Жестокий принц

— О ком это ты думаешь с таким мечтательным выражением? —
спрашивает Ориана, и Виви снова смеется. Тарин молчит, наверно, думает,
что я тронулась.
Качаю головой — только бы не покраснеть.
— Нет, ничего такого. Я просто... Неважно. Так о чем мы говорили?
— Швея хочет снять мерку. Ты ведь самая младшая.
Смотрю на Браблвефт, которая уже держит в руке мерную ленту.
Поднимаюсь, становлюсь на приготовленный ящик, развожу руки.
Сегодня я хорошая, послушная дочь. У меня будет красивое платье. И я
буду танцевать на коронации принца Дайна, пока не собью в кровь ноги.
— Не хмурьтесь, — говорит портниха и, прежде чем я успеваю
извиниться, добавляет негромко: — Мне было сказано пошить платье с
карманами, чтобы спрятать оружие, яд и прочие безделушки. И, конечно,
нам еще нужно представить вас в наилучшем виде.
От удивления я едва не падаю с ящика.
— Чудесно, — шепчу в ответ вместо благодарности. Фейри не верят в
словесные благодарности. Они верят в долги и сделки, а того, кому я
обязана больше всего, здесь нет.
Расплаты ждет принц Дайн.
Она улыбается с булавкой во рту, и я улыбаюсь в ответ. Я расплачусь с
ним, хотя, похоже, и с большими процентами. Он еще будет гордиться
мной. А вот остальные очень, очень пожалеют.
Поднимаю голову и натыкаюсь на недоверчивый взгляд Виви.
Следующая на примерку — Тарин. Она становится на ящик, а я отхожу в
сторону и наливаю еще чаю. Потом съедаю кекс и полоску ветчины.
— Куда это ты ходила вчера? — интересуется Виви, наблюдая, как я, с
жадностью хищной птицы, проглатываю мясо. Голод проснулся.
Раздумываю, как бы избежать допроса по дороге в Холлоу-Холл.
Отмолчаться не получится, но и объяснить толком невозможно — мой язык
под заклятием. Пожимаю плечами.
— Я тут заставила одного мальчишку рассказать, что случилось, —
продолжает Виви. — Ты ведь могла умереть. А живой осталась только
потому, что им не хотелось заканчивать игру.
— Они такие, какие есть, — напоминаю я. — Ничего не поделаешь,
так здесь устроено. Хочешь, чтобы мир был другим? Увы, мы попали сюда.
— Этот мир не единственный, — негромко говорит она.
— Он — мой, — говорю я, а в груди колотится сердце. Прежде чем
Виви успевает возразить, встаю. Иду потрогать ткань, но руки дрожат и
ладони влажные от пота.

С того дня, как притащилась домой в одном белье, я стараюсь не
думать о случившемся. Боюсь, что если дам волю чувствам, то уже не
смогу это вынести.
Этот жуткий случай не первый, что я пережила и засунула в дальний
уголок памяти. Только так я с этим и справляюсь, и если есть другой
способ, то мне он неизвестен.
Сосредотачиваюсь на ткани, жду, пока снова смогу дышать ровно,
пока не рассеется паника.
Сине-зеленый 
бархат 
напоминает 
озеро 
в 
сумерках. 
Какая
изумительная, фантастическая ткань, расшитая мотыльками и бабочками,
папоротниками и цветами. Я поднимаю ее, а под ней другой рулон —
чудесного цвета серого тумана с дымчатой рябью. Все такое красивое.
Платья из таких тканей носят принцессы в сказках. Конечно, Тарин права.
С теми принцессами всегда случается что-то плохое. Их колют тернии, их
травят яблоками и выдают замуж за собственных отцов. Им отсекают руки,
а их братьев превращают в лебедей, возлюбленных рубят на куски и
сажают в горшки с базиликом. Их рвет брильянтами, а когда они идут, то
как будто ступают по лезвиям ножей.
И все же они ухитряются выглядеть милыми и прекрасными.
— Хочу вот это. — Тарин указывает на рулон ткани с вышивкой у
меня в руках. Мерку с нее уже сняли, и теперь на ящике, разведя руки,
стоит Виви. При этом она не сводит с меня глаз, словно дает понять, что
читает все мои мысли.
— Этот материал первой выбрала твоя сестра, — качает головой
Ориана.
— Пожааааалуйста, — жалобно обращается ко мне Тарин и, склонив
голову набок, смотрит на меня из-под ресниц. Она и шутит и не шутит. Ей
нужно выглядеть лучше всех для того мальчика, который, как
предполагается, заявит о своих намерениях на коронации, и она
действительно не понимает, какая польза мне оттого, что я буду красивой,
при моих-то обидах и раздорах.
Я принужденно улыбаюсь и кладу рулон на диван.
— Он весь твой.
Тарин чмокает меня в щеку. Похоже, тучка в наших отношениях
испарилась. Если бы все проблемы в моей жизни решались так вот просто.
Выбираю 
другой 
материал, 
темно-синий 
бархат. 
Вивьен
останавливается на фиалковом, который, когда она вешает его на руку,
кажется серебристо-серым.
Последняя в очереди — Ориана. Для себя она берет голубовато-

