Кочевые империи были самыми крупными политическими образованиями скотоводов Евразии, представлявшими кульминацию истории Великой степи

реципрокный — (лат. reciprocus) взаимный БИНАРНЫЙ

жүктеу/скачать 88,36 Kb.

бет	3/4
Дата	13.04.2023
өлшемі	88,36 Kb.
	#82173

1 2 3 4

Байланысты:
Политправодоп

В эволюционном процессе политическая власть кочевников прошла три основных этапа: на первом, собственно номадический путь политической власти от неинституциализации к институциализации власти.

реципрокный — (лат. reciprocus) взаимный
БИНАРНЫЙ — [лат. binarius] 1) двойной, состоящий из двух частей, компонентов
Дихотомия (от гр.«разрубание пополам, разделение надвое»)
Дилемма
внутрисоциумная коммуникативная сеть
можно усмотреть социальную реальность
ложно трактуется как формальная фиксация
даже в условиях милитаризации
формата  инфраструктура, коммуникации и контроль; область экономического развития  торговля и рынки, доходы и затраты государства; область легитимации  баланс власти согласования и власти принуждения; область бюрократической организации  эффективность и совершенство административного аппарата. В тех случаях, когда развитие (понимаемое как процесс унилинейного изменения от простого к сложному, от низшего к высшему, который носит название процесса качественной реорганизации общества  Д.Б., А.К.) в каждой из этих областей имеет тенденцию к поддержанию развития в других областях, происходит эволюция раннего государства, оно становится государством зрелым (при отсутствии внешнего противодействия)» [Claessen, and van de Velde 1987: 4; также см.: Claessen 1984].
унилинейная стадиальность и как следствие сознательное построение только диахронной типологии, фактическое понимание государства исключительно как системы институтов управления, признание приоритета процессов именно в управленческой подсистеме общества и другие, принципиально определяющие ее харак- 22 тер и содержание,  во всяком случае, на сегодняшний день сохраняются в полной мере* .
анализе институтов власти в тюркоязычных политиях и ряде других кочевых обществ VI–XI вв., выявлении специфичных черт управленческой организации и основных направлений ее эволюции в каждом рассматриваемом кочевом объединении. Проблемы политогенеза кочевников неоднократно привлекали зарубежных и отечественных исследователей.
Мы не можем предложить детальную типологию потестарно-политической системы Казахского ханства , но тем не менее локальные децентрализованные группы с родоплеменной структурой локальные децентрализованные группы с родоплеменной структурой и с невысокой долей оседлого населения
Понятие «политогенез» было разработано в 70 – 80-е годы Л. Е. Куббелем (Куббель 1988), который использовал его для обозначения процесса становления государства. Но к настоящему времени стало ясно, что процессы политической эволюции архаических обществ не следует сводить исключительно к образованию государства, поскольку оно представляет собой лишь один из многих частных случаев их протекания. Предлагаемый нами подход к данному понятию как обозначению любого вида процессов становления сложной политической организации выглядит более оправданным
Для этого необходимо выявить основные параметры властных структур каждого номадного объединения, включенного в схему сравнительного анализа, верифицировать полученные данные, произвести классификацию кочевых обществ по степени сложности потестарно-политической системы, сопоставив ее с рассмотренными выше типологиями
решить ряд спорных вопросов о биологических корнях таких явлений, как системы передачи социальной информации, системы родства, брачных связей и принципы социальной стратификации
характеризующееся отсутствием аппарата принуждения, а это означает, что право на использование насилия не монополизируется правительством или правящим классом, и возможность использовать силу более или менее равномерно распределена среди вооруженного или потенциально вооруженного населения.
Многочисленность иерархических уровней и формы взаимодействия кочевых элит с подчиненными этническими группами, среди которых довольно часто были не только кочевники, позволяют в отдельных случаях ставить высокие и даже максимальные баллы номадным объединениям в рамках критерия «социальная стратификация». Ниже предлагаются результаты изучения 16 кочевнических объединений поздней древности и раннего средневековья на основе критериев базы Дж. Мердока. (Васютин, С.А. Социально-политическая организация кочевников Центральной Азии поздней древности и раннего Средневековья (отечественная историография и современные исследования): монография / С.А. Васютин, П.К. Дашковский. – Барнаул: Изд-во Алт. унта, 2009. – 400 с. /Стр. 335-338/.
