частью
языковой
картины
мира,
фразеологическая картина мира представляет собой «особый ментально-
когнитивный пласт, вербальный „слепок“ народной жизни и народного духа,
национального мироосмысления, отраженный и зафиксированный в
содержании языковых форм фразем» [Коваль 2011: 29], а фразеологизмы
являются «своеобразным „черным ящиком“ историко-культурной и языковой
информации» [Вальтер, Малински, Мокиенко, Степанова 2005: 7], так как
почти всегда хранят в себе наряду со многими архаичными элементами языка
особенности мироощущения предшествующих поколений.
Интересно
заметить,
что,
по
наблюдению
М. Л. Ковшовой,
лингвокультурологическая парадигма исследования устойчивых словесных
комплексов в настоящее время переходит от принятой «фиксации культурно-
этимологической информации, воссоздающей историю слова или выражения,
к исследованию “этнической логики”, запечатленной во внутренней форме,
семантике и прагматике языкового знака», что способствует сближению
лингвокультурологии
с
когнитивной
и
культурно-семиологической
парадигмами [Ковшова 2013: 51].
В свою очередь, Е. Г. Беляевская видит существенные различия в
лингвокультурологии и когнитивной лингвистике. По ее мнению,
когнитивная лингвистика больше, чем лингвокультурология «ориентирована
51
на разработку и демонстрацию методов анализа языкового материала», в то
время как с помощью лингвокультурологического анализа можно получить
сведения о том, как формируется своеобразие языковой системы,
развивающейся параллельно с языком [Беляевская 2012: 88–89].
Основной
единицей
лингвокультурологии
ученые
называют
культурный концепт (см., например, [Карасик 2002: 91]). Н. Ф. Алефиренко
полагает, что востребованность концепта в лингвокультурологии
обусловлена тем, что «он лишен той предельной абстрактности, которой
обладают категории и понятия. Концепты, наряду с объективным знанием,
способны объективировать и субъективное: личностное (неявное) знание,
веру, до- и вненаучное, художественное и даже знание как рассказ»
[Алефиренко 2010: 215]. По мнению В. И. Карасика, «лингвокультурный
подход к пониманию концепта (= культурного концепта) состоит в том, что
концепт признается базовой единицей культуры, ее концентратом» [Там же:
97]. Это объясняется сложной структурой концепта, в которую, по
утверждению Ю. С. Степанова, «входит все то, что и делает его фактом
культуры – исходная форма (этимология); сжатая до основных признаков
содержания история; современные ассоциации; оценки и т.д.» [Степанов
1997: 41].
Опираясь
на
принципы
лингвокультурологического
анализа
фразеологизмов школы В. Н. Телия и ее последователей, а также стремясь
усовершенствовать метаязык описания взаимодействия языка и культуры,
И. В. Зыкова в своих работах разрабатывает понятия «концептосфера
культуры» и «концепт культуры». Вслед за И. В. Зыковой под культурным
концептом мы понимаем «культурно детерминированную идеальную
сущность – носителя ценностной культурной информации, которая имеет
семиотическое
невербальное
воплощение,
обладает
определенной
внутренней организацией (относительно простой или относительно
сложной), обусловленной системными связями с другими культурными
концептами, отличается определенной динамикой формирования и
52
эволюционирования благодаря различным формам переживания и
осмысления мира, способностью накапливать информацию, а также
способностью к вербальному преобразованию посредством некоего
множества языковых (в частности, фразеологических) знаков» [Зыкова 2015:
73]. Учитывая вышеназванные характеристики, культурные концепты, по
мнению ученого, представляют собой «особые – концептуальные и,
соответственно, культурно обусловленные – основы языка, языковой
системы, ее фразеологической подсистемы в частности» [Там же].
Согласно Н. Ф. Алефиренко, предназначением фраземопорождающего
концепта является «способность служить рождению чувственно-предметного
смысла в виде некоего образа. Именно поэтому началом порождения
фраземы и мотиватором ее появления в речи выступает концепт»
[Алефиренко 2015: 217].
В. М. Мокиенко считает, что «“концептная” информация добывается
фразеологами прежде всего на основе исторической фразеологии, т.е.
погружением во внутреннюю форму фразеологизма» [Мокиенко 2008 б: 20].
