить разнообразные обстоятельства и построить универсальную модель для формирования своего отношения к происходящему, т. к. это предполагало значительные интеллектуальные усилия с его стороны для анализа подобного положения дел. Вот почему пропаганда возможна только тогда, когда есть потребность в осознании универсальной проблемы на основе обобщения разных точек зрения. Как раз эту потребность индивидуума, имеющего недостаточный багаж знаний о реалиях социума, информация готова удовлетворить. С ее помощью он вникает в социальный контекст, научается понимать реальность и сверяет собственное положение по отношению к обществу в целом. Идем дальше – именно это провоцирует его на политическую или социальную активность. Возьмем, к примеру, проблему уровня жизни: простой рабочий на основании своего опыта имеет представление о ценах, о зарплате, он знает, сколько он получает и сколько тратит на жизнь (разумеется, его соседи имеют такой же опыт, т. к. находятся в тех же условиях). Он испытывает мятежные чувства в зависимости от глубины своего несчастного положения и, в случае чего, он может восстать против своего непосредственного начальства. Но этот индивидуальный протест, как мы знаем, ни к чему не приведет. В XIX веке для многих это стало открытием. А вот если, благодаря распространяемой СМИ информации, этот рабочий узнает, что его случай не единичный, что миллионы таких же, как он испытывают те же страдания, они могут объединиться в сообщество, создать рабочее движение. Именно информация позволит ему встроить свою ситуацию в мировой экономический контекст, а также заставит его понять глобальную сущность предпринимателей. В конце концов, она же предоставит ему возможность оценить свой собственный опыт и понять, на что он способен. Вот так сформировалось сознание рабочего класса в XIX веке, и оно в большей степени обязано этим информации (и социалисты не устанут на этом настаивать), чем пропаганде. Так же примерно происходит переход от мятежных настроений к революционному движению. жүктеу/скачать 1,21 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|