Смена кочевых империй во многом представляла собой смену племенной политической элиты, в то время как подчиненные группы кочевого населения нередко оставались прежними. Еще один регион, где процессы политической эволюции номадов имели свои специфичные черты В Средней Азии и Семиречье на протяжении раннего средневековья наблюдалась более тесная интеграция кочевников и оседлого, особенно городского, населения. Номады нередко захватывали политическую власть в городах и формировали военные контингенты. Они получали продукты ремесла и земледелия не столько путем дистанционной эксплуатации, сколько благодаря даням, рентам, налогам, контролю за торговлей, пошлинам и т.д. Естественно, что подобные политические практики вели к появлению более сложных политических систем и оформлению государственности с высокой долей участия кочевников
самую простую систему власти, опиравшуюся на традиционные права клановоплеменных лидеров, демонстрируют печенежские, огузские, кыпчакско-половецкие объединения.
В целом данное исследование потестарно-политических режимов кочевников раннего средневековья показало, что модели организации власти у номадов существенно различались. История евразийских кочевников VI–XI вв. наглядно демонстрирует факт многообразия путей исторического развития
А.М. Хазанов всесторонне анализирует, систему политической власти в кочевом обществе и считает, что она в значительной степени оставалась диффузной и в основном связанной с военными и организационно-регулятивными функциями
Термин улус использовался для обозначения племени или, более вероятно, надплеменной общности
два важных средства. Первое из них было структурным, а второе – идеологическим. Структурным средством была десятичная военная организация, которую степные правители использовали, и это являлось мощным оружием в руках степного правителя, и значительно усиливало его власть. Идеологическим средством усиления контроля хана была вера в Тенгри – бога кочевников.
В эволюционном процессе политическая власть кочевников прошла три основных этапа: на первом, собственно номадический путь политической власти от неинституциализации к институциализации власти. Война и военно- организационные функции выступали важнейшими факторами в политогенезе кочевников, сочетание племенной структуры с военной и подчинение первой последней;
Одной из важнейших черт кочевого общества, оказывавших воздействие на специфику и характер функционирования его институтов власти, являлось то, что оно базировалось на кровнородственных связях.
Современные исследовательские парадигмы, проводя реконструкцию "степных империй" подводят к выводу, что для создания империи были необходимы два важных средства. Первое из них было структурным, а второе – идеологическим. Структурным средством была десятичная военная организация, которую степные правители использовали, и это являлось мощным оружием в руках степного правителя, и значительно усиливало его власть. Идеологическим средством усиления контроля хана была вера в Тенгри – бога кочевников.
чтомобильность, динамичность политических процессов в кочевых обществах приводило к неустойчивости и подвижности всей структуры и кардинальные изменения вели к трансформации всей системы в целом.
отсутствовали любые организованные военные силы или иные профессиональные подразделения для поддержания внутреннего порядка
решающее значение войны и военной добычи в экономике полиса давно признано
Сакрализация кочевых правителей
власти у раннесредневековых кочевников, ее структуре и функциям.
Реконструкций
трансформации
отсутствовал завоевательный импульс
с отличными принципами организации власти и ролью лидеров
политическая организация Тюркских каганатов, прослеживаются эволюция властных институтов, особенности управления в разных каганатах, а также кратко характеризуется политическое устройство Уйгурского каганата.
«отражением сложной социально-ранговой иерархии в среде древнетюркской кочевой аристократии».
Даже полифункциональный характер власти тюркских каганов (сакральный и военный лидер, представитель интересов каганата во внешнеполитических связях, распределитель материальных благ и престижных ролей в управлении, верховный судья и т.д.) не мог обеспечить ее устойчивость
Религиозный аспект политической культуры и Этноконфессиональная политика
В то же время в полной мере интерпретировать отмеченные выше показатели в качестве индикаторов и политическим маркером