Это в очередной раз доказывает важность и необходимость изучения
фразеологии в историческом аспекте, ведь фразеологизм является, с одной
стороны, «единицей синхронной, обладающей компликативной семантикой,
относительно независимой и от значения ее компонентов, и от понятий того
прошлого, которые ее породили», с другой – «единицей ретроспективной,
кумулятивной, поглотившей в процессе своего развития сложную
культурологическую и языковую информацию прошлого» [Мокиенко 2008 б:
18]. Именно в связи с этим детальное рассмотрение устойчивых единиц так
или иначе отсылает исследователей в прошлое, заставляя проводить более
глубокий анализ данных, скрытых в «теле» фразеологизма.
В. М. Мокиенко пишет и о сложной природе фразеологического знака,
которая приводит к «двухъярусности» его когнитивной интерпретации (ср.
модель языкового знака, предложенной Е. Г. Беляевской). По мнению
фразеолога, синхронный семантический ярус «направлен на выявление
53
максимальной детализации его актуального смысла, полифонии и
полистилистичности фразеологического значения», в то время как второй,
диахронический, «эксплицитно и имплицитно привлекает лингвистов,
занятых поисками культурологической информации во фразеологии», так как
«кумулятивная функция языка и делает ретроспективную семантику ФЕ
надежным
консерватором
национально
маркированных
или
общечеловеческих культурологем, выявление которых является основной
задачей когнитивного анализа» [Мокиенко 2008 б: 18–19].
Рассматривая фразеологию с культурологических позиций, следует
еще раз подчеркнуть, что «фразеологический состав языка – это зеркало, в
котором лингвокультурная общность идентифицирует свое национальное
самосознание» [Телия 1998: 9], при этом устойчивый словесный комплекс
являет собой особый знак языка, так как в его семантику оказывается
„вплетенной“ культурная семантика, или культурная коннотация,
создающаяся референцией фразеологизма к предметной области культуры,
тем самым устойчивые единицы способны выполнять как собственно
языковую, так и культурную функции, они образно передают информацию о
происходящем в мире и одновременно транслируют культурные смыслы,
прескрипции культуры, стереотипные представления и т.п. [Ковшова 2012:
69]. Также И. В. Зыкова, опираясь на концепцию культурной памяти
Ю. М. Лотмана, рассматривает фразеологизмы в качестве особенных
элементов культурной памяти и считает что именно благодаря им
происходит процесс сохранения и накопления селективной культурной
информации, т.е. такой информации, которая отражает наиболее ценный
опыт постижения мира [Зыкова 2014: 307].
Исходя из вышеизложенного, культурный и языковой опыт народа
отображается в образных представлениях, которые лежат в основе
внутренних форм фразеологических единиц, таким образом, интерпретация
фразеологизма обязательно происходит в пространстве культуры.
54
Тем самым мы подходим к рассмотрению одной из актуальных
проблем в семиотике и лингвокультурологии, а именно соотнесению
образного содержания устойчивых сочетаний с кодами культуры.
Систему кодов культуры, по мнению М. Л. Ковшовой, образует по-
разному кодируемое ценностное содержание, которое вырабатывается в
культуре. Именно оно составляет картину мира, раскрывающую
мировоззрение определенной общности [Ковшова 2012: 170]. При этом код
культуры «понимается как совокупность знаков – предметов культуры и
символизированных сущностей, составляющих план выражения для
культурно значимого содержания, или для культурной информации»
[Ковшова 2016: 474].
В. В. Красных определяет код культуры как «сетку», «которую
культура “набрасывает” на окружающий мир, членит, категоризует,
структурирует и оценивает его» [Красных 2003: 297]. В другой работе
ученый предлагает более обширное определение: «код культуры – это
формирующая определенный фрагмент образа мира совокупность
ментефактов,
связанных
с
наделенными
культурными
смыслами
феноменами, относящимися к одному типу и/или к одной сфере бытия.
Имена последних несут в дополнение к основным значениям, отражающим
свойства именуемых феноменов, функционально значимые для культуры
смыслы, что обусловливает их функционирование в качестве эталонов,
символов и образных оснований метафор и тем самым позволяет
рассматривать данные единицы как тела знаков языка культуры, т.е. придает
этим именам роль знаков лингвокультуры» [Красных 2013: 63].
