Первый феодальный период: коммуникации

Общение между этими распыленными группами людей было сопряжено со многими трудностями. Крушение Каролингской империи [4] привело к исчезновению последней власти, достаточно разумной, чтобы заботиться об общественных работах, и достаточно сильной, чтобы довести до конца хотя бы некоторые из них. Даже древние римские дороги — менее прочные, чем обычно думают, — разрушались, так как их не поддерживали. Особенно

125

портились мосты, которых уже никто не чинил. Добавьте к этому опасность передвижения, усиливавшуюся из-за сокращения населения, ею же отчасти вызванного. Каким сюрпризом было в 841 г. появление при дворе Карла Лысого ,в Тру а посланцев, которые привезли государю королевские регалии из Аквитании! Горсточка людей со столь драгоценным грузом сумела без помех преодолеть такое огромное пространство, где повсюду свирепствовали грабители. Гораздо меньшее удивление выражено в англосаксонской хронике, где рассказано о том, как в 1061 г. у ворот Рима один из знатнейших баронов Англии, эрл Тостиг, был захвачен шайкой бандитов, взявших с него выкуп.
По сравнению с современным нам миром скорость передвижения в те времена кажется ничтожной. Однако она была не намного меньше, чем впоследствии, до конца средних веков, даже до начала XVIII в. В отличие от того, что мы наблюдаем теперь, наиболее высокой, причем с весьма существенной разницей, она была на море. 100—150 км в день не являлись для судна каким-то исключительным рекордом, разумеется, если направление ветра было не слишком неблагоприятным. Нормальный дневной переход по суше составлял, можно полагать, в среднем 30—40 км. Так ездили путешественники, которые не мчались, как угорелые: купеческие караваны, знатный сеньор, странствовавший от замка к замку или от одного аббатства к другому, армия, двигавшаяся с обозом. Какой-нибудь гонец или кучка решительных молодцов могли, постаравшись, проехать вдвое больше. Письмо, написанное Григорием VII в Риме 8 декабря 1075 г., прибыло в Гослар, у подножия Гарца, 1 января следующего года; гонец проделывал примерно по 47 км в день в среднем, а фактически, очевидно, гораздо больше.
Чтобы путешествие было не слишком утомительным и долгим, следовало ехать верхом или в повозке: лошадь, мул не только идут быстрей человека, они лучше пробираются по бездорожью. Сезонные перерывы в связях возникали не столько из-за непогоды, сколько из-за отсутствия корма; уже каролингские missi [5] требовали, чтобы их не посылали в поездки до сенокоса. Между тем опытный пешеход мог, как ныне в Африке, покрыть в короткий срок поразительные расстояния и, вероятно, преодолевал некоторые препятствия лучше, чем всадник. Карл Лысый, готовясь ко второму своему походу в Италию [6], намеревался обеспечить себе связь с Галлией, в том числе и через Альпы, с помощью пеших гонцов.
Неудобные и небезопасные, эти дороги и тропы не были, однако, пустынными. Напротив, там, где транспортировка затруднена, человек вынужден двигаться к вещи, ибо вещи дойти до него не так-то просто. А главное, не было такой службы, такого технического усовершенствования, которые заменяли бы личный контакт. Управлять государством, сидя во дворце, было невоз-
126

можно; чтобы держать страну в руках, приходилось беспрестанно разъезжать по ней во всех направлениях. Короли первого феодального периода буквально не вылезали из седла. Так, в течение одного года, отнюдь не исключительного, а именно 1033, император Конрад II проехал из Бургундии к польской границе, оттуда в Шампань и, наконец, вернулся в Лужицу.

127
ние побуждало к перемещениям, и не один добрый христианин, богатый или бедный, клирик или мирянин, полагал, что только дальнее паломничество может спасти его тело или душу.

128

то крайне партикуляристской, источник этой антиномии прежде всего в системе коммуникаций, столь же благоприятной для далекого распространения течений весьма общего воздействия, сколь неблагоприятной в малом масштабе для унифицирующего влияния соседских взаимоотношений.
Единственная служба пересылки писем, функционировавшая почти регулярно в течение всей феодальной эпохи, связывала Венецию и Константинополь. Западу она была практически неизвестна. Последние попытки поддерживать для государя почтовую службу с перекладными по завещанному римскими властями образцу прекратились вместе с распадом Каролингской империи. Для всеобщей дезорганизации тех времен показательно, что даже у германских государей, подлинных наследников этой империи и ее честолюбивых стремлений, не хватало то ли власти, то ли разума, чтобы возродить эту службу, столь необходимую для управления обширными территориями. Монархи, бароны, прелаты вынуждены были поручать свою корреспонденцию нарочным. Лица же менее высокого ранга прибегали к услугам странников, например паломников, направлявшихся в Са-нт-Яго [10] в Галисии. Относительная медлительность посланцев, невзгоды, на каждом шагу грозившие им задержками, приводили к тому, что действенной властью была только власть на месте. Всякий местный представитель высшей власти, непрестанно вынужденный принимать на свой страх и риск ответственные решения (в этом смысле богата поучительными примерами история папских легатов), старался, по вполне естественной склонности, обеспечить при этом выгоду для себя и в конце концов стремился основать независимую династию.
Если же кто хотел узнать, что делается в дальних местах, ему независимо от ранга приходилось полагаться на случайные встречи. В картине тогдашнего мира, которая рисовалась уму даже самых осведомленных людей, было немало пробелов; о них могут дать представление ляпсусы, от которых не свободны и лучшие из монастырских анналов, своего рода протоколов, составленных охотниками до новостей. И очень редко в них верно указано время. Разве не поразительно, например, что. такая особа, как епископ Фульберт Шартрский, имевший благодаря сану немалые возможности узнавать новости, удивился, получив для своей церкви дары от Кнута Великого, ибо, по его признанию, он полагал, что этот государь — еще язычник, хотя в действительности Кнут Великий был окрещен в детстве. Весьма недурно осведомленный в германских делах монах Ламберт Герсфельдский [11], переходя к рассказу о важных событиях, происходивших в его время во Фландрии, стране пограничной и — частично — имперском феоде, громоздит одну нелепость на другую. Что и говорить, такие примитивные знания были весьма жалкой основой для политики с большим размахом,

129