независимо проверяемой
(о понятии
незави-
симой проверки
см. мою статью [27] ). Это означает,
!
О мертвых ничего, кроме хорошего
(лат.).
—
Ред.
364
10
См. мою работу
ι[31,
разд. 31—46]. Позднее я подчеркивал не-
обходимость
релятивизировать
сравнение простоты по отношению
лишь к тем гипотезам, которые конкурируют между собой как реше-
ния
определенной проблемы или множества проблем.
Несмотря на то
что идея простоты интуитивно связана с идеей единства системы,
возникающей из
одного
интуитивного представления о данных фак-
тах, ее нельзя анализировать на основе малочисленности гипотез.
Каждую (конечно, аксиоматизированную) теорию можно сформули-
ровать в виде одного высказывания, и, по-видимому, для каждой тео-
рии и для любого числа я теорий существует некоторое множество
n
независимых аксиом (хотя не обязательно «органических» в том
смысле, в каком использовали это понятие представители польской
логической школы).
365
-Ж-
что независимо от объяснения всех фактов, которые
была призвана объяснить новая теория, она должна
иметь новые и проверяемые следствия (предпочтитель-
но следствия
нового рода],
она должна вести к пред-
сказанию явлений, которые до сих пор не наблюдались.
Это требование кажется мне необходимым, так как
теория, не выполняющая его, могла быть теорией ad
hoc, ибо всегда можно создать теорию, подогнанную к
любому данному множеству фактов. Таким образом, два
первых наших требования нужны для того, чтобы огра-
ничить наш выбор возможных решений (многие из ко-
торых неинтересны) стоящей перед нами проблемы.
Если наше второе требование выполнено, то новая
теория будет представлять собой потенциальный шаг
вперед независимо от исхода ее новых проверок. Дей-
ствительно, она будет лучше проверяема, чем предше-
ствующая теория: это обеспечивается тем, что она объ-
ясняет все факты, объясняемые предыдущей теорией, и
вдобавок ведет к новым проверкам, достаточным, что-
бы подкрепить ее.
Кроме того, второе требование служит также для:
обеспечения того, чтобы новая теория была до некото-
рой степени более плодотворной в качестве инструмента
исследования. То есть она приводит нас к новым экс-
периментам, и, даже если они сразу же опровергнут
нашу теорию, фактуальное знание будет возрастать бла-
годаря неожиданным результатам новых экспериментов.
К тому же они поставят перед нами новые проблемы,
которые должны быть решены новыми теориями.
И все-таки я убежден в том, что хорошая теория
должна удовлетворять еще и третьему требованию.
Оно таково: теория должна выдерживать некоторые
новые и строгие проверки.
XIX
Ясно, что это требование носит совершенно иной ха-
рактер, нежели два предыдущих, которые признаются
выполненными или невыполненными по существу
только на основе логического анализа старой и новой
теорий. (Они являются «формальными требованиями».)
Выполнение же или невыполнение третьего требования
можно обнаружить лишь путем эмпирической провер-
ки новой теории. (Оно является «материальным требо-
ванием», требованием
эмпирического успеха.)
366
Вместе с тем очевидно, что третье требование не
может быть необходимым в том же самом смььеле, в
каком необходимы два предыдущих. Эти требования
необходимы для решения вопроса о том, имеем ли мы
вообще основания считать, что обсуждаемая теория мо-
жет быть рассматриваема как серьезный кандидат для
эмпирической проверки, или, иными словами, для ре-
шения вопроса о том, является ли она интересной и
многообещающей теорией. Однако некоторые из наибо-
лее интересных и замечательных теорий, когда-либо вы-
двинутых, были опровергнуты при первой же проверке.
А почему бы и нет? Даже наиболее обещающая теория
может рухнуть, если она делает предсказания нового
рода. Примером может служить прекрасная теория
Бора, Крамерса и Слэтера, выдвинутая в 1924 году
(см. «Philosophical Magazine», 1924, v. 47, с. 785 и далее),
которая в качестве интеллектуального достижения была
почти равна квантовой теории атома водорода, предло-
женной Бором в 1913 году. К сожалению, она почти
сразу же была опровергнута фактами — благодаря
совпадению экспериментов Боте и Гейгера (см. «Zeit-
schrift
f ü r Physik», v. 32, 1925,
с. 63 и далее). Это пока-
зывает, что даже величайший физик не может с уве-
ренностью предвидеть тайны природы: его творение
может быть только догадкой, и нельзя считать виной
ни его самого, ни построенной им теории, если она бы-
ла опровергнута. Даже теория Ньютона была в конце
концов опровергнута, и мы вправе надеяться на дости-
жение успеха в опровержении и улучшении каждой но-
вой теории. И если теория опровергается в конце ее
длительной жизни, то почему бы это не могло случиться
в начале ее существования? Вполне можно сказать, что
•если теория опровергается после шести месяцев своего
существования, а не после шести лет или шести столетий,
то это обусловлено лишь исторической случайностью.
Опровержения часто рассматривались как неудача
ученого или по крайней мере созданной им теории.