Таким образом, надписи дают нам представление о трех главных функциях тюркских каганов. К ним можно прибавить сакрально-ритуальную и, возможно, судебную деятельность кочевого лидера. Выполнение этих функций не требовало от правителей создания сложного аппарата управления. В основном каганы опирались на традицию («тюркские установления») и традиционную структуру власти (кланово-племенных лидеров).
Тюркских и Уйгурских каганатов дал Л.Н. Гумилев. Он полагал, что политическая система в указанных каганатах носила догосударственный характер («Древние тюрки» (1967; переиздание 1993 г.)Гумилев Л.Н., 1961) Политическая иерархия Великого Тюркского каганата изображалась исследователем следующим образом: во главе каганата стоял хан; вторым после него ябгу из правящего рода, который, правда, не был наследником престола; во главе уделов (в период наибольшего территориального могущества единого каганата их было восемь) стояли принцы крови с титулом «шад»; наследник престола назывался «тегин»; чины ниже рангом занимали лица, не принадлежавшие роду Ашина, но эти «должности» были наследственными (Гумилев Л.Н., 1993, с. 53). Последнее могло быть осуществимо только в том случае, если в качестве «должностных лиц» выступали племенные и родовые лидеры.
В отношении властных институтов раннесредневековых кочевников Центральной Азии наблюдается единство подходов. Практически все авторы рассматривали крупные политические образования номадов VI–XI вв. как государственные. (Васютин, С.А. Социально-политическая организация кочевников Центральной Азии поздней древности и раннего Средневековья (отечественная историография и современные исследования): монография / С.А. Васютин, П.К. Дашковский. – Барнаул: Изд-во Алт. унта, 2009. – 400 с. /Стр. 247./).
Ученый прослеживает прямую взаимосвязь между деятельной персоной кагана и благополучием кочевников. Это наглядно подтверждает одна из фраз древнетюркских надписей: «Если бы у народа, имеющего кагана, тот оказался бездельником, то горе было бы у того народа» (Кляшторный С.Г. История Центральной Азии и памятники рунического письма. СПб., 2003. - 560 с./Стр. 494/. С.Г. Кляшторный полагает, что военные и дипломатические прерогативы кагана абсолютны. Однако при этом он фиксирует в надписях постоянные действия кагана, которые «определяют его место в системе управления: каган поселяет и переселяет побежденные племена; расселяет тюрков на завоеванные земли; собирает, расселяет и «устраивает» тюрков в «стране Отюкен ( Кляшторный С.Г. История Центральной Азии и памятники рунического письма. СПб., 2003. - 560 с. /Стр. 243–244/).
С.А. Васютин отмечает, что власть у номадов так же, как и в других традиционных обществах (при всех различиях в их общественно-политической организации), содержала многочисленные элементы, восходившие к архаичным образцам управленческой практики. Он полагает, что даже в наиболее сложных социальных организмах средневековья архаичные элементы порой сочетались с инновационными раннегосударственными институтами управления, сохраняя, однако, прежнюю функциональную роль. Речь, по словам С.А. Васютина (2004а, с. 95–96), должна идти о редистрибутивных функциях власти, о так называемой престижной экономике, широко распространенной в доиндустриальных обществах (Васютин, С.А. Социально-политическая организация кочевников Центральной Азии поздней древности и раннего Средневековья (отечественная историография и современные исследования): монография / С.А. Васютин, П.К. Дашковский. – Барнаул: Изд-во Алт. унта, 2009. – 400 с. /Стр. /
В кочевых империях, представлявших собой наиболее развитые формы политической интеграции у номадов, редистрибутивные связи пронизывали все общество. Престижные раздачи служили основой отношений не только между верховным правителем и его военно-аристократическим окружением, но и более или менее устойчивых взаимоотношений кочевых лидеров и племенных вождей с рядовыми номадами
деятельность правителя воспринималось населением через определенную систему символов (предметы, связанные с выполнением властных функций, погребально-поминальные комплексы, выступавшие символом былого могущества), а сам он был олицетворением единства социума деятельность правителя воспринималось населением через определенную систему символов (предметы, связанные с выполнением властных функций, погребально-поминальные комплексы, выступавшие символом былого могущества), а сам он был олицетворением единства социума
Идея структурной и функциональной схожести кочевых государств эпохи средневековья изложена в книге «Степные империи древней Евразии». СПб.: «Фарн»., 1994. – 166 с. /с. 68–71, 73–75).

