Географические условия и историко-культурный процесс
жүктеу/скачать 7,14 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Китайская общественно-политическая мысль
| Конфуцианство
Конфуцианство представляет собой мощный идеологический комплекс, в котором высшей ценностью предстает государство как таковое. Основой государства в конфуцианском понимании являются семейные отношения — обязанности/права иерархического порядка, которые исполняют и которыми наделены члены семьи. При этом упорядоченность внутрисемейных отношений мыслится как гарантия ста-ильности внутригосударственного порядка. Составной частью государственного конфуцианства является религиозный культ самого Конфуция и отправление ритуалов в его честь. Тем не менее,идеология конфуцианства является продуктом весьма развитого рационалистического сознания. В нарской Японии усвоение конфуцианских ценностей шло через школы чиновников. Стандартными текстами, которыми пользовались в них, были «Луньюй» и «Сяоцзы» — записи последователей Конфуция о нем самом и его учениках. Кроме того, в школьном обучении широко использовался сборник образцов классической китайской прозы и поэзии «Вэньсюань» Сяо Туна (составлен при южной династии Лян), материалы которого использовались в экзаменационных работах, и, конечно, «Сэндзимон» («Сочинение в тысячу иероглифов») — мнемонический текст из тысячи ни разу не повторяющихся знаков, использовавшийся в процессе обучения во всех странах с иероглифической письменностью. Что касается богатейшей китайской философской традиции (даже канонической — скажем, «Пятикнижия»), то она явно не пользовалась особым успехом. Поскольку в деле обеспечения текстами роль государства, закупавшего книги во время посольств в Китай, была очень значительна, можно предположить, что в определенной мере это было следствием целенаправленного отбора источников письменной информации. В целом же, японское общество и государство мало походили на китайские, а картина мира, выработанная ими, отличалась большим своеобразием. Это не могло не накладывать глубокого отпечатка на степень овладения конфуцианскими текстами и характер их интерпретации. Китайская общественно-политическая мысль Несмотря на потенциальную возможность комплексного усвоения японцами китайской картины мира, этого не произошло. В японской мысли того времени практически не представлены такие основополагающие китайские концепции как дуализм небо-земля или дао. В социологических построениях отсутствовал акцент на наказаниях, характерный для Китая (неравнозначность рицу и ре в японском законодательстве), целиком была проигнорирована идея «мандата Неба», а связанные с системой конкурсных экзаменов на чиновничью должность возможности вертикальной мобильности были практически полностью заблокированы кровнородственной структурой японского общества. К основным отличиям, определившим особенности японской государственности в сопоставлении с китайской, можно отнести меньшую территорию и население, островное положение, относительную безопасность от внешних угроз (нашествия кочевников всегда оставались для Китая одной из основных проблем), родоплеменной характер японского общества, особенности традиционной японской картины мира, основанной на синтоизме. Поскольку сам Китай не прилагал серьезных усилий для вовлечения Японии в орбиту своего идеологического (да и политического) влияния, проникновение китайского миропонимания происходило либо случайным образом, либо за счет осознанного отбора из богатейшего китайского опыта государственного строительства того, что более всего вписывалось в привычные представления и социальные структуры. Избирательный характер японских идейных заимствований проявился, в частности, в том, как была воспринята нарским двором система ритуала «ли» — существеннейший для Китая компонент политического, идеологического и культурного устройства. Пронизывавшая все общественное устройство система «ли» включала в себя 5 основных элементов: 1) «цзили» (яп. «китирэй», букв, «ритуалы счастья») — ритуалы и церемонии, связанные с поклонением предкам; 2) «сюнли» (яп, «кёрэй», букв, «ритуалы несчастья») — похороны; 3) «цзяли» (яп. «карэй», букв, «обряды радости») — ритуалы совершеннолетия и бракосочетания, т.