Задача лингвокультурологии видится В. А. Масловой в том, чтобы
«эксплицировать культурную значимость языковой единицы (т.е.
“культурные знания”) на основе соотнесения прототипной ситуации
фразеологизма или другой языковой единицы, его символьного прочтения с
теми “кодами” культуры, которые известны или могут быть предложены
носителю языка» [Маслова 1997: 10–11].
55
В. Н. Телия, обосновывая связь фразеологизмов с кодами культуры,
утверждает, что «в коллективной подсознательной памяти носителей языка
сохраняется интертекстуальная связь фразеологизмов с тем или иным
кодом культуры, что проявляется в способности носителей языка к
культурной референции, которая оставляет свой след в культурной
коннотации, играющей роль „звена“, обеспечивающего диалогическое
взаимодействие разных семиотических систем – языка и культуры (курсив
В.Т.) [Телия 1999: 14]. Ученый убеждена, что закреплению в языке и
фразеологизации подвержены те выражения, «которые ассоциируются с
культурно-национальными эталонами, стереотипами, мифологемами и т. п. и
которые при употреблении в речи воспроизводят характерный для той или
иной лингвокультурной общности менталитет» [Телия 1998: 233].
Сопоставление с определенным культурным кодом составляет, по
мнению В. А. Масловой, содержание культурно-национальной коннотации,
которая может придавать культурно значимую маркированность не только
значениям устойчивых выражений, но и семантике всего текста, в котором
они употреблены [Маслова 2007: 244].
Из этого следует, что «выявление в ходе лингвокультурологического
анализа живого взаимодействия собственно языковой и культурной
семантики языкового знака позволит говорить об осуществлении единой,
языковой и культурной, функции фразеологизмов в речи, описать особую
роль фразеологизмов как знаков культуры – символов, эталонов,
стереотипов» [Ковшова 2012: 71], при этом описание внутренней формы
устойчивых оборотов позволяет «высветить бытовые и этнографические
стереотипы и эталоны, отражающие народное видение мира». Однако
«поскольку данные стереотипы не являются застывшими формами (хотя и
обладают при этом известной устойчивостью), а представляют собой
постоянно развивающиеся явления, естественна попытка изучения динамики
подобного рода представлений во фразеологических единицах в различные
периоды развития языка» [Бирих 1995: 14].
56
Так,
рассматривая
фразеологический
корпус
ранненововерхненемецкого периода и исходя их того, что в устойчивой
единице заложена информация, раскрывающая определенные понятия
прошлого, особая концептосфера культуры, характерная для конкретного
исторического социума, представляется вполне возможным выделить пласт
ФЕ, в которых отражается модель мира исследуемого в данной работе
общества.
Ведь, говоря словами А. Я. Гуревича, для понимания жизни,
поведения, культуры людей предшествующих веков, «важно было бы
попытаться восстановить присущие им представления и ценности. Нужно
выявить „привычки сознания“ этих людей, способ оценки ими
действительности, особенности их видения мира» [Гуревич 2014: 34].
Ученый вводит понятие «модели мира», (равнозначно употребляя наряду с
ним выражения «картина мира», «видение мира», «мировидение») и
понимает под ним «ту „сетку координат“, при посредстве которых люди
воспринимают действительность и строят образ мира, существующий в их
сознании». Образуя основной семантический „инвентарь“ культуры,
категории модели мира «запечатлены» в языке и других знаковых системах,
и «мыслить о мире, не пользуясь этими категориями, столь же невозможно,
как нельзя мыслить вне категорий языка» [Там же: 34–35].
Т. В. Цивьян в общем виде определяет модель мира «как сокращенное
и упрощенное отображение всей суммы представлений о мире в данной
традиции, взятых в их системном и операционном аспекте» [Цивьян 2006: 5].
Таким образом, исследователю исторической фразеологии предстоит
ответить на вопрос, каким образом данная модель мира отражается во
фразеологическом корпусе исследуемого языка. В этой связи целесообразно
упомянуть о культурно-языковой компетенции, которая «лежит в основе
интерпретации фразеологизмов носителями языка в контексте культуры –
интерпретации образно-мотивированного их содержания в целом либо
культурно маркированных частей этого содержания» [Телия 2004: 24]. При
57
этом нельзя упускать из виду, что, во-первых, культурно-языковые
компетенции носителей современного и предшествующих этапов развития
языка, безусловно, неодинаковы, а во-вторых, зачастую историк фразеологии
работает с фразеологическим материалом, находящемся на стадии
возникновения, а его работа направлена на поиск нужного контекста или
символа, обусловившего образование искомых фразеологических единиц.