происходит усложнение общественной структуры, что требовало со стороны власти действий, направленных на регламентацию, упорядочивание процесса строительства городищ, делегирования властных полномочий, направления военных подразделений и в целом постоянных управленческих мероприятий

Н.Н. Крадин выделил четыре главных политических функции шаньюя: верховный правитель, представляющей империю в политических и экономических отношениях с другими странами и народами (в его компетенцию входило объявление войны и мира, заключение политических договоров, право получения «подарков» и дани и их редистрибуция, заключение династических браков и т.д.); верховный главнокомандующий империи (определял военную стратегию, назначал командующих крупными воинскими подразделениями, поручал им ведение военных кампаний, а также сам руководил наиболее крупными военными операциями; шаньюй являлся верховной судебной инстанцией, принимавшей окончательно решения по самым спорным вопросам или наиболее важным (например, государственная измена, наказание членов правящего рода и пр.) вопросам; шаньюй выполнял высшие жреческие функции, проводил религиозные обряды, обеспечивал подданным покровительство со стороны сверхъестественных сил (Крадин Н.Н. Империя хунну. Владивосток, 1996. 278 с. , /Стр. 69-70/ ).
Ретроспективный анализ основных компонентов, которые сыграли системообразующую и структурообразующую роль в политогенезе монгольского государства, привел к заключению, что в своей основе монгольское государство и монгольское общество опирались на иерархию потестарно-политических ценностей, среди которых, не вдаваясь, конечно, в подробности всего комплекса вопросов, связанных с ними, можно выделить несколько весьма важных уровней власти в лице:
– кагана и/или хана;
– людей чингизова рода, имеющих право наследования;
– военной элиты в качестве военачальников высшего и среднего звена (нойоны);
– административно-управленческого корпуса;
– курултая.
В то же время у саков, хунну и тюрков в большинстве случаев можно увидеть обратную схему по восходящей: народный курултай – родоплеменная аристократия – правитель. Ведь в Большой надписи в честь Культегина, к деятельности коего мы вернемся ниже, сказано: «…тюркский народ сказал, я был народом, где мой народ…?, я был государством, где мое государство…?, я имел каган, где мой каган…?».
Говоря о государствообразующих началах в Монгольской империи, конечно же, надо иметь в виду и правовые аспекты ее становления, включающие в себя по существу способы и механизмы легитимации, регламентации и формализации всей конфигурации общественного организма, включая военную-потестарную составляющую.
«Сокровенное сказание» – «главная книга монголов», вокруг времени создания и подлинности оригинала текста, а также об авторах которого все еще продолжаются многолетние дискуссии, дает нам полное представление о сути социально-политической концепции Чингиз кагана при и в ходе создания империи.
Сначала была создана военно-десятичная система организации населения по образцу и подобию войскового строения древних тюрков. Во главе каждой онбасы, жүзбасы, мыңбасы, образуемых по принципу родовой принадлежности, были поставлены их же сородичи. По древней степной традиции весь «Йеке Монгольский улус» был разделен на восточную часть (левое крыло войска), среднюю часть (центр войска) и западную часть (правое крыло войска), соответственно на административно-территориальные округа. В отдельное управление было выделены области Сибири, населенные, как их назвал Чингиз каган, «лесными народами».
После самого кагана и его «алтын урык» стоял верховный судья – «яргучулук»/«жаргышылык», ведавший вопросами судопроизводства, хотя при Чингиз кагане и при его ближайших наследниках данную функцию чаще выполняли сами чингизиды.