е. обряды жизненного цикла; 4) «биньли» (яп. «хинрэй», букв, «гостевые ритуалы») — дипломатические отношения; 5)«цзюнь-ли» (яп. «гунрэй») — военные и связанные с войной церемонии, а также практические руководства (вооружение, подготовка войска, маневры). Считалось, что отправление вышеуказанных ритуалов и церемоний способно обеспечить гармоничное состояние как самого государства, так и всех его элементов. Законы при этом играли подчиненную роль средства для поддержания ритуала (а значит и общества в целом) в должном и дееспособном состоянии. Получается, что именно «ли» (а отнюдь не законодательство), было основным элементом китайской государственной идеологии, дававшим теоретические обоснования природы государства, целей его существования, легитимности правителя. И если императору было дано право фактического пересмотра законодательства в форме указов, то в отношении «ли» он был обязан точно так же, как и все его подданные, следовать правилам отправления домашнего и государственного ритуала, которые в своей письменной форме существовали отдельно от законодательных сводов и не вносились в их текст. Китайский император обладал не только огромными правами, но и обязанностями. Считаясь «сыном Неба», он был обязан поклоняться Небу в силу своих родственных связей с ним, предстательствуя перед ним от имени всего населения Поднебесной — единой семьи. Если же он по каким-то причинам не справлялся со своими обязанностями, то он (или же вся династия в целом) терял «мандат Неба» и подлежал устранению — идея, которая в Японии принята никогда не была. Что касается общего соотношения «законов» и «ритуала» в Японии, то там отсутствовали независимые и обладавшие самостоятельным значением установления относительно «ли», а отдельные положения, попадавшие в Китае в сферу компетенции «ли», в Японии были включены в тексты самих законодательных сводов. Таким образом, правила ритуалов «ли» считались в Японии лишь одной из частей законодательства. Хотя первое упоминание о ритуале (в китайском понимании этого термина) как основе государственности встречается еще в начале VII в. в «Уложении» Сётоку-тайси (что, видимо, было прямым следствием приглашения знатоков «Пятикнижия» из Пэкче в правления Кэйтай и Дзёмэй), и японский придворный церемониал содержал многие легко узнаваемые внешние детали китайского придворного обихода (одежда, китайские названия построек дворцового комплекса и т.п.), вряд ли можно утверждать, что китайский ритуал был воспринят как системообразующее начало. Из всех пяти разделов «ли» японцев, судя по всему, раньше всего заинтересовали похоронные ритуалы, т. е. именно та часть обрядовой практики, которая уже была значимым элементом деятельности раннеяпонского государства (строительство курганов). Но, несмотря на определенное влияние китайского погребального ритуала, нашедшего, в частности, свое выражение в регламентировавшем похоронные процедуры указе 646 г., в исторической перспективе утвердилась все-таки буддийская обрядовая практика трупосожжения. Чрезвычайно показательны различия между Японией и Китаем в подходах и к определению такого фундаментального вопроса, как статус правителя. Скажем, законы (рё) в Китае регламентировали одежду правителя и точно определяли местонахождение китайского императора при проведении придворных церемоний. Ничего этого в Японии не наблюдалось. Фигура японского императора вообще была фактически выведена за пределы любых письменных законодательных установлений. Не был определен даже такой важнейший для функционирования государства вопрос, как порядок престолонаследия (он был законодательно установлен только в XIX в.). , жизнь японского тэнно была строго регламентирована. Однако эти регламентации существовали в устной форме: все, что относилось к статусу сакрального правителя, определению его ритуальных и церемониальных действий, не подпадало под компетенцию письменной культуры и существовало в форме обычного права. В письменной же форме, т. е. в мифологическо-летописных сводах «Кодзики» и «Нихон сёки», обосновывалась сакральность всей династии, несменяемость ее (но не отдельного правителя). Таким образом, точно так же, как ритуалы «ли» были выведены в Китае за пределы законодательства, основной «программный документ» японского государственного устройства — синтоистский миф — обладал совершенно отдельным и особым статусом. Прецедентный характер мифа определял многие особенности функционирования не только правящего дома, но и всех других влиятельных родов, японского государства и общества вообще. Яркий пример тому представляют собой генеалогические списки «Синсэн сёдзироку» («Вновь составленные родовые списки», 815 г.), при составлении которых основным первичным источником служил мифологический рассказ. Все влиятельные роды (числом 1182), обитавшие в Кинай, были классифицированы в зависимости от типа предка, к которому они возводили свое происхождение (потомки императоров, потомки небесных божеств, потомки детей и внуков небесных божеств, потомки земных божеств, потомки иммигрантов). Одной из главных целей «Синсэн сёдзироку» было желание ограничить влияние в придворной жизни потомков иммигрантов, служилой знати вообще и периферийной аристократии. В исторической перспективе это привело к полной замкнутости правящего класса (родоплеменной аристократии). Таким образом, заимствование китайских общественных установлений было в значительной степени формальным, не носило системообразующего характера и не подрывало основ традиционного социального порядка. жүктеу/скачать 7,14 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|