розовый, для Оука — бледно-зеленый.
Брамблвефт делает первые наброски — пышные юбки, изящные
маленькие накидки, корсеты с вышитыми на них причудливыми
существами.
Словно зачарованная, смотрю на то, что портниха предлагает для
меня: на корсете два золотистых жука в чем-то, напоминающем кирасы, и с
гербом Мадока; ниже — вышитые блестящей нитью завитки; широкие
рукава — снова золото.
Во всяком случае, ни у кого не возникнет сомнений относительно того,
к какому дому я принадлежу.
Мы еще обсуждаем кое-какие детали, когда в гостиную, преследуемый
Гнарбоном, врывается Оук. Первой увидев меня, мальчик забирается мне
на колени, обхватывает ручонками шею и легонько кусает за плечо.
— О! — удивленно вскрикиваю я, но он только смеется, и я тоже
смеюсь.
Оук немного странный, может быть, потому, что он фейри, а может,
потому, что дети, к какому бы народу ни принадлежали, все странные.
— Хочешь услышать историю про мальчика, который укусил камень и
лишился всех своих белых зубов? — спрашиваю я суровым тоном и щекочу
Оука под мышками.
— Да, — тут же выдыхает он, втиснув ответ между визгами и
хихиканьем.
С озабоченным видом к нам подходит Ориана.
— Ты очень любезна, но нам всем нужно переодеться к обеду. — Она
берет сына за руку и тянет к себе. Оук протестующе вопит и брыкается,
причем один раз попадает мне в живот достаточно сильно, чтобы оставить
синяк. Я молчу.
— Хочу историю! — кричит он. — Историю!
— Джуд сейчас занята, — объясняет Ориана и несет корчащегося в
руках сына к двери, где его принимает Гнарбон.
— Почему вы не доверяете мальчика мне? — кричу я ей вслед, и она
оборачивается, шокированная вопросом из категории тех, которые здесь
задавать не принято. Я и сама шокирована, но остановиться не могу. — Я
не какое-то чудовище и не сделала ни ему, ни вам ничего плохого.
— Хватит, — твердо говорит Ориана, как будто мы все только и
делаем, что спорим. — Поговорим об этом позже с твоим отцом.
Поставив точку, она выходит из комнаты.
— Не знаю, с чьим отцом вы собираетесь поговорить, потому что мне
он точно не отец, — бросаю я ей вслед.

Тарин смотрит на меня большими, как блюдца, глазами. На губах у
Вивьен улыбка. Отпив глоток чаю, она поднимает чашку и салютует мне.
Портниха опускает голову и на нас не смотрит, так что мы ненадолго
остаемся втроем.
Загнать себя в рамки послушной дочери я уже не могу.
На следующий день, в школе, Тарин везде ходит со мной, помахивая
корзинкой с нашим обедом. Я ни от кого не прячусь, держу голову повыше
и на каждый взгляд отвечаю взглядом. В одном кармане юбки у меня
ножичек, в другом соль, а на шее новые бусы из ягод рябины, собранных
Таттерфелл.
Прогуливаясь по дворцовому саду, собираю кое-что еще.
— А тебе разрешили? — спрашивает Тарин, но я не отвечаю.
После полудня у нас лекция в башне — о певчих птицах. Каждый раз,
чувствуя, как слабеют воля и смелость, я сжимаю холодную сталь лезвия.
Локк пытается поймать мой взгляд и, когда это у него получается,
подмигивает.
Сидящий у противоположной стены Кардан хмуро поглядывает на
наставника, но молчит. Поднимаясь, чтобы взять чернильницу из сумки, он
морщится, и я думаю, как ему должно быть нелегко двигаться. Но во всех
прочих отношениях принц ведет себя как обычно.
Да, скрывать боль он определенно научился.
Думаю о записке с моим именем, о проколотых пером местах, о
чернильных брызгах, разлетевшихся по бумаге, когда он вдавливал в нее
мое имя. Может, даже на столе царапины остались.
Если он сделал такое с бумагой, то страшно подумать, что хочет
сделать со мной.
После школы практикуюсь с Мадоком. Он показывает мне особенно
ловкий блок, и я повторяю его снова и снова, с каждым разом все лучше и
быстрее, чем удивляю даже самого генерала.
Потная и запыхавшаяся, возвращаюсь в дом и вижу Оука, бегущего
куда-то и тянущего за собой на грязной веревке мягкую игрушку, змею,
явно украденную из моей комнаты.
— Оук! — зову я его, но он взбегает по лестнице и исчезает.
Умываюсь в ванной, а потом у себя в комнате разбираю школьную
сумку. В самом низу, в уголке, завернутый в обрывок бумаги, лежит
изъеденный червяками эльфийский фрукт, который я подобрала по дороге
домой. Кладу находку на поднос и натягиваю кожаные перчатки. Потом
достаю нож и режу плод на кусочки. Крохотные полоски мягкого, вязкого
золотистого фрукта.