Затем по вертикали последовали: военно-гражданское лицо «тамгашы» (хранитель печати, также осуществлявший делопроизводство), «бики» (главный жрец), гражданские управители регионов и областей «тайши» (вожди монгольских родов и племен) и «даруга» (букв.: «подавляющий неповиновение»). Последний контролировал местную администрацию покоренных народов и народностей в плане обеспечения безопасности дорожных маршрутов, пределов определенного района, по которому бесперебойно должны были перемещаться гонцы, посланники и послы. Со временем даруга дополнительно стали отвечать уже и за сбор налогов и податей, прибирая к рукам более широкие полномочия. В западных же областях завоеванных земель функцию даруга осуществлял «баскак» (воевода).
В целом, надо отметить, что при Чингиз кагане границы администратвино-управленческого корпуса были весьма узки в силу приоритетности военно-потестарных элементов, соответственно не было заинтересованности власти в умножении числа гражданской бюрократии.
При рассмотрении проблем военно-потестарной организации Йеке Монгол Улус особый интерес представляет институт «кешиктен» – гвардия Чингиз кагана, учрежденная им самолично.
«Кешиктен» (от монг. «хишигтэн» – «близкие и верные слуги государя») был у Чингиз кагана до Великого курултая 1206 года, и на тот момент данный институт состоял из отряда дневной стражи «турхаудов» (70 чел.) и ночной стражи «кебтеулов» (80 чел.). Теперь же, по высокому повелению «кешиктен» был сформирован из десяти тысяч воинов – сыновей десятников, сотников и тысяцких, как изложено в «Сокровенном сказании»: «Вступая в мою линчую охрану, пусть тысяцких нойонов сыновья с десятью нукерами и меньшим братом придут ко мне. Сыны же сотников моих – с пятью нукерами и младшим братом, а сыновья десятников и граждан состояния свободного – с тремя нукерами и младшим братом. Да чтобы были все они верхом!». Кроме того, было наказано желающим поступить в ряды кешиктен не чинить никаких препятствий. Кстати сказать, термин “нукер” происходит от монг. «нөхөр» – друг, помощник, постепенно трансформировавшего в понятие «военный ратник», «военный слуга». Более того, среди этой десятитысячной личной гвардии кагана отдельно была выделена самая отборная часть в тысячу воинов – «баһадур» (от тюрк. – монг.: «храбрый», «отважный», на каз.: «батыр»), для личной охраны Повелителя вселенной.
Обеспечение кешиктен, который участвовал в военных операциях лишь в случаях личного руководства каганом военной компанией, осуществлялось за счёт той военно-десятичной единицы, откуда он был «призван». С 1281 года кешиктены начали частично обеспечиваться с казны ханского двора, а в 1291 году они были взяты на полное содержание.
Кешиктены обладали рядом преимуществ по сравнению с остальным воинским людом: простой кешиктен по статусу был выше сотника, и наказание за его провинность могло последовать только после позволения кагана. К этому можно добавить то, что служба в рядах кешиктен считалась своеобразной школой, из стен которой по происшествии определенного времени подбирались военачальники различного уровня.
Расположение кешиктенов в условиях военного лагеря было таковым: 1000 кишиктенов напротив каганского шатра, 2000 по левую сторону от него, остальные 7000 по правую.
Институт монгольского «кешиктен» тоже не стал нововведением монголов. Известно, что еще при хуннских шаньюй служил отряд телохранителей – «ланчжунов», а при каганах Великой тюркской империи состояли «воины-бөрі» с численностью в девятьсот человек.
Свое дальнейшее развитие данный военно-потестарный институт Великой монгольской империи получил как в рамках эволюции военно-административной структуры Золотой Орды (1224-1483 гг.), так и в составе воинской организации ее преемников вплоть до «төлеңгіт» при казахских ханах.