Следует подчеркнуть, что это — индуктивистское за-
блуждение. Каждое опровержение следует рассматри-
вать как большой успех, и успех не только того ученого,
который опроверг теорию, но также и того ученого, ко-
торый создал опровергнутую теорию и тем самым пер-
вым, хотя бы и косвенно, предложил опровергающий
эксперимент.
367
Даже если новая теория нашла раннюю смерть (как
это случилось с теорией Бора, Крамерса и Слэтера),
она не должна быть забыта; следует помнить о ее при-
влекательности, и история должна засвидетельствовать
нашу благодарность ей за то, что она завещала нам
новые и, может быть, еще не объясненные эксперимен-
тальные факты и вместе с ними новые проблемы, за
то, что служила прогрессу науки в течение своей пло-
дотворной, хотя и краткой жизни.
Все это ясно указывает на то, что наше третье тре-
бование не является необходимым: даже та теория, ко-
торая ему не удовлетворяет, может внести важный
вклад в науку. И все-таки я думаю, что в некотором
ином смысле это требование не менее необходимо.
(Бор, Крамере и Слэтер справедливо хотели больше-
го, чем просто внести важный вклад в науку.)
Прежде всего, я полагаю, что дальнейший прогресс
науки стал бы невозможным, если бы мы достаточно
часто не стремились выполнить это требование; поэтому
если прогресс науки является непрерывным и ее рацио-
нальность не уменьшается, то нам нужны не только
успешные опровержения, но также и позитивные успехи.
Это означает, что мы должны достаточно часто созда-
вать теории, из которых вытекают новые предсказания,
в частности предсказания новых результатов, и новые
проверяемые следствия, о которых никогда не думали
раньше. Таким новым предсказанием было, например,,
предсказание того, что при определенных условиях дви-
жение планет должно отклоняться от законов Кеплера
или что свет, несмотря на свою нулевую массу, оказы-
вается подвержен гравитационному притяжению (эйн-
штейновское отклонение при затмении). Другим при-
мером является предсказание Дирака, что для каждой
элементарной частицы должна существовать античасти-
ца. Новые предсказания такого рода должны не только
формулироваться, но, я считаю, они должны также до-
статочно часто подкрепляться экспериментальными дан-
ными, если научный прогресс является непрерывным.
Нам нужны успехи такого рода. Недаром крупные
научные теории означали все новые завоевания неизве-
стного, новые успехи в предсказании того, о чем никог-
да не думали раньше. Нам нужны такие успехи, как
успех Дирака (античастицы которого пережили от-
брасывание некоторых других частей его теории) или
368
успех теории мезона Юкавы. Мыт нуждаемся в ycnexej.
эмпирическом подкреплении некоторых наших теорий-
хотя бы для того, чтобы правильно оценить значение-
удачных и воодушевляющих опровержений (подобных,
опровержению четности). Мне представляется совер-
шенно очевидным, что только благодаря этим времен-
ным успехам наших теорий мы можем с достаточным
основанием опровергать определенные части теоретиче-
ского лабиринта. (Тот факт, что у нас есть для этого-
достаточные основания, остается необъяснимым для
тех, кто принимает точку зрения Дюгема и Куайна.)
Непрерывная последовательность опровергнутых теорий;
вскоре завела бы нас в тупик и отняла всякую надеж-
ду: мы потеряли бы ключ к обнаружению тех частей
наших теорий, или нашего исходного знания, которым
мы могли бы временно приписать вину за провал этих
теорий.
XX
Ранее я считал, что наука остановилась бы в своем·
развитии и потеряла свой эмпирический характер, если
бы она перестала получать опровержения. Теперь мы
видим, что по очень похожим причинам наука должна
была бы остановиться в своем развитии и потерять
свой эмпирический характер, если бы она перестала
получать также и верификации новых предсказаний,,
то есть если бы мы могли создавать только такие тео-
рии, которые выполняли бы два первых наших требо-
вания и не выполняли третье. Допустим, нам удалось
создать непрерывную последовательность объяснитель-
ных теорий, каждая из которых объясняет все факты в.
своей области, включая те, которые опровергли ее пред-
шественниц; каждая из этих теорий независимо прове-
ряема благодаря предсказанию новых результатов, од-
нако каждая теория сразу же опровергается, как толь-
ко эти предсказания подвергаются проверке. Таким об-
разом, каждая теория в такой последовательности'
удовлетворяет первым двум требованиям, но не удов-
летворяет третьему.
Я утверждаю, что в этом случае мы должны были:
бы почувствовать, что создали последовательность та-
ких теорий, которые, несмотря на возрастающую сте-
пень проверяемости, являются теориями ad hoc и ни-
24—913
369
'сколько не приближают нас к истине. Действительно,
такое чувство было бы вполне оправданным: вся эта
последовательность теорий вполне может оказаться по-
следовательностью теорий ad hoc. Если согласиться с
тем, что теория может быть теорией ad hoc, если она
не является независимо проверяемой экспериментами
нового рода, а только объясняет ранее известные фак-
ты, в том числе и те, которые опровергли ее предше-
ственниц, то ясно, что сама по себе независимая про-
веряемость теории не может гарантировать, что она
.не является теорией ad hoc. Это становится еще более
ясным, если заметить, что любую теорию ad hoc мож-
но посредством тривиальной уловки сделать независимо
проверяемой,
Достарыңызбен бөлісу: |