Известно, что в языке существует немалое количество фразеологизмов
с символьным компонентом. Наибольший интерес представляет анализ
устойчивых выражений, имеющих в своем составе символы, вызывающие
сложные ассоциации и накладывающие тем самым отпечаток на семантику
фразеологизма. Не вызывает сомнений и то, что переосмысление отдельных
концептов, связанное с изменением ментальных стереотипов, ведет к
развитию полисемии, которая находит отражение и во фразеологии.
Полностью соглашаясь с Н. И. Рахмановой, считаем, что «включение
когнитивного аспекта в сферу исторической лексикологии и исторической
семантики позволяет по-иному исследовать и организовать языковой
материал, охватить более широкий спектр развития понятий и выйти на
новый уровень обобщений, столь важный для понимания не только
языковой, но и жизненной ситуации отдельных эпох. […] Для адекватного
понимания текста, созданного в иных социокультурных условиях,
необходимо учесть, что концептуальное наполнение языковых единиц может
в большей степени не совпадать с современным. Оно переструктурируется в
диахронии, в результате чего изменяются парадигматические и
синтагматические отношения в лексике» [Рахманова 2006: 204, курсив Н.Р.].
По мнению Н. И. Рахмановой, «объектом когнитивного анализа может стать
спектр языковых единиц от элементарных до комплексных знаков, т.е.
лексические ряды различных структурно-семантических уровней, а именно:
слово – производное – композит – ФЕ, которые перестраиваются,
наполняются новым концептуальным содержанием и составляющие которых
переходят из одной понятийной области в другую» [Там же]. При этом
58
«особенно важным представляется включение в сферу диахронического
исследования концептов фразеологии, поскольку она наилучшим образом
отражает ментальные стереотипы соответствующей эпохи» [Там же], ведь,
говоря словами И. В. Зыковой, «фразеологический знак представляет собой
элемент культурной памяти социума», способный «аккумулировать в себе
опыт постижения человеком мира на различных стадиях культурного
становления» [Зыкова 2014: 11].
Следует учитывать, что не всегда идиоматические образы трактуются
одинаково в прошлом и настоящем. Данные противоречия обусловлены
различным мировидением и мироощущением, расхождениями в понимании
окружающей действительности наших предшественников и современников,
поэтому
современный
человек
не
всегда
способен
адекватно
интерпретировать вложенный в фразеологизмы смысл. Задача фразеологов
заключается в том, чтобы определить те сферы жизни, которые оказались
релевантными для источников возникновения устойчивых словосочетаний
(см. подробнее в Главе 3).
Анализируя тексты шванков XVI в., представляется возможным
выделить некоторое количество концептуальных образований, характерных
только для данной общности и для данного периода времени, например,
«проявление глупости» / «глупые поступки» и связанный с ними концепт
«дурак»
9
, находящие непосредственное отражение во фразеологическом
корпусе исследуемых текстов. К коцептуальным образованиям в шванках
XVI в. можно отнести и вечную дихотомию добра и зла, проявившуюся
преимущественно через концепты «добродетель» и «пороки», «покаяние» и
«грех», внутри которых также можно выделить такие в большей степени
отрицательные
образования
как
«ложь/обман»,
«прелюбодеяние»,
«жадность/алчность»,
«чревоугодие»
или
же
положительные
как
«непорочность»,
«честь».
Обусловлен
религиозными
воззрениями,
9
Понятия «дурак, «шут», «плут» были детально рассмотрены в диссертационном
исследовании А. Б. Бакмансуровой [Бакмансурова 2011].
59
представлениями о «жизни» и «смерти» (которые также являются
универсальными концептами), и, что немаловажно для рассматриваемого
культурно-исторического периода, стремлением избавиться от суеверного
страха путем осмеяния святых вещей концепт «злой дух»
10
.
Указанные и некоторые другие концептуальные образования
развивались под влиянием культурно значимых факторов, определяющих
эпоху позднего Средневековья – Возрождения (см. подробнее в Главе 2). То
есть, концептосфера культуры обуславливает и определяет формирование и
развитие фразеологической системы языка, о чем наглядно будут
свидетельствовать
выделенные
среди
устойчивых
единиц,
идентифицированных в немецких шванках XVI в., фразеосемантические
поля.
ВЫВОДЫ К ГЛАВЕ 1
Несмотря на то что в последнее время возрос интерес к изучению
фразеологии в диахроническом аспекте, многие проблемы исторической
фразеологии остаются не до конца решенными. В связи с этим
представляется актуальным проводить исследования, направленные на
заполнение лакун в данной области, так как важность изучения устойчивых
словесных комплексов в диахронии не вызывает сомнений.
Учитывая то, что фразеологический корпус языка представляет собой
сложную, стремительно развивающуюся систему, в которой уже на наших
глазах происходят различные изменения, следует подчеркнуть, что
диахронический анализ фразеологии позволяет установить внутри- и
внеязыковые причины и способы возникновения устойчивых словесных
комплексов и их развитие во времени, определить особенности
формирования фразеологической нормы языка.
Особое внимание следует уделять разработке эффективных методов
идентификации,
позволяющих
обнаружить
идиоматические
и
10
Подробнее концепт будет рассмотрен в Главе 3.
60
неидиоматические сочетания в несовременных текстах. Можно утверждать,
что их выявлению способствует распознавание четкой структурной и
синтаксической формулы устойчивого сочетания, опора на наиболее
продуктивные образовательные модели ФЕ исследуемого периода, а также
применение знаний современного языка. Целесообразно принимать во
внимание и метаязыковое указание на наличие устойчивого оборота самого
автора, но относиться к нему с осторожностью и проводить дополнительный
дистрибуционный анализ ФЕ, так как подобное указание может быть
ошибочным из-за отсутствия четких критериев выделения фразеологизмов.
При этом нельзя не рассматривать попытку автора самостоятельно
истолковать идиоматическое выражение, кроме того, существенным
фактором является учет функциональной роли фразеологизма в
анализируемом дискурсе.
В рамках диахронического аспекта исследования фразеологизмов
следует опираться на источники изучения устойчивых словесных
комплексов. Значимыми представляются не только работы, посвященные
анализу ФЕ разных эпох, но и фразеографический материал. Из истории
развития немецкой фразеологии и паремиологии следует, что XVI в. дал
мощный импульс к исследованию устойчивых выражений. Можно
утверждать, что сборники данного периода не теряют актуальность и по сей
день, а зафиксированные в них фразеологизмы являются предметом
исследования историков фразеологии.
Говоря об источниках, важно отметить, что диахронное рассмотрение
устойчивых выражений необходимо проводить с учетом специфики текстов
и литературных жанров. Что касается немецкоязычной литературы, то XVI в.
характеризуется распространением жанров массовой литературы, особенно
сатирико-дидактических, к которым относится жанр шванка. Использование
различных устойчивых единиц идиоматического и неидиоматического
характера является неотъемлемой частью данных художественных
произведений, поэтому исследование фразеологической системы немецкого
61
языка в историческом аспекте на материале данного жанра представляет
большой интерес.
Одним из актуальных направлений современной фразеологии является
дальнейшее совершенствование лингвокультурологического направления, в
рамках которого фразеологизм рассматривается как особый знак и языка, и
культуры, то есть как культурно детерминированный знак.
В процессе культурной интерпретации устойчивых выражений
возникает проблема выявления факторов формирования культурного кода. В
связи с этим немаловажно обратиться к анализу фразеологии в историческом
аспекте, так как изучение устойчивых словесных комплексов в диахронии
позволяет не только совершенствовать знания о лексико-грамматических и
семантических особенностях развития языка на различных этапах его
становления, но и получить более полные сведения о социокультурных
изменениях в обществе. Рассмотрение фразеологических единиц в
диахроническом ключе способствует лучшему пониманию особенностей
видения мира людей прошлых эпох, их культурных установок, поведения,
представлений о морали и ценностных приоритетах, помогает адекватно
интерпретировать заложенные во фразеологизмах образы. При этом
правильная интерпретация основана на всестороннем анализе лежащих в
основе исследуемых устойчивых сочетаний фразеологических образов, в
которых отражается модель мира рассматриваемой общности.
|