Йеке Монгол Улус оставил после себя огромное наследство в виде обширной территории, жесткой и эффективной военно-потестарной государственной структуры, элементов внутридержавной социальной конфигурации, внешнеполитических приоритетов и более-менее упорядоченную систему податно-налоговой системы, что послужило в последующем основой величия Золотой Орды.

Из приведенных фрагментов источника можно сделать несколько взаимосвязанных выводов:
во-первых, Чингиз каган, во вводной части «Билика», обосновывая необходимость обеспечения «прочности» государства, практически повторяет древнетюркскую формулу легитимации власти: «…ведь не поступали сыновья подобно отцам…, и сели неразумные каганы…, и приказные тоже были неразумны…, из-за того, что их беки и их народ были неверны…, из-за того, что он (народ табгач) ссорил младших со старшими…, из-за того, что он натравливал друг на друга беков и народ…»;
во-вторых, Чингиз каган тем самым утверждает свою абсолютную власть и привилегированное положение своего «алтын урык»;
в-третьих, предельно ясно изложены религиозная толерантность и терпимость по отношению к подвластным народам;
в-четвертых, подчеркивается приоритет государственной политики в области налогов, развития средств социальной коммуникаций и торговли.
Таким образом, в рамках архаического синкретизма потестарно-политического организма и понятия собственности (права) в кочевых обществах, по крайней мере ранних, пастбища для выгона и выпаса скота находились, в основном, в совместном пользовании. Ассоциации родственных семей в крупные объединения в целях защиты частного скота и коллективного пастбища объективно привели к возникновению более крупных родовых подразделений и племенных структур (Н.Н.Крадин. Кочевники и всемирная история. СПб, 2020.С 65-68). Отсюда и происходит исконная константа родовой и племенной конфигураций ранних государственных образований на территории Казахстана, приведшие в последствии к образованию феномена «жузов» у казахов.
К слову, проблематика характера права частной и коллективной собственности у кочевых обществ евразийских степей до сей поры времени является достаточно спорной. Научная дискуссия по этому поводу особенно разгорелась еще в 40-50 гг. и 60-70 гг. прошлого века. Об этом обстоятельно изложено в трудах отечественных ученых С.Толыбекова, Д.Кишибекова ( Толыбеков С. Общественно-экономический строй казахов в XVII-XVIII веках. –Алма-Ата: Казгиз, 1959. – С. 104-121; Кишибеков Д. Кочевое общество: генезис, развитие, упадок. – Алма-Ата: Наука, 1984. – С. 102.) и Н.Масанова. Псоледний обоснованно констатирует, что «…в номадном обществе казахов фиксируются отношения собственности .... на скот и продукты скотоводства», а также «на землю, в частности общинная собственность на зимние пастбища и водные источники искусственного происхождения» ( Масанов Н.Э. Кочевая цивилизация казахов: основы жизнедеятельности номадного общества. – Алматы: «Социнвест» – Москва: «Горизонт», 1995. – С. 145.
Таким образом, полагаем, что для объективного научного осмысления изначальных правовой и политическо-культурной константы традиционного казахского общества необходим предварительный анализ потестарно-политической системы, предшествующей политико-правовой природе Казахского ханства XV-XVIII вв.
Торговля и торговые пути, внешние и транзитные, в центрально-азиатских степях издревле считались кровеносными артериями, служившими главными источниками экономики народов и народностей, государственных образований и государств, расположенных вдоль и вблизи. Самый известный из них – Великий Шелковый путь с протяженностью в 7 тыс. км. – система караванных путей, самый активный период функционирования которой длился почти целых двадцать столетий с II в. до н.э. по XVII в. Главным и основным предметом взаимного торгового обмена по этому пути выступал шелк, который наряду с золотом, превратился в своеобразную международную валюту.
К этому следует добавить и то, что в XV-XVII вв. территория Казахского ханства также служила главными транзитными вратами с Востока на Запад и с Запада на Восток. Достаточно сказать, что почти все средневековые города Казахстана – Шаш (Ташкент), Ургенш, Кулан, Отырар, Шаугар (Туркестан), Тараз, Баласугун, Испиджаб, Суткент, Сауран, Сыганак, Баршынкент, Сарай и т.д., находились вдоль Шелкового пути.

Дискуссия в своременный период
Другая тенденция этого периода касается социально-политических разработок и демонстрирует постепенный отход ученых от критики и ревизии ортодоксальной марксистской концепции и переход к изучению номадов на основе других методологических стратегий, отмеченных выше. Нельзя не отметить, что среди разработок зарубежных кочевниковедов особое внимание отечественных специалистов привлекают характеристики Т. Барфилда циклов взаимодействия номадных политий с Китаем; концепция Н. Ди Космо о трех периодах, в рамках которых существовали даннические, торгово-даннические и дуально-административные кочевые империи. Неоэволюционистский термин «вождество» стал рассматриваться как основа для характеристики крупных кочевых политий (H.H. Крадин, В.В. Трепавлов, Т.Д. Скрынникова, С.А. Васю-тин, П.К. Дашковский, A.A. Тишкин и др.). На этой методологической основе H.H. Крадиным была разработана типология кочевых империй. Свой подход к пониманию империи у номадов высказали Г.Г. Пиков, С.Г. Кляшторный и Д.Г. Савинов. Цивилизационный взгляд на кочевников представлен в работах А.И. Мартынова, A.M. Буровского, Г.Г. Пикова, Ю.С. Худякова, С.А. Комиссарова и других ученых. Были также апробированы мир-системный, кросс-культурный и историко-антропологический подход к анализу социально-политических институтов кочевников (H.H. Крадин, С.А. Васютин). Сохранили свое значение и стадиальные теории, в частности, российские авторы продолжают пользоваться понятием «ранние кочевники», которое связывается с догосудар-ственными номадными сообществами скифской эпохи. Переход к государственности, согласно точке зрения целого ряда исследователей, произошел в период формирования империи Хунну (Д.Г. Савинов, Е.И. Кычанов, Ю.С. Худяков и др.). В обобщающих работах по истории древних и раннесредневековых кочевников Саяно-Алтая и сопредельных территорий отечественные ученые по-разному характеризовали социально-политические институты кочевников. Ключевой вопрос — преодолели ли номады порог государственности или их уровень развития ограничивался сложными и суперсложными вождествами? Несмотря на обилие высказанных точек зрения, дискуссия о государственности I у кочевников показывает необходимость дальнейшего изучения властных структур в номадных социумах. (H.H. Крадин, C.B. Данилов, П.Б. Коновалов, П.К. Дашковский, A.A. Тишкин, С.А. Васю-тин и др.).

«В течение долгого времени писаных законов почти не было: при простоте хозяйственного строя и всей общественной и государственной жизни, при неразвитости оборота в законах не было необходимости, поэтому Законы XII таблиц (V в. до н.э.) по существу представляли собой, по-видимому, преимущественно кодификацию обычаев» (Новицкий И.Б. Учебник «Римское право». - М. . Изд. «7 – стереотип», 2002 - 310 с. /С. 34/).

Принияттие Жеты жаргы было оьбусловлено с централизайией при тауке ханке
Сначала повседневные нормы поведения, обычные правила, правовой обычаи, в конце обычное право.
Право в собственном понимании это не юридическая, а социальная категория.
Только нормы шариата были письменными и в этом отношении выгодно отличались от других правовых источников.
Среди казахов и киргизов были, конечно же, отдельные люди, главным образом из аристократии, немногочисленного духовенства, которые отдавали предпочтение шариату перед адатом. Так, Н.И. Гродеков приводит суждение одного из таких правоверных казахов из Перовского уезда Сыр-Дарьинской области по имени Авиз: «жаль, что при взятии края мы не выпросили себе шариата; адата нет, есть шариат».
Подобные суждения, тем не менее, не отражали мнения большинства степняков, вообще мало знакомых с нормами шариата и живущих испокон веков по адату.

К литературе: «Степной закон. Обычное право казахов, киргизов и туркмен. М., Старый сад, 2000, - 289 с.

Ряд государств (Казанское, Астраханское, Бухарское, Хивинское ханства) в значительной степени утратил черты, свойственные кочевым обществам и принял мусульманскую государственно-правовую традицию.
Представляется целесообразным рассмотреть известные нам правовые памятники казахов и монголов с помощью своеобразной триады критериев: «законодатель – форма (источник) права - содержание правовых норм». (Почекаев Р. Обычай и закон в праве кочевников Центральной Азии //https://www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/mongol/04.php)
Наиболее известные среди них – «Касым-ханнын каска жолы» («Праведный путь хана Касыма»), созданный в начале XVI в., «Есим салган ески жолы» — («Проторенный путь Ишима»), появившийся в первой пол. XVII в. и «Жетi Жаргы» («Семь установлений» или «Законы хана Тауке»), созданные в конце XVII – начале XVIII вв. Каждый из этих памятников права, как видим, ассоциируется с именами конкретных ханов, в правление которых (и при их непосредственном участии) были приняты эти «кодексы». При этом каждый последующий представлял собой в определенной степени переработку
165
предыдущего, и последний из них, «Законы Тауке», действовал у казахов вплоть до второй пол. XIX в. когда они были инкорпорированы в российское законодательство, касающееся управления присоединенной казахской Степи.
Жеты жаргы все таки кодифицированное право (хотя и устного).
Таким образом, можно сделать вывод, что право монголов и казахов представляло собой не зафиксированные обычаи и традиции родов и племен, санкционированные государством, а созданные «сверху» законы, составлявшиеся с учетом древнего обычного права, существенно изменявшегося и дополнявшегося в соответствии с новыми историческими условиями и в интересах тех, кто эти законы принимал. В соответствии с современными концепциями антропологии права, в подобном случае следует говорить не об обычном праве, а о праве позитивном, хотя в значительной степени базирующемся на древних обычаях Почекаев Р. Обычай и закон в праве кочевников Центральной Азии //https://www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/mongol/04.php)
Обычное право делится на две основные части. Первая включает в себя все существующие в обществе обычаи, которые санкционированы государством и обеспечены его принудительной силой. Вторую часть составляют правила общественного происхождения, не обладающие санкцией государства. В содержании второй части обычного права автор выделяет четыре элемента. К ним относятся: религиозные нормы; утратившие силу нормы (правила) позитивного права, которые по-прежнему применяются населением; вошедшие в законодательство нормы общественного происхождения; не санкционированные государством социальные нормы, которые созданы обществом, но не являются обычаями (правовыми), например обычаи делового оборота (Я.В. Трофимов, С.Ю. Краснов. Понятие «обычное право: современные тенденции, перспктивы развития в цивилистической и других юридических науках. // Вопросы цивилистической науки и современность. Вестн. Волгогр. гос. ун-та. Сер. 5, Юриспруд. 2011. № 2 (15). /Стр.138/)
Сущность и природа обычного права определяется ею не только как совокупность правовых обычаев или особая система права ряда народов, населяющих Россию (в основном малых, так называемых коренных народов), но прежде всего как социально-духовный феномен особого свойства, связывающий воедино все основные регуляторы общественной жизни. Обычное право – такая форма правовой жизни общества, основанная на нормативноценностной системе регуляции поведения людей, действенность которой определена многократностью и стабильностью стихийно складывающихся моделей поведения, которая опирается на убежденность в справедливости и оптимальности (в силу очевидной практической пользы) предписываемого поведения; оно является доминирующим фактором, определяющим характер и эффективность неофициального правопорядка. Авторы предлагают рассматривать понятие обычного права в единстве трех его смысловых контекстов: как совокупность правовых обычаев, функционирующих в рамках позитивного права; как устоявшееся неофициальное право локальных общностей (в частности, малых народов) и как обыкновенное право, спонтанное массовое воспроизводство (Я.В. Трофимов, С.Ю. Краснов. Понятие «обычное право: современные тенденции, перспктивы развития в цивилистической и других юридических науках. // Вопросы цивилистической науки и современность. Вестн. Волгогр. гос. ун-та. Сер. 5, Юриспруд. 2011. № 2 (15). /Стр.138/)
В сравнительном аспекте ученым исследованы понятия «обычай» и «обычай российского права»; выделены общие признаки обычаев: 1) стихийное образование; 2) продолжительность существования; 3) многократность применения; 4) непрерывность действия; 5) определенность содержания; 6) обязательность исполнения; 7) непротиворечие нормам нравственности (Я.В. Трофимов, С.Ю. Краснов. Понятие «обычное право: современные тенденции, перспктивы развития в цивилистической и других юридических науках. // Вопросы цивилистической науки и современность. Вестн. Волгогр. гос. ун-та. Сер. 5, Юриспруд. 2011. № 2) /Стр.140/.
В традиционном обществе это явление часто было лишь одним из аспектов мононорматики,

жүктеу/скачать 88,36 Kb.

Достарыңызбен бөлісу:

1 2 3 4