Сведения об эльфийских ядах я отыскала в пыльных, захватанных
пальцами книгах в библиотеке Мадока. Прочитала о растущих на деревьях 
бледных грибах, о грибах-румянах, на которых при прикосновении
выступают напоминающие кровь капли красной жидкости. В небольших
дозах они вызывают паралич, в больших — смертельно опасны даже для
фейри. Есть еще «сладкая смерть», вызывающая сон длиною в сто лет, и
«дух-ягода», разгоняющая кровь так, что сердце в конце концов
останавливается. И, конечно, эльфийский фрукт, названный в одной книге
«вечным яблоком».
Я достаю вынесенную из кухни бутыль соснового ликера, густого, как
древесный сок, и погружаю в него фрукт — для сохранения свежим.
Дрожат руки.
В последнюю очередь я пробую его языком — ударяет так сильно, что
я стискиваю зубы. Потом достаю другие трофеи. Лист дух-ягоды из
дворцового сада. Лепесток цветка «сладкой смерти». И крохотную капельку
сока румяного гриба. От каждого образца отрезаю мельчайший кусочек и
проглатываю. Это и есть митридатизм. Забавное словечко, да? Так
называется процесс употребления яда для выработки иммунитета. Если
сейчас я не умру, то потом убить меня будет труднее.
К обеду не спускаюсь. Меня тошнит, трясет и бросает в пот. Засыпаю
поближе к ванной, растянувшись на полу.
Там меня и находит Призрак. Прихожу в себя оттого, что он тычет мне
в живот мыском сапога. Я бы закричала, если бы не чувствовала себя так
плохо.
— Вставай, Джуд. Таракан хочет, чтобы ты потренировалась сегодня.
Заставляю себя подняться, ни на что другое просто нет сил.
Выходим на росистую траву. Первые лучи солнца уже ползут через
остров. Призрак показывает, как бесшумно карабкаться на деревья. Как
ставить ногу, чтобы под ней не треснула ветка и не хрустнул сухой лист. Я
думала, что научилась кое-чему на уроках во дворце, но он указывает мне
на ошибки, которых не заметили и не поправили учителя. Делаю одно и то
же раз за разом, но в основном неудачно.
— Хорошо, — говорит Призрак, когда у меня начинают дрожать
мышцы. Говорит он так мало, что от звука его голоса я вздрагиваю. Почти
закругленные уши, карие глаза и светло-русые волосы помогли бы ему
сойти за человека даже легче, чем, например, Виви, но при этом он
остается для меня непонятным чужаком, более спокойным и бесстрастным,
чем она.
Солнце уже почти поднялось, и листья окрашиваются в золото.

— Продолжай практиковаться. Используй своих сестер. — Призрак
усмехается, светлые волосы падают на глаза, и он вдруг выглядит моложе
даже меня. Впрочем, может быть и моложе.
Он уходит, как будто исчезает, а я возвращаюсь в дом и проверяю
приобретенные навыки, чтобы неслышно пройти по лестнице мимо слуг.
Поднимаюсь в комнату и на этот раз падаю уже на кровать.
Поднявшись утром, повторяю все, чему научилась накануне, еще раз.

жүктеу/скачать 1,34 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: