(27)Для Сохача весна начиналась с первой проталинкой, появлявшейся где-нибудь на солнечном угреве. (28)Как только выглянула такая проталинка — всё и пошло: рябчики с ольховых зарослей уходят в ельники, куропатка начинает менять белое зимнее перо на красное летнее, по ранним утренним зорям слышится в глухом лесу любовное бормотанье глухаря. (29)Тогда же начинают линять зайцы, волки забиваются в глухую лесную чащу, выходит из берлоги медведь, дикие козы любят поиграть на солногревах. (30)Всё живет, всё хочет жить, всё полно радостной весенней тревоги. (31)По озёрам тоже идёт своя работа: стоит ещё лёд, а рыба уже поднимается с глубоких зимних мест, ищет прорубей и полой воды, рвётся к устьям горных речонок. (32)Налим, щука, окунь, плотва — все почуяли приближающуюся весну. (33)Так было всегда, так будет, и так же было сейчас. (34)Вместе с весной у Сохача начинались и волнения, особенно по ночам. (35)Выйдет старик из избы ночью и стоит. (36)Тихо-тихо кругом, и вдруг прокатится по горам выстрел.
— (37)Тарас Семёныч глухаря застрелил, — думает вслух старик и качает головой. — (38)Ах, нехорошо!
(39)Иногда выстрелы повторялись — это значило, что Тарас Семёныч бьёт тетеревов на току. (40)Нет жалости у Тараса Семёныча...
— (41)В этакое-то время бить птицу, когда она радуется, — укоряет его Сохач. — (42)Ну, есть у тебя стыд? (43)Ах, Тарас Семёныч... (44)Ты поглядел бы на себя-то: зверь зверем! (45)Настоящий волк... (46)Скоро на людей будешь бросаться.
— (47)А что я буду с тобой разговаривать? (48)Тебе с твоими-то разговорами прямо надо в монастырь идти...
— (49)Монастырь-то ведь не стены, а душа. (50)И ты ведь тоже очувствуешься когда-нибудь.
— (51)Очувствуюсь?..
— (52)Непременно... (53)Иначе нельзя.
— (54)По какой такой причине?
— (55)А по той самой, что так и жить нельзя... (56)Какую ты птицу теперь бьёшь? (57)Она зимовала, натерпелась холоду и стужи, дождалась тепла, а ты её и слопал... (58)Ты будешь лопать, я буду лопать, все другие прочие будут лопать — что же тогда будет-то?